Нортенгерское аббатство (пер. А.Грызуновой)
Шрифт:
Даже бал не обрадовал бы Кэтрин более сей маленькой экскурсии – так сильно хотелось ей узреть Вудстон; и спустя час ее душа еще трепетала от восторга, когда Генри в сапогах и пальто вошел в комнату, где сидели подруги, и молвил:
– Я, юные дамы, явился в настроеньи весьма нравоучительном, дабы отметить, что за наши наслажденья в мире сем неизменно приходится платить, а зачастую мы обретаем таковые ценою великих затруднений, жертвуя подлинное обеспеченное счастье ради эскиза грядущего, кой, возможно, не будет воплощен. Узрите меня в сию годину. Поскольку мне предстоит надеяться на удовольствие встречи с вами в Вудстоне в среду, чему способна помешать дурная погода и двадцать иных причин, я должен уехать немедля двумя днями ранее, чем намеревался.
– Уехать! –
– Почему! И вы еще спрашиваете! Потому что мне надлежит, не теряя ни минуты, наисрочнейшим манером перепугать мою экономку до смерти – потому что я должен поехать и приготовить для вас обед, разумеется.
– Ой, вы шутите!
– Да-с, и сие довольно прискорбно, ибо я предпочел бы остаться.
– Но отчего вы такое надумали – генерал же другое сказал? Он же особо просил вас не беспокоиться, ибо подойдет что угодно. – Генри лишь улыбнулся. – Так утруждаться ради вашей сестры и меня – всем вовсе нет необходимости. Вы же сами понимаете; и генерал нарочно попросил ничего особенного не готовить; а кроме того, даже если бы он сказал вполовину меньше, у него дома обеды так роскошны, что вряд ли он сильно расстроится, один раз отобедав средне.
– Жаль, что я не в силах рассуждать подобно вам – ради меня самого и ради моего отца. Прощайте. Завтра воскресенье, Элинор, так что я не вернусь.
Он уехал; и Кэтрин, поскольку всегда гораздо успешнее сомневалась в своих сужденьях, нежели в таковых Генри, вскоре вынуждена была согласиться, что он прав, сколь бы неприятен ей ни был его отъезд. Однако ей долго не удавалось отмахнуться от раздумий о необъяснимом поведении генерала. В трапезах он был крайне привередлив – сие она обнаружила без посторонней помощи; но для чего ему так настойчиво говорить одно, имея в виду совершенно другое? Сие решительно непостижимо. Как, в таком случае, понимать людей? Кто, кроме Генри, постигал, что желанно его отцу?
Итак, с субботы до среды им предстояло жить без Генри. Таков оказался грустный финал всяких размышлений; и письмо капитана Тилни прибудет, разумеется, без Генри, и в среду наверняка зарядит дождь. Тьма окутывала прошлое, настоящее и будущее равно. Брат Кэтрин так несчастен; ее утрата Изабеллы так велика; а душа Элинор всегда опечалена отсутствием Генри! Что интересного, что забавного ждет ее? Она устала от лесов и рощ – всегда таких мирных и таких скучных; а само аббатство мнилось ей всего лишь очередным домом, не более того. Раздумья о сем здании пробуждали разве что болезненное воспоминанье о глупости, кою оно взрастило и отточило. Какой переворот идей! И это Кэтрин, давным-давно мечтавшая попасть в аббатство! Ныне же ничто так не пленяло ее воображенья, как безыскусный уют обустроенного пастората, вроде Фуллертона, только лучше: Фуллертон обладал недостатками, Вудстон же, по вероятию, был таковых лишен. Только бы настала среда!
Среда настала, и притом ровно тогда, когда резонно было ее ожидать. Она настала – день был ясен – и Кэтрин ног под собой не чуяла. К десяти утра карета, запряженная четверкой, вывезла их из аббатства; и вслед за приятной поездкою почти в двадцать миль они въехали в Вудстон, большое и людное, довольно живописно расположенное селенье. Кэтрин постыдилась сообщить, сколь красивым оно ей привиделось, ибо генерал счел потребным извиниться за плоский пейзаж и размеры деревни; но в сердце своем юная дева превознесла Вудстон выше всех мест, где бывала, и по пути в великом восхищеньи взирала на всякий опрятный домик крупнее коттеджа и на всякую лавку. На дальней окраине деревни, сносным манером отделенный от прочих домов, стоял пасторат – недавно выстроенное мощное каменное здание с полукруглой подъездной дорогою и зелеными воротами; а когда они подъехали к двери, их немедля встретил и окружил заботою Генри, коего сопровождали друзья его уединенья – большой щенок ньюфаундленда и два-три терьера.
