Ностальгия
Шрифт:
— Ну что?
— Предлагают экранизировать Леонида Леонова.
— Как? А что именно?
— «Бегство м-ра Мак-Кинли». Горы обещают… любые деньги… несколько месяцев съемок в Америке!
— Ну, и ты что?
— Я, конечно, отказался!
И смотрит испытующе на нас, прав ли он.
Сценарий Леонида Леонова с месяц как был напечатан в самой газете «Правда». Конечно, как все у Л. Леонова, это была не подделка, не пропагандистская халтура. (Что гораздо позже проявилось в фильме М. Швейцера.)
— Я сказал им, — пояснил Андрей, — что буду я сдать сколько угодно, пока они не поймут, что «Рублева» надо снимать! Категорически…
Лицо его было покрыто красными пятнами, глаза как у безумного… Он чувствовал себя как идущий на эшафот. А ведь действительно он уже два года как не снимал ничего!
Мы с Ирой, конечно, поддержали его, поддакивали, успокаивали. Но он никак не мог придти в себя. Он, как и мы, понимал, что пошел на новый виток конфликта с отделом культуры ЦК. Теперь они везде будут кричать: «Он зазнался… Мы ему не что-нибудь навязываем, а самого Леонида Леонова! Ну и пусть сидит без работы… Нужда заставит…»
Что оказалось недалеко от истины.
Жить было буквально не на что, сплошные долги! Андрей даже почернел лицом, но на людях держался гордо, с вызовом, выпрямив спину — настоящий боец за подлинное искусство.
(Недавно один господин сказал мне, что помнит меня вместе с Андреем в те годы: «Вы же были — «золотая молодежь»!»)
Я подумал, что мы тогда действительно были молодые люди из «золота»… Но чего стоило это понятие для каждого из нас… Больше года без работы, без денег, без реальных перспектив… Мы были просто несдающаяся, опирающаяся только на свою веру небольшая группа «вчерашних знаменитостей». Верящих, что не только «вчерашних», но и завтрашних…
Андрей решил обратиться к главным режиссерам страны. Со своим учителем М. И. Роммом он уже давно вел переговоры, просил помощи. Тот обещал, но как-то неопределенно. Казалось, что ему не очень нравились ни эта тема, ни сам киносценарий. К другим кинематографическим «бонзам» Тарковский не очень хотел обращаться. Но тут на каком-то высоком пленуме к нему подошел С. Ф. Бондарчук и сам завел разговор о «Рублеве»… Хвалил, обещал поговорить в ЦК… Андрей тогда очень воодушевился. В те годы он был еще достаточно доверчив и легко верил любому доброму слову.
Наконец, оставался еще главный «советник партии в советском кинематографе» — С. А. Герасимов. Он был человек умный, дальновидный… Так как сам особенным талантом кинорежиссера не блистал, то любил окружить себя высокоодаренными учениками и последователями.
Примерно месяц Андрей пропадал по вечерам на квартире у Герасимова и его жены актрисы Т. Ф. Макаровой… Приходил задумчивый, отмалчивался…
— Поговорили?
— Поговорили…
—
— А бог его знает…
И Андрей только пожимал плечами и вскидывал брови.
— Вообще-то говорит, что нравится…
Потом встречи стали реже. Тарковский на время — месяца на полтора — затих… Стал ждать результатов. Никаких движений от ЦК не было.
Наконец Андрей решился на крайность.
— Я сам звонил сегодня Георгию Ивановичу (Куницыну) и просил принять меня для окончательного разговора. Завтра в одиннадцать, — сказал он мне и посмотрел испытующе…
— Правильно, — поддакнул я. — Как говорится: «Упасть с коня, так с хорошего!».
Он улыбнулся и почти весело добавил:
— А мне-то что терять?! Сценарий есть… Все о нем знают! Это уже их дело — выкручиваться!
На следующий день мы ждали его с Ирой, поминутно глядя на часы… Наконец хлопнула дверь… Андрей стоял на пороге.
— Ну?!
— Сейчас, сейчас… только разденусь…
Уселись, как всегда, на кухне. Я достал бутылку водки. Разлили, молча выпили.
— Эти сволочи… Эти… — Андрей сквозь зубы бросил ругательное слово о «бонзах». — Ни один в ЦК не говорил ни обо мне, ни о «Рублеве»! А я-то ждал!
— Ну а Куницын что… Он-то что сказал?
— Хороший мужик! Стоящий!
Андрей был явно на подъеме, весь в надеждах.
— О чем мы с ним сегодня только не говорили. И о Достоевском… И о Сибири — он ведь оттуда. И о Василии Васильевиче Розанове. Он такой образованный человек, оказывается…
— Ну а конкретно что… Что обещал?
Андрей замолчал, словно вспоминая, а чем же кончился разговор. Потом, словно издалека, посмотрел на нас и изрек:
— Просил две недели. Будет говорить сам. С секретарем ЦК.
— С Ильичевым?
— Наверно, — не очень уверенно ответил Тарковский. — А с кем же еще?
Да, от Ильичева хорошего чего-либо ждать не приходилось!
Прошло еще недели две — молчание. На осторожные звонки Тарковского в ЦК — ни ответа ни привета. Куницын не брал трубку.
«Да Ильичев есть Ильичев!» — говорили мы друг другу.
Неожиданно Андрея вызвали к директору «Мосфильма». Он пробыл на студии до позднего вечера. Когда вернулся — на нем лица не было.
— Приказ о запуске «Рублева» в производство… подписан. Сегодня же… при мне!
Мы втроем чуть ли не в пляс пустились. Откуда-то появилась бутылка. Перебивая друг друга, сразу же начали расспросы: «А кто будет играть Андрея Рублева?! Ну, Дурочку, конечно, Ирка… Кто оператор? Кто художник?» и т. д. и т. п.
Когда на следующий день Тарковский дозвонился до Г. И. Куницына со словами благодарности, тот отчужденно, без эмоций ответил: