Нострадамус
Шрифт:
— Несчастный! — завопил бледный, не помнящий себя от ужаса король. — Ты осмелился мне намекнуть, что я должен считать себя в выигрыше от смерти моего возлюбленного брата?! Что должен радоваться ей?!
— О нет, нет, сир! Нет, именем Бога клянусь, что нет! Совсем наоборот: здесь, перед вами, я, способный прочесть ваше сердце, как открытую книгу, я утверждаю, что со дня смерти вашего брата в этом сердце поселилась неисцелимая печаль. Оно навеки оделось в траур. Кто может сказать, что король Генрих II радуется смерти своего брата? Может быть, другие забыли его, да! Но вы, сир, вы — нет! Я утверждаю, что вы по-королевски терпите свою боль!
Генрих II поднял на Нострадамуса помутневшие остановившиеся глаза. Всякий, вглядевшись в них,
— Ради бога, Анри! — прошептала ему в самое ухо Екатерина. — Будьте мужчиной! Держитесь! Или, клянусь Богоматерью, ваш собственный двор восстанет против вас, чтобы забросать камнями и изгнать из Лувра!
Слова жены больно хлестнули короля. Сделав над собой огромное усилие, он взял себя в руки, собрался и даже нашел в себе мужество улыбнуться.
— Отлично, — сказал он прерывающимся голосом. — Я вижу, мессир, что вы действительно читаете в моем сердце как в открытой книге, если утверждаете, что оно навеки оделось в траур.
— Боже! — прошептала Екатерина. — Как этот подлец старается свалить все на меня одну! Что ж, значит, пришло время умереть и ему. Пусть он умрет, пока я не погибла вместе с ним!
— Мэтр, — насмешливо обратился в этот момент к Нострадамусу герцог де Гиз, — мне бы тоже очень хотелось узнать хоть что-то о своем светлом будущем!
Нострадамус посмотрел ему в глаза.
— Господин герцог, — спросил он, — это ведь вас прозвали Меченым?
— И я горжусь этим! Мне кажется, мой полученный в бою шрам виден каждому!
— Нет, то, о чем говорю я, каждому не видно, герцог… Я вижу другой шрам, вот тут, чуть пониже плеча… И это даже не шрам, это обширная и глубокая рана, из нее течет кровь… Вы лежите на траве, вы умираете, герцог! Вы умираете в отчаянии, потому что понимаете в эту минуту, что ваши лотарингские дрозды note 40 так и не подняли вас на своих крыльях так высоко, как вы рассчитывали!
Note40
По-видимому, самки дроздов украшали герб Лотарингского дома, к которому принадлежал Генрих де Гиз. (Примеч. пер.)
— Тише! — вполголоса произнес герцог де Гиз. — Ха! Ха! — громко рассмеялся он. — Однако, честью клянусь, вы меня утешили!
— А я? А мне? — воскликнула Мария Стюарт, сгорая от любопытства, которому уже не в силах была сопротивляться.
Нострадамус низко поклонился.
— Мадам, вы любите Францию, так оставайтесь же здесь. А если все-таки вернетесь в Шотландию, избегайте Англии. Будьте осторожны с женщиной, которая завидует вам и ревнует к вам. Будьте очень осторожны, мадам, ибо и вас я вижу окровавленной…
Мария Стюарт испустила слабый крик и страшно побледнела. Но тут же, встряхнув своей очаровательной головкой, тоже рассмеялась и сказала:
— Мессир, вы и впрямь стараетесь испугать нас, и мы почти испугались бы, если бы не знали, что непроницаемый занавес отделяет от нас картину нашего будущего. Ведь все, что здесь сейчас происходит, просто игра, не правда ли? Вы же не можете всерьез претендовать на то, что умеете заглядывать в будущее? Вы пытаетесь догадаться о чем-то или…
— Игра, мадам? — тихо переспросил Нострадамус, и во внезапно воцарившемся молчании можно было услышать, как шуршат шелка корсажей от тяжелого дыхания перепуганных придворных дам. — Игра! Вы произнесли слово «игра», госпожа моя и королева… Да, может быть, это и игра, но она основана на точном математическом расчете. Вот и все. Нет, может быть, дело еще в том, что надо уметь видеть. Жизнь — это равнина, мадам. Люди — стебельки ржи на этой равнине, на этом огромном поле. События — волны, которые прокатываются по полю ржи, когда ветер судьбы проносится над ним… Человеческому уму дано умение видеть.
