Нострадамус
Шрифт:
— Сир, — спокойно спросил Роншероль, — Вашему Величеству угодно, чтобы я арестовал его?
— А вы осмелитесь? Разве вы не видели, что даже сам Монтгомери не смог этого сделать?
— Сир, только отдайте приказ, и я арестую, если понадобится, самого дьявола, — с достоинством ответил Роншероль.
— И я тоже! — поторопился добавить приревновавший маршал де Сент-Андре. — Слава богу, когда речь идет о том, чтобы оказать услугу королю, я еще никому никогда не позволял меня опередить!
— Да, — прошептал Генрих, — я знаю, вы оба — мои единственные настоящие друзья с того далекого времени, когда…
— Когда мы помогали вам в любовных делах, сир, — поспешил закончить фразу
— Когда мы устранили этого Рено! — добавил с бледной улыбкой Роншероль.
— Рено… — пробормотал Генрих II, — Рено… — Он вытер взмокший лоб трясущейся рукой. — Да-да, так звали того молодого человека… Что с ним стало? Как странно, я и сегодня часто думаю о том, кто был женихом Мари… А вы, вы оба, припоминаете Мари?
— Что толку в пустых химерах, сир? Этот человек мертв. А мертвецы не выходят из могилы, что бы там ни говорил колдун Нострадамус!
— Мари… — мечтательно продолжал король. — Скольких женщин я любил с тех пор… Но ни к одной у меня не было такой страсти… Ладно, оставим эти печальные воспоминания! — добавил он, покачав головой. — Я не хочу, чтобы Нострадамус был арестован в Лувре сегодня вечером. Но в день, когда вы скажете мне, что он схвачен и готов умереть…
— Что, что будет в этот день, сир?
— В этот день, Роншероль, я назначу вас на место Франуса Оливье, которое прежде обещал Л'Опиталю…
— Сир, сир! — задыхался великий прево, в глазах которого засверкал огонь, который способно зажечь лишь не соразмерное ни с чем честолюбие. — Только подумать: вы обещаете мне место великого канцлера и хранителя королевской печати!
— Я не отказываюсь от своих обещаний, — произнес король.
— А мне, сир? — жадно спросил маршал де Сент-Андре. — Что вы пообещаете мне?
— Ты получишь от меня сто тысяч экю!
Сент-Андре задрожал от головы до пят. Сердце его забилось сильнее. Он кусал губы, чтобы не закричать от радости.
Никому из них — ни самому королю, ни его маршалу, ни великому прево — не показалось странным, что столь значительное вознаграждение предлагается за арест колдуна в то самое время, когда и дня не проходило без того, чтобы на какой-нибудь площади не сожгли какого-нибудь колдуна, какую-нибудь ведьму или какого-нибудь еретика при огромном стечении народа. Вот только все трое испытывали ощущение, что над ними тяготеет некая чудовищная сила. И они трое — король, маршал, прево — пытались противопоставить ей сразу три силы, три природные страсти, направленные сейчас против одного-единственного человека: Страх, Алчность и Тщеславие образовали заговор, целью которого было уничтожить его.
Король хотел было жестом отослать заговорщиков, но они не сдвинулись с места. Переглянулись. Потом, по знаку Роншероля, маршал де Сент-Андре заговорил:
— Сир, раз уж так получилось, что мы с великим прево удостоены одновременно беседы с Вашим Величеством, разрешите испросить милости, в которой мы оба нуждаемся!
— Что вы имеете в виду? — удивился Генрих II.
— Сир, — продолжил Сент-Андре, — вы знаете, какая долгая и крепкая дружба объединяет нас с господином великим прево. Мы решили превратить эту дружбу в нерушимый союз. Для этого мы уже давно разработали проект воссоединения, который и просим Ваше Величество одобрить.
— Какой еще проект? — пробормотал король, бледнея.
— Сир, речь идет о бракосочетании виконта Ролана де Сент-Андре, моего сына, и благородной девицы Флоризы де Роншероль, дочери великого прево.
