Носорог для Папы Римского
Шрифт:
— Внизу, как я и говорил, — ответил Якопо. — А это все поступило от вас, по крайней мере, так мне было сказано. По большей части вчера.
Должно быть, лжет, подумал Серон, однако же и обида помощника, и его скудные объяснения говорили в пользу того, что это правда. Не от меня, подумал он. Тогда от кого?
— Соберите своих людей на палубе, — приказал он Якопо. — Пусть приведут себя в порядок. Когда прибудет его святейшество, они должны выстроиться в шеренгу вдоль леера.
Помощник, не сдавая позиций, сверлил дона Антонио взглядом.
— Вы ничего не хотите объяснить? — спросил он.
Серон долго смотрел на него, прежде чем выплеснуть
— Мне?! Объясняться с вами, с негодяем, который…
— Этот здоровяк, — перебил его помощник. — Бернардо. Кажется, вы забыли о нем упомянуть?
— О боже! Сколько вас здесь, пятнадцать, двадцать? Разберитесь с ними, пока они будут спать.
— Нас восемь. И еще плотник, — сказал Якопо.
— Значит, девять. Все равно достаточно, если вы хотите стать хозяином этого судна.
Повисла пауза — между ними шло безмолвное состязание.
— Достаточно, — сказал Якопо.
Это могло быть и согласием, и вопросом. Он глядел поверх носа «Санта-Лючии», в море. Теперь он был задумчив, и Серон понял, что выбрал нужного человека.
— Где бы вы хотели, чтобы это произошло? — наконец спросил Якопо.
— Где угодно в открытом море, — отозвался Серон. — Один кусок океана мало чем отличается от другого, разве не так?
Через несколько минут он быстро шагал обратно к трактиру, и скрип туфель добавлял к обеспокоенности еще и раздражение. Кто-то снабдил корабль провизией и парусами. Кто-то ввел новую фигуру в замышляемую Сероном партию, разрушая его замысел… Или сам он был лишь фигурой в чьей-то партии? Но в чьей? Вича? Исключено. Вич был уже человеком вчерашнего дня, план его секретаря зашел слишком далеко, и теперь Серон двигался вперед и вперед, как охотник за жертвой. Все остальное — простая формальность. В парусной мастерской должны знать, кто посмел вмешаться в его тонкие задумки. Но туда потом. Время есть. Примерно сейчас Папа должен пристраивать на троне свое седалище размером с барку, да и сама его барка вот-вот отчалит. Серон протиснулся к двери в «Последний вдох». Сначала трактир, потом он отправится в парусную мастерскую, потом прибудет Папа, потом отправится в плаванье корабль. Он оглядел переполненное людьми помещение, отыскивая Сальвестро и Бернардо. Где же они?
— Садитесь, дон Антонио.
Не успел он обернуться, как чья-то рука сдавила ему шею и потянула в сторону. Что-то ударило ему под колени, он лишился равновесия, стал падать… Стул. Он упал на него. Стоявшие поблизости выпивохи поглядели с любопытством.
— А теперь успокойтесь, — приказал тот же голос. — И улыбнитесь.
Он улыбнулся. Пальцы на его шее разжались, и та же рука сердечно похлопала его по плечу. Прямо перед ним возникло лицо Диего, который начал говорить, называя людей и места, дни и точное время для каждого дня. Он описал корабль и его состояние, затем перешел к Риму, к трактиру у реки, к комнате в этом трактире, к человеку в этой комнате, который ждал его, дона Антонио Серона, затем к тому делу, которым он занимался на протяжении знойного лета, откровенно признаваясь, когда факты заканчивались и их место занимали предположения. Он знал обо всем. Предположения его были совершенно верными, за исключением разве что мелких деталей. У Антонио закружилась голова, а потом и во всем теле возникло такое ощущение, словно его все быстрее и быстрее раскачивают за шею. Откуда Диего об этом знать? Неужели Вич все обнаружил и спустил на него, Серона, своего мастифа? Потом Диего наклонился еще ближе и заговорил о двух единственных
— Мы заключили соглашение, вы и я, — сказал вояка, — и вы имели глупость его нарушить. — Голос его был спокоен, в нем слышались едва приметные отзвуки разочарования и сожаления. — На палубу этой посудины вы могли бы поставить пару пугал, нарядить их и помахать им на прощание рукой. Но вы выбрали этих двоих, и это очень глупо, потому что они мои: ваши простофили — это мои головорезы, мои… — Здесь он покачал головой, затем продолжил: — Вы говорили, что я получу аудиенцию у Фернандо, что вы продвинете при дворе мое дело, нажмете на нужные рычаги, и тогда меня выслушают и восстановят справедливость, в которой мне отказывали. Но делать этого вы не собирались, и это тоже очень глупо. Вы предали своего хозяина, дона Херонимо, вы предали меня, своего союзника, а теперь вы предали и себя самого. Да, — добавил он, видя недоуменное лицо секретаря, — и себя самого тоже. Потому что я получу и своих головорезов, и доступ к королю, а вы мне поможете, вы поможете мне, но теперь сознательно, точно так же, как на протяжении этих последних месяцев вы воображали, будто я хожу у вас в дураках…
Он сказал еще несколько слов, и дон Антонио сначала подумал, что неправильно его понял или же не расслышал из-за гвалта, но когда намерения Диего стали очевидны, он почувствовал, что головокружение у него замедляется и прекращается, и не смог ни сдержать улыбки, на этот раз искренней, ни подавить клокочущего в груди чувства — недоверия, смешанного с радостью.
— Вот каковы моя цель и мое направление, — заключил военный. — Вы согласны, дон Антонио?
Серон быстро кивнул и поднялся — для того, чтобы скрыть выражение своего лица, а также избежать дальнейшего внимания со стороны Диего. Он пробормотал, что согласен, затем объяснил, что время поджимает, что дело требует его присутствия в парусной мастерской, что надо заняться приготовлениями…
— Тогда поспешите, дон Антонио, — любезно посоветовал Диего. — Заботьтесь обо всем, готовьтесь. Все на ваше усмотрение.
Он смотрел, как секретарь протискивается среди выпивающего люда и исчезает. Презренный чинуша согласился с его решением легче, чем он думал. Дон Антонио, должно быть, сейчас посмеивается про себя, направляясь в парусную мастерскую, и уже репетирует маневры, которые приведут Вича к позору, а его самого — к новой должности: дон Антонио Серон, посол Фернандо Католического… Диего погрузился в раздумья об интригах секретаря.
— Вы знаете, это был не он.
Солдат поднял голову.
Перед ним стоял маленький жилистый человек в длинном кожаном фартуке. Какой-то ремесленник.
— Что?
— Тот, кого вы называли доном Антонио. Он вовсе не дон Антонио, — сказал ремесленник. — Он самозванец.
— В самом деле? Что ж, так оно, в общем, и есть… — Он уже готов был улыбнуться, но что-то в лице стоявшего перед ним человека его остановило. — Что вы имеете в виду? — резко спросил он.
— Я только что говорил с настоящим доном Антонио, — продолжил тот. — У меня для него было послание. Он вон там, у двери. — Ремесленник осторожно оглянулся. — Ну, был там. Теперь ушел.
Он и сам повернулся уходить.
— Стойте! — рявкнул Диего, чувствуя, как у него натягивается кожа и сводит пальцы. — Что за послание?
— От одного господина по имени Сальвестро. Он ждет дона Антонио в парусной мастерской. Где я работаю, — добавил он для большей понятности.