Когда Кэтрин входила
– Мы не считаем, что сие хороший дом, – сказал он. – Мы не сравниваем его с Фуллертоном или Нортэнгером – мы полагаем его лишь пасторатом, маленькими тесным, это правда, однако приличным и, пожалуй, годным для жилья; в целом он отнюдь не уступает большинству пасторатов; иными словами, я полагаю, в Англии немного найдется провинциальных пасторских домов, что и вполовину так хороши. Ему, впрочем, не повредят усовершенствованья. Я вовсе не хочу сего отрицать; и любые разумные… пристроить арку, быть может… хотя, между нами, если имеются у меня поводы для недовольства, то это не к месту налепленная арка.
Кэтрин толком не расслышала его речь, а потому не поняла ее и не была уязвлена; Генри усердно сочинял темы для беседы и оную поддерживал, а тем временем слуга его доставил полный закусок поднос; сие на некоторое время вернуло генералу довольство, а Кэтрин – обычную непринужденность души.
Комната, о коей шла речь, была просторна и пропорциональна, замечательно обставлена, дабы служить столовой; когда все собранье вышло прогуляться, гостье показали сначала апартамент поменьше, что принадлежал лично хозяину дома и по случаю визита смотрелся на редкость опрятным, а затем – будущую гостиную, коя, хотя обставлена не была, так восхитила Кэтрин, что даже генерал остался доволен. То была комната замечательной формы, с окнами до полу и прекрасным видом, хоть оный и являл одни лишь зеленые луга; на сей раз Кэтрин излила свой восторг с искренней простотою, свойственной ее чувствам:
– Ах! Отчего вы не обставите эту комнату, господин Тилни? Какая жалость, что она не обставлена! Я в жизни не видела столь красивой комнаты; во всем мире красивее не найти!
– Полагаю, – молвил генерал, улыбаясь весьма удовлетворенно, – что она будет обставлена очень быстро; ей не хватает лишь дамского вкуса!
– Ну, будь это мой дом, я бы только здесь и сидела. Ах! Какой милый коттедж меж деревьев – да это яблони! Какой миленький!
– Вам он нравится – вы его одобряете – сего довольно. Генри, не забудь, что насчет него говорили с Робинсоном. Коттедж останется.
Сей комплимент пробудил застенчивость Кэтрин и тотчас запечатал ей уста; и хотя генерал нарочито обращался к ней, интересуясь ее мненьем относительно цвета обоев и портьер, ничего похожего на мненье из юной девы исторгнуть не удалось. Впрочем, воздействие свежих достопримечательностей и свежего воздуха немало способствовало рассеянью сей неловкости; и, добравшись до декоративной части владений, представлявшей собою тропинку, что вилась по лугу, где гений хозяина пастората начал творить с полгода назад, Кэтрин сносно пришла в себя и сочла, что сей парк прекраснее всех, что встречались ей прежде, хотя ни один куст в нем ростом не превышал зеленую скамью в уголке.
Прогулка по другим лугам и отчасти по деревне, визит в конюшни, где надлежало осмотреть некие усовершенствования, и очаровательная игра со щенками, только-только научившимися кувыркаться, привели всех к четырем часам дня, хотя Кэтрин едва ли полагала, что уже пробило три. В четыре им надлежало отобедать, а в шесть – отправиться назад. Никогда дни не летели так быстро!
Кэтрин поневоле заметила, что роскошь обеда, по видимости, ничуть не удивила генерала; более того, он даже искал на сервировочном столе холодное мясо, какового там не обнаружилось. Сын его и дочь отметили иное. Они редко видели, чтобы он где-нибудь, за вычетом собственного дома, вкушал пищу с таким аппетитом, и никогда прежде не наблюдали, чтобы он бывал столь мало огорчен растаявшим топленым маслом.