Ностальгия
Шрифт:
— В печатном, — Иван Гаврилович не спеша поднялся. — Ладно, идем, уж больно все срочно, все срочно, все некогда…
— Я лучше сама схожу, одна, — сказала мать и быстро пошла к выходу. Ей казалось, что походка делает ее смелой и независимой. Но со стороны это выглядело иначе.
— Маруся, — негромко, но серьезно сказал Иван Гаврилович.
Мать остановилась.
— Вы думаете, я боюсь? — спросила мать.
— А я знаю, что не боишься, — спокойно ответил старик, — пусть другие боятся, пусть будет так — кто-то будет бояться, а кто-то будет
Мать и Иван Гаврилович вошли в печатный цех, а Елизавета Павловна остановилась у входа.
Иван Гаврилович остановил мать и, подойдя к невысокому полному человеку в аккуратном, выглаженном халате, о чем-то спокойно спросил его. Тот пожал плечами.
По движению Ивана Гавриловича можно было понять, что ему очень хотелось выругаться. Окинув взглядом огромный зал, он решительно направился к крайней, у самого окна, печатной машине.
Мать оправила платье и, слегка нахмурившись, деловым шагом двинулась за ним.
Мать просматривала правки. И вдруг неожиданно резко повернулась и, опустив голову, быстро пошла к выходу. Она шла долго, через весь этот зал, мимо огромных гремящих печатных машин, мимо мерно поднимающихся и опускающихся рам, выбрасывающих листы бумаги, все так же, не поднимая головы, быстро прошла мимо Елизаветы Павловны, мимо отступивших к стене наборщиков и, выйдя за дверь, бросилась по длинному коридору к корректорской.
Стеклянная дверь со звоном захлопнулась за ней.
— Ну? — тихо спросила Елизавета Павловна, появляясь на пороге. — Ведь ничего не было? Все в порядке?
И хотя мать ничего не ответила, по какому-то почти неуловимому ее движению Елизавета Павловна поняла, что действительно ничего не случилось.
— Тогда чего плачешь, дуреха? — говорила Елизавета Павловна, обняв мать за плечи, но говорить спокойно было трудно и ей.
— Ну, не нервничай… Не нервничай… Не нервничай, — говорила она, размазывая слезы по своему толстому покрасневшему лицу.
Милочка заглянула было в корректорскую, но тут же исчезла за дверью.
— Нет, Лиза, это была бы просто дикая ошибка! Даже сказать неприлично, — засмеялась вдруг мать, хотя у нее лились слезы. — И чего это меня вдруг кольнуло… Я, представляешь, даже убедила себя, как это набрано… Как оно выглядит, это слово…
И теперь уже смеялась Елизавета Павловна, они говорили одновременно, перебивая и не слушая друг друга, принимаясь то плакать, то смеяться.
Отворилась дверь, вошел Иван Гаврилович и молча поставил на стол бутылку.
— Спирт… Тут немного, но все к делу. Ты же промокла вся насквозь. Посмотри, на кого похожа… Чучело…
— Господи, — вдруг, как бы опомнившись, сказала мать, — я же совсем промокла.
Она подошла к окну, за которым бушевал ливень, и шум его сливался с мерным, тяжелым рокотом машин огромной типографии, занимавшей в Замоскворечье целый квартал…
М aть. Я, пожалуй, пойду в душ. Где же гребенка?
Елизавета Павловна. Боже мой, ты знаешь, на кого ты сейчас похожа?
М ать. На кого?
Елизавета Павловна. На Марию Тимофеевну.
Елизавета Павловна. На! Мать. Что«на»?
Елизавета Павловна.Ну ты же гребенку ищешь? На!
М ать (нервничая). Слушай, ты можешь наконец нормально? Какую Марию Тимофеевну?
Елизавета Павловна. Ну была такая Мария Тимофеевна Лебядкина. Сестра капитана Лебядкина, жена Николая Всеволодовича Ставрогина.
М ать. При чем тут все это?
Елизавета Павловна. Нет, я просто хочу сказать, что ты поразительно похожа на Лебядкину.
Мать (обиженно). Ну хорошо, допустим. Ачем же именно я на нее похожа?
Елизавета Павловна. Нет, все-таки Федор Михайлович… Что бы ты тут ни говорила…
Мать. Что «яни говорила»?
Елизавета Павловна (переходя накрик). «Лебядкин, принеси воды, Лебядкин, подавай башмаки!» Вся только разница в том, что братец ей не приносит воды, а бьет ее смертным боем. А она-то думает, что все совершается по ее мановению.
М ать (на глазах ее показываются слезы). Ты прекрати цитировать и объясни. Я не понимаю.
Елизавета Павловна (входя в раж). Да вся твоя жизнь — это «принеси воды» да «подавай башмаки». А что из этого выходит? Видимость независимости?! Да ведь ты же пальцем шевельнуть попросту не умеешь… Если тебя что-нибудь не устраивает — ты или делаешь вид, что этого не существует, или нос воротишь. Чистюля ты!
М ать (заливаясь слезами). Кто меня бьет? Что ты такое городишь?
Елизавета Павловна. Нет, я просто поражаюсь терпению твоего бывшего муженька! По моим расчетам, он гораздо раньше должен был бы убежать! Опрометью!
М ать (озираясь, в полной панике). Я не понимаю, что она от меня хочет?
Елизавета Павловна. А ты разве сознаешься когда-нибудь в чем, даже если сама виновата? Да никогда в жизни! Нет, это просто поразительно! Ведь ты же собственными руками создала всю эту ситуацию. Господи! Да если ты не сумела довести своего дражайшего супруга до этого твоего бессмысленного эмансипированного состояния, то будем считать, что он вовремя спасся! А что касается детей, то ты определенно сделаешь их несчастными! (Плачет.)
М ать (успокаиваясь). Перестань юродствовать!
Берет из ящика стола мыло, мочалку, полотенце и направляется к двери.
Елизавета Павловна. Маша! Ну что ты, ей-богу!
М ать (захлопнув дверь). Оставь меня в покое!
Елизавета Павловна ( неуверенно, вслед). «Земную жизнь пройдя до половины, Язаблудился в сумрачном лесу».
Совершали ли Вы ошибки в своей жизни? Какие это были ошибки?