Норвежская новелла XIX–XX веков
Шрифт:
Аннерс увлекся своим рассказом и вдруг заметил, что рассказ уже не слушается его, одно слово тянет за собой следующее, и вот уже его самого слона тянут за собою, а после идут новые слова… И все потому, что он рассказывает маленькой Осе. Она всему верит, что он рассказывает, и рассказывать поэтому легко… В общем, все это правда, собака была чужая. А кошка, должно быть, была с хутора Теппен. Правда и то, что из пасти собаки вырывался пар, ведь Аннерс сам это видел в кухонное окно.
И кошка взобралась на березу так быстро, что вытянулась по ней черной длинной чертой, она протянулась от земли
Тут Аннерс взял большой камень, вышел из кухни да как швырнет камень в собаку, и прямо в морду, а собака так и повалилась и заскулила жалобно: у-у-у! И больше ее не видали. А кошка стремглав слетела с березы, и шерсть у нее дыбом, и хвост торчит, как палка, и как зашипит, как зашипит и убежала; и больше ее не видали.
Все это правда, разве что про камень, который Аннерс швырнул, — не совсем, ведь Аннерс все время на кухне сидел, и, может быть, сам и кричал: у-у-у! Хотя нет, не могло этого быть, потому что так кричат только тролли, если им камень в глаз попадет. Так что, будь у Аннерса камень и выйди Аннерс во двор да швырни его в собаку и попади ей в глаз, собака точно бы заскулила: у-у-у!
Но вот Аннерс с Осе вышли на мост, а тут ветер был сильнее и холоднее, чем всюду, и внизу, в водопаде, вода была желтая, страшная и так бурлила, что Аннерс с Осе поскорее перебежали на ту сторону. Аннерс увидел, что Осе плачет.
Чего это она?
Осе плакала, потому что ей страшно стало злой кошки.
А когда она сказала об этом Аннерсу, то сама еще больше перепугалась и заревела в голос. Аннерс на нее рассердился. «Из-за кошки!» Подумаешь, кошки испугалась. Да кто же кошек боится? Вот уж глупости! Но тут Аннерс вспомнил ту большую собаку, и какая она была длинная, вытянулась на бегу черной чертой, и из пасти у нее жаром пышет, и почувствовал, что ему тоже так страшно стало, что смеяться над Осе не хочется, и тут как раз на дороге показалось что-то большое, а вдруг это та собака?
Но это оказалась лошадь, и человек, и сани, они появились из снежной пелены и сразу стали нестрашными. Лошадь протрусила мимо, человек в санях посмотрел на детей и вот уже проехал. Сперва еще стоял лошадиный запах, но вот и запах рассеялся, и Аннерс с Осе пошли дальше. Аннерс немного дрожал, по щекам Осе сползали две большие слезы. Осе всегда так: если ей станет страшно, так обязательно страшно-престрашно. У Аннерса же рядом со страхом всегда жила все-таки и другая мысль, что, может быть, не так все и страшно, как ему кажется.
Они все шли. Путь был такой длинный-длинный. Дул ветер, и падал снежок. Небо висело низко. Холодно стало, у обоих из носа потекло. Они прошли хутора Брюволл и Эгорд. Так далеко они еще не бывали.
Аннерс и Осе подошли к повороту на дорогу, которая вела к Йонсрюду. Здесь, наподобие ворот, поставлены два столба. Аннерс и Осе ушли далеко от родного дома, так далеко, что лучше держаться за руки, и Аннерс совсем забыл про деньги в бумажке, но потом, когда пощупал, они оказались на месте. И вообще чего тут бояться, ведь он приезжал сюда с отцом, и собаки на хуторе нет. А вот кошка есть, это точно, ответил Аннерс, когда
Аннерс и Осе вошли в большую темную кухню, здесь они никогда еще не были. Но им совсем не было страшно, потому что хозяйка, которая стояла у плиты, была добрая, и старая-престарая женщина в кресле у очага тоже; детям дали по стакану молока, и по две вафли с маслом, и по пирожку; и хозяйка была ласковая и добрая, а старушка все удивлялась: «Неужто вы и впрямь из Рогстада, неужто из Рогстада, вот как, из Рогстада, значит…» И кивала головой. Аннерс опять забыл про деньги, но, когда пощупал, они оказались на месте, и он заплатил, сколько надо, и хозяйка похвалила, какой он молодец. А старушка все кивала и приговаривала: «И впрямь из Рогстада… из Рогстада, значит».
И все было хорошо, и Аннерс с Осе вышли из кухни, спустились с крутого крыльца и пошли по дороге, домой пошли. Осе расхвасталась, что разглядела под печкой черную кошку и только нарочно виду не подала. Аннерс решил не обижать Осе и сказал, что тоже видел кошку, что это была та самая кошка, которая тогда на березе сидела.
Вдруг им обоим стало ужасно весело. Опасностей никаких нету, и обратный путь совсем не длинный. Они хохотали и аукались, хотя шли рядом — рукой достать.
Один раз чуть было не упали на скользкой дороге, но удержались, а бидоны подняли так, как научились раньше, и Аннерс сказал:
— Это разве скользко! Вот на Хрустальной горе было скользко!
И он стал рассказывать про Принцессу с Хрустальной горы, как все мальчишки хотели взобраться на самую вершину, но, пробежав немного, они вдруг пугались, оглядывались назад, пугались еще сильнее, падали и катились вниз. Тут пришел Аннерс, разбежался и помчался вверх на гору, и ни разу не оглянулся, домчался до вершины, взял яблоко, принцесса подала ему руку, и они спустились с горы быстрее ветра!
Осе слушала, широко раскрыв глаза. Аннерсу казалось, что он не идет, а летит по воздуху, и будто он вовсе не он, а кто-то другой…
У самого выхода на дорогу, направо, шла какая-то дорожка, она снова поднималась вверх и вела к лесу. Наверное, тут ездили лесорубы. Аннерс услышал свой голос:
— Эта дорога ведет в Сулер. А может, прямо в Швецию или даже в Америку. Давай посмотрим, куда она ведет!
Осе посмотрела на него:
— А ты не боишься? А вдруг мы заблудимся?
— Вот еще! Если и заблудимся, так построим шалаш, понаставим ловушек и будем охотиться на зверей, как охотники в Америке. А сначала мы можем пить сливки, тут на много дней хватит.
Осе посмотрела на него с сомнением, но тут же успокоилась. И Аннерс знал, что она думает: все, что говорит Аннерс, — правильно; а если неправильно, то ему и попадет, ведь он старший.
Она послушно свернула на боковую дорожку и пошла по ней впереди Аннерса.
Аннерс и сам не знал, как это вышло. Он и не думал идти по этой дорожке и вдруг сам предложил. И ему вовсе не хотелось заблудиться, строить шалаш, охотиться и питаться сливками, но вдруг он все это сказал, и теперь ничего не поделаешь, ничего уж не поделаешь, раз Осе такая дура, что послушалась…