Нопэрапон

Олди Генри Лайон

И пробуждало аппетит.

Следом рюкзачок родил уйму овощей в старофламандском стиле, ломтики сыра, аккуратно завернутые в промасленную бумагу, и кулек редиски. Крупной, с мышиными хвостиками.

Рядом уже суетился мясоед Димыч. Банка сардин, ветчина, непременное сало, три луковицы — синие, крымские, сахарные на изломе; по-моему, где-то на периферии мелькнула поллитровка домашней перцовки, но явиться миру пока отказалась.

Последним выбрался кулек редиски.

Крупной, с мышиными хвостиками.

— С общего огорода? — поинтересовался я, начиная

переодеваться в кимоно: так удобнее.

Ответа не последовало. Вместо ответа привычно зарделась Ольга, присев у импровизированного дастархана. Я со значением уставился на нее в упор: что, мужика без штанов не видела? Оказалось, дело не в мужиках и не в штанах.

Просто в руках наша трепетная лань держала кулек.

С редиской.

Шемет сбегал к машине и приволок два литра «Фанты». Вкупе с импортным языком. Язык был не только импортный — еще он был в сладкой горчице с укропом, как вещала иностранная надпись поверх банки.

— Язык до Киева доведет, — ни к кому конкретно не обращаясь, брякнул Шемет и сам уставился на нас: к чему бы это?

— Редиски нет? — хором спросили у него.

Шемет только руками развел.

Кажется, он готов был съездить — тут недалеко, бабки у моста торгуют…

— Да ладно, чего уж! — милостиво согласился я.

И достал кулек с редиской.

Достал самым первым — из принципа.

…отдавал себе отчет и в словах, и в поведенье, но взаймы ни Бог, ни черт не давал ни разу денег; переигрывал судьбу, мог любить и ненавидеть, в белых тапочках в гробу никого не тщился видеть, мог играть и без струны — дескать, вывезет кривая! — и терпеть не мог войны, потому что убивают…

Убрать.

Лишнее.

От ближайшего дерева на нас смотрел Монах. Щекой дергал. Есть здесь у нас такое дерево — Дуб Совета (хотя какой там дуб…), три голых ствола из одного комля, метрах в четырех над землей срубленные молнией; есть здесь у нас такой Монах — Володька Монахов, несчастное существо, загнанное в ловушку самим собой.

Есть здесь мы; и хорошо, что есть.

Наверное.

— Присоединяйтесь, барон!

Молчит. Дергает щекой. Куртку от кимоно в руках вертит: то жгутом перекрутит, то таскает туда-сюда, будто после стирки отжимает. А глаза, как у большой голодной собаки: подойти? оскалиться? убежать?

Подошел.

Но не очень близко.

— А вы… вы чего, собственно, сюда приехали?

— Трубы смотреть, — объяснил мой рыжий друг.

Я еле сдержался, чтобы не подмигнуть Димычу с нескрываемым одобрением. Кажется, понял, поддержал вполкасания. Сейчас главное: не спугнуть.

— Какие трубы?!

— В газете писали, будто тут трубы меняют. — Димыч увлеченно возился с сардинами, отдирая жесть поудобнее. — Газопровод ремонтируют, или воду к санаторию тянут, к новому корпусу… не помню уже. Решили старое место проведать: вдруг перекопали вдребезги-пополам?! Экзамен ведь на носу. Не забыл?

Монах, вконец ошалев, присел на корточки — и я кинул ему редиску.

Самую крупную.

Он поймал овощ на лету и сунул в рот, смачно захрустев.

Время подсекать.

— А

ты что, думал, мы тебя искать приехали? Делать нам больше нечего… Монах подавился, заперхал горлом. Ленчик машинально потянулся стукнуть

его по спине здоровой рукой, но перехватил мой взгляд — «не смей!» — и сделал вид, что просто хотел взять сыр.

Бесплатный сыр, который бывает лишь в мышеловках.

— А этого… Константин свет Георгиевича, — откашлявшись, спросил Монах с нескрываемой враждебностью, — тоже на разведку прихватили?! Трубы таскать?!

— Ну зачем сразу — трубы…

Милейший парень Костя Шемет, не торопясь, налил себе в пластиковый стаканчик чаю из Ленчиковых запасов, отхлебнул и даже бровью не повел.

По себе знаю: редкий случай.

У Ленчика мама в деревне, и все бурьяны с матушкиного огорода он в свой чай сует. Крапиву там, лебеду, полынь всякую… за коноплю не поручусь, но вполне вероятно.

— Трубы здесь ни при чем. Я со своими парнями на экзамен к вам собираюсь (это «к вам» резануло Монаха по самому сердцу; он аж подскочил). Мы ж теперь в завязке: Олег Семенович нам группу для показательных, я им зал с манекенами… Как раз в воскресенье и договорились.

Молодец, Босс! Умница.

Соображаешь.

Странно: ветер, а прическа у него держится, как спартанцы в Фермопилах. Лакируется он, что ли?…

…ученикам хорошо, они всегда на своем месте, а учитель вертится незаметно, вопиет гласом вопиющего сквозь стиснутые зубы: Иисусе-спаситель, Аллах-акбар, Будда Вайрочана или кто там еще, кто слышит! — ведь я не хотел, ведь это случайно, я мал, слаб и ничтожен, а они верят, они в рот заглядывают, они легенды сочиняют и пускают их гулять по белу свету… Эй, начальник: пронеси чашу мимо! Не проносит начальник. Не откликается. И только зябкий выдох в затылок: эй, начальник, или кто ты там, если слышишь?! Это уже к тебе. Не отвертишься. Мал, слаб, тварь дрожащая — не отвертишься…

Убрать.

Сейчас не время.

— А ты, Ольга? — спрашивает Монах.

Ответить не успеваю.

ДМИТРИЙ

— …А ты, Ольга? — Монах не верит.

В общем, правильно не верит, только раз уж начали игру — шоу должно продолжаться.

— А Ольга к нам в школу записаться собирается. Для начала — на первый год, как все, а там видно будет! — заявляю я, не давая Ольге вставить ни слова. — Володь, ты сардины будешь?

— Да я вообще-то…

Ольга пытается что-то возразить, но я пресекаю эту попытку в зародыше, затыкая девичий ротик ветчинным кляпом.

Правильно: жуй да помалкивай, Рыжая Соня.

— Молодец, — на лету подхватывает Олег. — К чему кота в мешке покупать? Приедешь на экзамен, поглядишь — тогда и решишь сама. Собственно, мы ведь так и уславливались? Будет желание — сама что-нибудь покажешь. У нас приглашенных много намечается: от федерации ушу, карате-до, группа Вахтанга, Константина Георгиевича люди, от Вьетнамца эти, из «ням-ням»… нет, «нят-нам»!… опять же «железячники» приехать грозились…