Нострадамус
Шрифт:
— Что же, она влюбилась в этого юного героя?
— Очень может быть, сир! Во всяком случае, именно это заподозрил ее отец. Потому что эта женщина, вернее, эта молодая девушка — Флориза де Роншероль, Ваше Величество…
Король глухо выругался. Он побледнел. Его обычно тусклые, бесцветные глаза запылали. Губы задрожали.
— Как только этого Боревера поймают, — пробормотал он, — пусть скажут мне: я сам хочу увидеть его на виселице!
— Будьте уверены, сир… Нет смысла объяснять вам, в какое бешенство пришел от всего этого великий прево и как ему было больно… Ему куда приятнее было бы видеть свою дочь мертвой, чем потерявшей голову от
Король помрачнел. Страсть, видимо, подтолкнула его к каким-то странным подсчетам. Он нахмурился, он напряженно размышлял, иногда цедя сквозь зубы обрывки фраз, отдельные слова, которые, впрочем, были скорее всего понятны маршалу. Потому что тот наклонился к уху монарха и прошептал:
— Сир, верность Флоризы не вызывает сомнений. Когда она выйдет замуж, нам можно больше не опасаться, что ее сердечко взволнует кто-то другой. К тому же, и Боревер будет уже давно качаться на веревке. Но верность Флоризы не должна обескураживать нас самих: разве впервой нам преодолевать сопротивление?
— Да уж, — улыбнулся совершенно успокоенный король, которому, наверное, очень понравилось, что его поняли без каких-либо объяснений. — Отлично. Я хочу, чтобы свадьба состоялась как можно скорее.
Сент-Андре быстро обернулся и сделал знак Роншеролю. В ту же секунду король покраснел до ушей, потом так же резко побледнел, вскочил со своего места и рухнул обратно в кресло, тяжело дыша: Роншероль приближался к нему об руку с Флоризой…
Все собравшиеся с восторгом смотрели на красавицу девушку и так шумно выражали свое восхищение, что музыкантам пришлось остановиться. Придворные стали подходить ближе.
Король трепетал. Диана де Пуатье во все глаза глядела на приближающуюся Флоризу: так заходящее солнце могло бы изучать восходящую с другой стороны горизонта незнакомую звезду, еще ярче сияющую и куда более светлую и лучезарную, чем оно само. Екатерина вся дрожала: ее заставляло испытывать все муки ада это проклятое чувство, терзающее королев точно так же, как обычных женщин, и именуемое ревностью. А Мария Стюарт просто восхищалась, как восхищается истинный поэт и художник при виде совершенного творения господня.
— Сир, — сказал, подойдя к королю, Роншероль, и в голосе его прозвучало отчаяние высшего самоотречения, — не соизволит ли Ваше Величество разрешить мне представить мою дочь, невесту благороднейшего виконта Ролана д'Альбона де Сент-Андре? Мы просим Ваше Величество удостоить благословения этот союз, который составит счастье двух семей.
Он испустил тяжелый вздох и замер, не способный больше выдавить из себя ни слова.
— Подойдите, виконт! — приказал король тоном непередаваемой угрозы. — Мадемуазель, — продолжал он (и голос его дрогнул), — я счастлив дать вашему отцу разрешение на брак, о котором он просит. И я обещаю возложить
Сказав это и не обратив внимания на то, как поспешно все отступили назад, Генрих II умолк: скорее всего, потому, что силы его были на исходе. В ту же минуту Флориза быстро сделала два шага вперед и прошептала:
— Сир…
Договорить она не смогла. Девушка упала без чувств на руки великого прево, который, отмахиваясь от предложений помощи, бережно поднял дочь и отнес в карету.
— Вот видите, сир, — шепнул в ухо королю Сент-Андре, — насколько мало нам опасен муж нашей прелестницы? Я абсолютно убежден, что нашел верный и надежный путь к успеху Вашего Величества…
А ведь тот, кто произнес столь постыдные слова, был отцом будущего супруга Флоризы!
V. Предсказание
Когда переполох, вызванный всем происшедшим, немного утих, Генрих II огляделся по сторонам, и взгляд его заиграл лихорадочным весельем. Брюске — а он ни на минуту не терял из виду своего хозяина! — сразу же воскликнул:
— Вот те на! Генрих, ты собрал нас всех здесь, заставляешь нас бодрствовать, мешаешь отправиться спать, и все это — под тем предлогом, что король колдунов, епископ черной магии, великий Нострадамус, явившийся сюда прямиком из Аравии, осчастливит двор своими предсказаниями! Валуа, я желаю послушать Нострадамуса! Подать сюда Нострадамуса! Немедленно подать сюда Нострадамуса!
Лицо короля омрачилось, и он посмотрел на Сент-Андре, как бы напоминая, о чем они договорились в отношении колдуна. Шут перехватил этот взгляд, в котором сверкнула вспышка дикой ненависти, взгляд, похожий на смертный приговор, и вприпрыжку приблизившись к Нострадамусу, несколько раз перекувырнулся прямо перед его носом.
— Остерегайтесь! — прошептал он во время одного из кульбитов. — Король желает вам смерти, причем жестокой. А мне почему-то, сам не знаю почему, не хочется, чтобы вам причинили зло!
— Спасибо, господин Брюске, — сказал Нострадамус так проникновенно, что шут еще больше разволновался. — Сир, — обратился маг к королю, — я только что поблагодарил вашего посланника, предупредившего вашего покорного слугу о том, что вы меня призываете.
Толпа снова прихлынула к креслу короля и образовала вокруг Генриха и мага широкий круг. На лицах придворных читался страх, смешанный с восхищением и жгучим любопытством.
— Сударь, — сурово произнес Генрих II, — раз уж вы претендуете на то, что все на свете знаете, скажите, что через неделю случится с вами самим.
— Это невозможно, сир! — без промедления отозвался Нострадамус, сердце которого на мгновение замерло, а взгляд заволокся печалью.
— Ах! Ах! — еще больше возбудилась толпа. — Вот он и попал в ловушку! Да как легко!
— Сир, — продолжал между тем Нострадамус, — наверное, Вашему Величеству доводилось слышать о врачах, весьма искусных, когда они лечат чужих людей, но совершенно беспомощных, если речь заходит о них самих? Сир, я могу заглядывать в будущее других людей, но мое собственное от меня скрыто. Я тысячу раз пытался предсказать себе самые простые вещи, но это мне ни разу не удалось. Это, конечно, слабость, и я полагаю правильным признаться в этой слабости. Нет, я не знаю своего будущего…