Стояла мертвая тишина, нарушить которую осмелилась только Екатерина Медичи.
Она дерзко посмотрела в лицо Нострадамусу и спросила:
— Неужели вы говорите правду, мессир? Неужели это верно?
— Так же верно, мадам, как то, что мысли и поступки людей — это комбинации определенных чисел. Так же верно, как то, что человек, знающий эти числа, способен найти результат таких комбинаций. Так же верно, как то, что королевские короны однажды с грохотом покатятся по земле. Так же верно, как то, что в один прекрасный день люди увидят, как движутся кареты без лошадей и то, что человек осуществит мечту Икара note 41 …
Note41
Нострадамус предугадал изобретение воздушного шара. Что касается «карет без лошадей» (автомобили, железные дороги), надо напомнить, что еще и в наши дни в Кро, где Нострадамус, как известно, прожил несколько лет, бытует интересная легенда. Старики этого края утверждают, что от их предков, задолго до изобретения железной дороги и, естественно, автомобилей, передавалось из уст в уста предание о каретах, движущихся без лошадей, которые однажды удивят мир. И эти старики утверждают, что их предки узнали об этом от великого Нострадамуса. (Примеч. авт.)
Нострадамус твердым шагом подошел к маршалу де Сент-Андре и сурово взглянул на него:
— Так же верно, — бросил он маршалу прямо в лицо, — как то, что ты будешь убит человеком, которого, ограбив, вверг в нищету! Так же верно, как то, что ты сам станешь живым воплощением отчаяния в день, когда потеряешь все сокровища, украденные тобой у твоего короля!
Сент-Андре, побледневший, раздавленный услышанным, пошатываясь от ужаса, смотрел на Нострадамуса взглядом приговоренного. Но король не слышал того, что сказал маг, и не вмешался. Тогда маршал, пробираясь между группами придворных, проскользнул к выходу, выскочил из Лувра и — не переводя дыхания — помчался к своему жилищу. Там он прошел прямо в тайное подземелье, где открыл сундуки, полные золота, и, погрузив в это золото руки до локтей, жадно перебирая монеты, весь взъерошенный, сверкая глазами, прошептал:
— Мои сокровища! Мое золото! Пусть попробуют отобрать его у меня!
Нострадамус посмотрел вслед убегающему маршалу с улыбкой победителя, потом, в свою очередь, пройдя через толпу придворных, еще застывших в изумлении, приблизился к Роншеролю.
— Так же верно, — сказал он голосом, от которого великого прево пробрала дрожь до костей, — так же верно, как то, что твое сердце будет разбито, что ты умрешь, как собака, проклиная небо и землю из-за потери своего сокровища, да, ты его тоже потеряешь!
— Мое сокровище? — пробормотал, ничего не понимая, Роншероль.
— Твое сокровище: твою дочь!
— Мою дочь?! — прохрипел ошеломленный прево. И так же, как только что маршал, бросился сквозь толпу к выходу. Он в точности так же был подавлен, порабощен этим человеком, сумевшим публично обнажить главную страсть его жизни. Выбравшись из королевского дворца, Роншероль вскочил в седло и галопом пронесся по улицам до своего дома. Там он, задыхаясь, взбежал по лестнице, влетел в комнату Флоризы и разразился нервным смехом только тогда, когда увидел дочь, стоявшую на коленях перед распятием, — бледную, с молитвенно сложенными руками.