Носорог для Папы Римского
Шрифт:
Сальвестро медленно пришел в себя и начал расспрашивать о доне Антонио.
— Не знаю его, — сказал рабочий. — Я обычно заглядываю сюда только по вечерам, чтобы прибраться. — Он показал на лежавшую в углу метлу. — Но сегодня здесь никого нет. Папа, знаете ли, приезжает, так что я здесь один.
— Я хотел бы, чтобы вы передали послание от меня, — сказал Сальвестро, стараясь говорить как подлинно знатный господин, которым его сочли. Он чуть было не предложил поподметать здесь в обмен на услугу, но вовремя удержался и стал рассказывать, как одет дон Антонио, описал его шпагу и шляпу с пером. — Скорее всего, он будет в трактире.
— Я найду его, — заверил
— Скажите ему, чтобы встретился здесь со мной как можно быстрее. Убедитесь, что он все правильно понял. И как можно быстрее.
— А как, сударь, назвать ему вас?
— Меня зовут Сальвестро.
Рабочий слегка поклонился, после чего исчез за ближайшим полотнищем. Сальвестро слушал, как стучат его башмаки и хрустит холст. Скрипнула дверь, и он остался один.
Он нашел стул и сел. Дона Антонио что-то задержало, это ясно. Или же он пришел сюда, никого не обнаружил и ушел снова — наверное, чтобы найти кого-то, с кем он собирался здесь встретиться. Послание от Сальвестро приведет его сюда вторично. А позже днем они будут стоять на борту «Санта-Лючии», оставив все это позади, и махать, как им велено, руками, пока корабль отчаливает от пирса и выходит в море. А потом? Насчет этого Серон говорил неясно. Хотя у корабля должен быть капитан, а еще и помощник. Этот выглядит ушлым малым. И если они потерпят неудачу, если экспедиция столкнется с непреодолимыми трудностями или если «Санта-Лючия» окажется немореходной (она пропахла гнилью, подумал Сальвестро), то всегда есть другие порты, другие места назначения… Это были туманные мысли, более-менее непрошеные, более-менее мрачные. Опять то же самое, подумал он. Опять бегство. Когда это кончится?
В подобных неясных размышлениях текли минуты. Возможно, думал он, надо было просто стоять там и позволить полковнику подойти. Он ждал дона Антонио. Потом раздался скрип двери, слегка приглушенный огромными полотнищами. Сальвестро услышал шаги. Что за глупости лезут в голову! Конечно, он правильно сделал, что убежал. Он резко поднялся на ноги, крикнул: «Дон Антонио!» — и начал пробираться через парусину, затем крикнул снова. То был один из узких коридоров между полотнищами, так что грудь и лопатки Сальвестро касались грубого материала. Он сделал еще один шаг в сторону и услышал ответный шаг в дальнем конце, за которым последовал ряд негромких шаркающих звуков. Что-то было не так. Чего-то не хватало.
И-и-и…
Вот чего.
Сальвестро остановился, неожиданно охваченный сомнениями относительно того, кто находится по другую сторону парусины. Еще один шаг, возможно, слева. Он сдвинулся в другую сторону. Если бы он сумел оказаться позади этого человека, то перед ним была бы дверь, никем, конечно, не охраняемая. Тогда бы он побежал, и никто его не догнал бы. Два паруса перекрывали друг друга в двух шагах справа от него. Сальвестро их раздвинул и проскользнул между ними. Что теперь?
Прямо перед ним раздался удар, тупой и распарывающий. Он застыл и мгновением позже осознал свою ошибку.
Полный ярости демон преследовал его на улицах Прато. Теперь его уши заполнил звук, который невозможно было спутать ни с каким другим, — треск разрываемой парусины. Полковник прорубал себе дорогу.
Еще один удар, еще один разрез. Сальвестро начал паниковать по мере приближения врага, торопливо попятился, думая о том, насколько мягче его кожа по сравнению с грубой тканью, с такой легкостью рассекаемой позади него, теперь уже ближе, ему так и виделось это лезвие, что двигается вперед и вниз, снова и снова, пронзающее
Он пытался действовать бесшумно, но от мысли, что он может еще остаться в живых, у него тряслись руки. Он бормотал самому себе приказы, потому что иначе пальцы не повиновались: возьми этот линь, завяжи этот узел… Затем он бросился к задам мастерской, волоча за собой линь. Недостаточно далеко. Тогда он стал пробираться под скамейками и насекомообразными деревянными штуковинами. Теперь ничего не было видно. Припав к земле, он стал вслушиваться, и как раз в это мгновение удары клинком прекратились. Он прошел сквозь все полотнища, подумал Сальвестро. Теперь жди, жди, чтобы изменился тембр его шагов, когда он переступит с половиц на парусину, жди и не шевелись, и тогда, и только тогда…
Но тишина ничем не нарушалась. Прошла, казалось, целая вечность, прежде чем Сальвестро услышал звук, приглушенный холстом и доносившийся из дальнего конца сарая, — словно кто-то шаркал ногами, или едва тащился, или что-то за собой тащил. Он не мог определить, что это за звук. Потом вдруг возобновились шаги, гораздо более частые, человек явно бежал, и Сальвестро понял, что его противник направляется к нему. Раздался ужасный удар — только человеческое тело в падении могло произвести его. Итак, он споткнулся, упал: теперь он в моей власти. Внезапная определенность. Дернув за линь, он почувствовал, как высвобождается клин, и квадратный кусок парусины взвился в воздух.
Островитяне имели обыкновение таким манером доставлять на рынок молодых свиней: такова была первая мысль Сальвестро, когда он высунулся из-за своего укрытия и встал. Холст образовал продолговатый мешок, подвешенный в двух-трех футах над полом. Внутри кто-то бился. Инструменты, в которых он теперь нуждался, были на стене: длинные шилья, ножницы, ножи, лезвия и прочие железяки разных форм и размеров. Он выбрал тяжелый заостренный штырь и приблизился. Его пленник корчился и извивался. Холст слегка раскачивался. Одной рукой Сальвестро его придержал, а другой занес штырь высоко над своей головой.
Потом опустил.
— Ублюдок, — сказал он. — Убийца. — Это, казалось, необходимо было сказать. И он сказал это еще раз: — Убийца. Мы же были вашими собственными людьми, преданными людьми полковника Диего…
Что еще? Ничего. Внутри мешка — все те же извивания, грубое, гнусавое дыхание, но никакого ответа. Сальвестро снова поднял штырь, на этот раз ухватив его обеими вспотевшими ладонями, выбрал место для удара и хорошенько уперся ногами в пол. Потом — опять — опустил оружие.
— Всегда трудно закончить, когда враг повержен.
Этот голос прозвучал чуть ли не у него в ушах. Сальвестро резко обернулся. Полковник стоял, прислонившись к стене. Пока ошеломленный Сальвестро смотрел на него, Диего двинулся вперед. Три быстрых шага — и он вырвал штырь из рук Сальвестро, затем, упершись ему рукой в грудь, стал отталкивать его назад, пока тот не упал, споткнувшись.
— Я служу испанской короне, — чуть слышно заявил Сальвестро.
Диего улыбнулся.