Все, кто в этот момент смотрел в сторону короля, заметили, что по его лицу и телу пробежала судорога и что его сверкающий взгляд заметался между собеседниками. Но Роншероль
— И вы тоже уходите! — грозно сказал он Роншеролю.
Тот повиновался. Взял виконта Ролана под руку и повел его к своей дочери Флоризе.
— Что это еще за предательство? — поджав губы и злобно глядя на Сент-Андре, процедил Генрих II. — Тебе следует быть поосторожнее, мой храбрый маршал! Вспомни, что это я сделал тебя маршалом. Тебе это, конечно, все равно, согласен, но вспомни заодно, какими благодеяниями я тебя осыпал… Потому что чины и звания вместе с золотом могут в один прекрасный день исчезнуть, как сладкий сон, понимаешь? Стоит мне только пальцем пошевелить… Не говоря уж о том, что для предателей всегда готова веревка, даже если они такого знатного рода, как ты.
Сент-Андре побледнел, как смерть. Но держался твердо.
— Тебе известно, что я хочу эту девушку, — продолжал король, скрипя зубами. — Я хочу ее! Это ведь ты каждую ночь сопровождал меня к дому Роншероля! Это ведь ты вздыхал вместе со мной под окнами красавицы! Ты мне обещал помощь и содействие… И вот теперь — вдруг! — ты приходишь и говоришь, что Флориза будет принадлежать твоему сыну!
— Сир, — ответил маршал де Сент-Андре, — только женитьба моего сына на дочери Роншероля может обеспечить вам возможность добиться того, чего вы хотите. Если мой сын женится на Флоризе, она станет постоянно бывать при дворе, и вы, если понадобится, сделаете ее придворной дамой. А в самый день свадьбы вы дадите Ролану срочное поручение, и он отбудет с этой неотложной миссией куда-нибудь, к примеру, в Мец, чтобы посмотреть, что там делается…
— И он уедет?
— Об этом позвольте позаботиться мне!
Генрих II, вздрогнув, посмотрел с каким-то загадочным выражением прямо в лицо собеседника.
«Вот отъявленный мерзавец!» — подумал он, а вслух сказал:
— Продолжай, продолжай, Сент-Андре… Твое предложение начинает интересовать меня…
— Черт возьми! Я был в этом уверен! — обрадовался маршал. — Послушайте меня, сир. Я знаком с Роншеролем больше двадцати лет. Не стану говорить, насколько он тщеславен. Помимо этого, у него, пожалуй, не найти ни одной страсти. Это человек из мрамора, нет, скорее отлитый из бронзы. Ничто не способно вывести его из себя. Это ужасный человек, сир. Но одна слабость у него все же есть. И потому — хочу, чтобы вы поняли это, сир, — ему легче своими руками заколоть кинжалом собственную дочь, чем увидеть ее вашей любовницей. Этот железный человек однажды плакал у меня на груди из-за того, что Флориза подхватила лихорадку. Он спалил бы Париж дотла, лишь бы его дочь не пролила ни слезинки, понимаете? Значит, вы должны понять, как ревностно он ее охраняет.
— Продолжай, продолжай, друг мой…
— А теперь, сир, вам следует узнать, что однажды во дворе дома Роншероля состоялось сражение между его людьми и молодым парнем, который вроде бы дрался, как лев, и который, когда его схватили и заперли, сумел каким-то волшебным образом улизнуть из темницы.
— И как же его зовут? — спросил король.
— Сир, его имя — Руаяль де Боревер.
— Как? Тот самый молодец, который так славно отделал твоего сына?
— Тот самый, сир, тот самый, кого вы несколько минут назад приказали повесить. Кроме того, вам следует знать еще вот что: этот негодяй сумел произвести на одну женщину столь живое и неизгладимое впечатление, что она, как подозревают, помогла ему бежать после того, как он был арестован во дворе дома великого прево.