Ностальгия
Шрифт:
Борелли словно не услышал. Взгромоздившись на кровать, он отдирал от потолка ярко-зеленый снимок Волги. Из-под него показался сперва уголок, а затем и весь плакат: рифеншталевская Олимпиада-1936. [146]
— Ага! — так я и думал. Вот они, первоначальные плакаты. Да ими весь потолок украшен.
— А где старина Джеральд? Вот кому было бы интересно.
— Я читать пытаюсь! — рявкнул голос. По аэроснимку можно было бы определить откуда.
146
Берта
Борелли состроил гримасу. Луиза рассмеялась.
Луиза откинулась назад на локтях, юбка полутемным куполом накрыла поджатые ноги; наверху доски и углы деревянной церковки словно бы венчали короной ее чело. Золото побрякивало на запястьях Луизы, скручивалось в мочках ушей; роскошная цепочка пшеничным колосом уходила вниз, под блузку. Луиза не сводила с Борелли глаз. И в то же время словно бы глядела мимо — куда-то в себя; а может, в ближайшее будущее. Борелли уселся рядом.
— Что такое?
Луиза улыбнулась.
— Я ни слова не сказала.
А вот Шейла прислушивалась.
Понимающий голос Борелли:
— И все же — что такое? О чем ты подумала?
— Вечно ты спрашиваешь об одном и том же. — И загадочно добавила: — Как это мило…
— А Кен куда-то ушел? — осведомился Борелли. — Где он вообще?
— Мне плевать, где он.
Луиза потеребила край одеяла из гагачьего пуха.
Борелли замялся было — а в следующий миг наклонился и поцеловал Луизу. Слышно было, как где-то по соседству Джеральд шуршит страницами Певзнера. [147] Шейла слышала, как вздыхает Луиза, словно забывшись беспокойным сном.
147
Сэр Николаус Бернард Леон Певзнер (1902–1983) — британский ученый немецкого происхождения; историк искусства и архитектуры; прославился изданием серии путеводителей «Английские здания» (в 46 книгах).
— Дуг, как там Джинниного старшенького зовут? — послышался голос миссис К.: она доводила до ума последние открытки.
А вот и Луиза:
— Что же теперь будет?
Борелли неуклюже расстегивал французские пуговки на Луизиной блузке. Луиза залепетала что-то (совсем невнятно); ее ухажер поднес палец к ее губам. Блузка распахнулась, точно пальто. Борелли осыпал поцелуями ее шею и грудь, прижался щекой к ложбинке между двумя округлостями. Луиза запустила пальцы ему в волосы. И заплакала — тихо-тихо.
— О чем ты? — спросил Борелли.
— Ни о чем! — выкрикнула Луиза.
Джеральд шумно откашлялся и высморкался.
Никто так и не узнал, о чем разговаривают между собою Кэддоки. Слышалось лишь нарастающее и затихающее бормотание: главным образом монотонный голос Кэддока, когда он менял пленку с помощью особого приспособления, изрядно смахивающего на вывернутую наизнанку черную куртку.
Саша и Норт весело смеялись. А ведь старина Норт ей в отцы годится!
Заминка; смех умолк. (Шейла все слышала!) Вайолет громыхнула дверью так, что все перегородки ходуном заходили. Голос ее зазвенел и сорвался.
— Вайолет, погоди секунду, — увещевала Саша.
Но та словно не замечала этих двоих.
— Он свинья, как есть свинья; уж я-то эту породу знаю. Упырь поганый.
— Что? — изумился Норт.
Саша удержала его за руку. Вытряхнув содержимое сумочки, Вайолет рылась в поисках сигарет.
— Присядь-ка. И давай рассказывай. Сигареты на туалетном столике.
— Мастер зубы заговаривать, ловелас недоделанный. Вот так бы гаду и врезала. Бедная девочка, как я ей сочувствую.
— Пойду-ка я пожалуй, — проговорил Норт.
— Стой! Вайолет, а ну садись. И успокойся. Не стоит оно того.
— Да вы только ее послушайте! — расхохоталась Вайолет.
— Да в общем, то же можно сказать о чем угодно. Все — суета сует, — предположил Норт. — В большинстве случаев мы бессильны что-либо поделать.
Руки его неподвижно лежали на коленях.
— А тебе откуда знать? — вскинулась Вайолет. — Я про себя говорю.
— По крайней мере, мы — вместе, — отозвалась Саша. — Мы вообще-то в отпуске. Меня стошнило.
— Да я слышала. Вот гадство.
Послышался неумолимый храп Каткарта: точно ярды и ярды гравия сперва сгребали вверх по склону, а потом ссыпали вниз по жестяному листу. Сон: разновидность предсмертного хрипа.
Кто-то забарабанил в стену.
Все друг друга слышали.
Шейла заставила себя рассмеяться.
Голос Хофманна:
— Где, к чертям собачьим, тебя носило?
— Неважно, — бросила Луиза. И принялась беспечно насвистывать.
— Я задал вопрос.
— В таком случае спрошу и я: а тебя где носило?
— Заткнись!
— Что, не преуспел? Ах ты, бедняжка.
Вайолет чуть не расплакалась.
— Она такая милая; мне она с самого начала понравилась.
— Я устала, — сообщила мужу Луиза. — Спать ложусь.
Шейла, сидя в постели, застегнула пижаму. Когда ты в группе, среди друзей, мир глобально, постоянно меняется; даже когда ты одна, столько всего нового можно увидеть!
Дверь внезапно громыхнула — и распахнулась. В номер ввалился Гэрри Атлас.
— Ой, бл..! Где тут, на х… свет?
Шейла накрылась одеялом. Гэрри тяжело плюхнулся на край постели.
— Вот и мы… — объявил он.
Гэрри обвел взглядом комнату, причмокнул губами. Почти опрятный — этак подчеркнуто-опрятный! — в новехоньком пиджаке «Симпсон», в трикотажной рубашке и расклешенных брюках. Гэрри тяжело дышал: пьяно-багровая физиономия местами налилась инфракрасным светом и чуть сместилась с оси. Под глазами и вокруг носа плоть словно разошлась в разные стороны. Если внимательно приглядеться — вот как Шейла! — можно было различить контуры костей и двадцатилетнюю впалую затравленность. Губы уже сложились складками — как если бы внутри зубов не хватало. Из пиджачного кармана торчал необрезанный кончик кубинской сигары.