Нова. Да, и Гоморра
Шрифт:
Кейтин посмотрел, как он заворачивает за угол. Сложил руки на груди и уронил голову, задумавшись. И разум его поплыл к бледной пыли хранимых в памяти лун.
Кейтин думал мысль в тихом проходе; наконец он закрыл глаза. Что-то дернуло его за ляжку.
Открыл.
– Эй…
Линкей (с Идасом – тенью у плеча) подошел к нему и теперь тянул из кармана записчик на цепочке. Взвесил в руке украшенную драгоценными камнями коробочку.
– Что эта…
– …штука делает? – закончил Идас.
– Вернуть не хотите? – Фундамент Кейтиновой досады заложило прерывание мыслей. Строилась она на развязности этих двоих.
– Мы видели, ты возился с
– Слушайте… – начал Кейтин.
…и передал Кейтину.
– Спасибо. – Он сунул было записчик обратно в карман.
– Покажи нам, как он работает…
– …и что ты с ним делаешь?
Кейтин замешкался, показал записчик на ладони:
– Всего лишь матричный записчик, я диктую в него заметки и складирую. Я пишу на нем роман.
Идас сказал:
– Эй, я знаю, что это…
– …я тоже. Зачем тебе…
– …на фига тебе такое…
– …почему ты не создашь психораму…
– …куда легче. А мы…
– …в нем есть?
Кейтин начал отвечать сразу четырьмя фразами. И рассмеялся:
– Слушайте, вы, вознесенные до звезд солонка и перечница, я не могу думать вот так! – Он чуть поразмыслил. – Не знаю, почему я хочу написать роман. Наверняка легче было бы создать психораму, будь у меня аппаратура, деньги и связи в психорамной студии. Но это не то, чего я хочу. И я понятия не имею, будете вы «в нем» или нет. Я еще не начинал думать о теме. Пока что делаю заметки о форме. – (Они помрачнели.) – О структуре, эстетике всего проекта. Нельзя просто сесть и сочинять, знаете ли. Надо думать. Роман – форма искусства. Я должен целиком переизобрести ее прежде, чем смогу написать. То, что я хочу написать, во всяком случае.
– А, – сказал Линкей.
– Ты уверен, что знаешь, что такое роман…
– …конечно, да. Ты переживал «Войну…»
– «…и мир». Ага. Но это психорама…
– …с Чхе Он в роли Наташи. Но она была…
– …сделана по роману? Точно, я…
– …вспомнил?
– Эм-хм. – Идас темно кивнул позади брата. – Только… – обратился к Кейтину, – как это ты не знаешь, о чем хочешь писать?
Кейтин пожал плечами.
– Тогда, может, напишешь о нас, раз еще не знаешь, что…
– …а мы можем его засудить, если скажет что-то не то…
– Эй, – перебил Кейтин. – Я должен найти тему, которая выдержит роман. Повторяю, я не могу сказать, будете вы в нем или нет…
– …чего там у тебя вообще? – говорил Идас из-за плеча Линкея.
– А? Я же сказал, заметки. Для книги.
– Послушаем.
– Ну, парни, вы не…
Он пожал плечами. Настроил рубиновые оси на верхней панели записчика, щелкнул на воспроизведение:
– «Заметка самому себе номер пять тысяч триста семь. Не забывай, что роман – не важно, до какой степени откровенный, психологический или субъективный, – всегда есть историческая проекция своей эпохи. – Голос слишком тонок и слишком быстр. Но так проще переслушивать. – Чтобы создать книгу, я должен осознавать концепцию истории моего времени».
Рука Идаса – черный эполет на плече брата. Глаза как кора и коралл; близнецы морщились, подстраивая внимание.
– «История? Тридцать шесть столетий назад ее изобрели Геродот и Фукидид. Определили как изучение всего того, что случалось на протяжении их жизней. И следующие тысячу лет она только такой и была. Через шестнадцать столетий после греков в Константинополе Анна Комнина по-легистски блистательно (и, по сути, на том же языке, что и Геродот) сочинила историю как исследование задокументированных человеческих действий. Сомневаюсь, что эта очаровательная византийка думала, будто что-то совершается, только если об этом написали. Но
Кейтин щелчком вырубил записчик.
– А, – сказал Линкей. – Это было странно…
– …интересно, – сказал Идас. – И удалось тебе понять…
– …он имеет в виду насчет истории…
– …историческую концепцию нашей эпохи?
– Ну, вообще-то, да. Довольно, кстати, любопытная теория. Если хотите…
– Наверняка очень сложно, – сказал Идас. – То есть…
– …уразуметь ее ныне живущим…
– Как ни удивительно, нет. – (Кейтин.) – Нужно только осознать, как мы смотрим на…
– …может, для живущих позднее…
– …это будет не так трудно…
– Правда. Вы не замечали, – (снова Кейтин), – что социальную матрицу воспринимают так, будто она…
– Мы особо не разбираемся в истории. – Линкей почесал серебряную шерсть. – Вряд ли…
– …мы сейчас поймем…
– Конечно поймете! – (Кейтин анкор.) – Я могу объяснить на…
– …может, потом…
– …в будущем…
– …станет проще.
Темная и белая улыбки закивали ему ни с того ни с сего. Близнецы развернулись и пошли прочь.
– Эй, – сказал Кейтин. – Вы не?.. Ну то есть – я могу объя… – Потом: – А.
Он помрачнел и подбоченился, глядя, как близнецы семенят по коридору. Черная спина Идаса – экран для фрагментированных созвездий. Мгновение спустя Кейтин поднял записчик, щелкнул по рубиновым зернышкам и тихо сказал:
– Заметка самому себе номер двенадцать тысяч восемьсот десять: разумность порождает отчуждение и несчастье в… – Остановил запись. Моргая, посмотрел вслед близнецам.
– Капитан?
На верху лестницы Лорк отдернул руку от двери и глянул вниз.
Мыш подцепил большим пальцем прореху в боку штанов и почесал ляжку.
– Э-э… капитан? – Он вытащил из сумки карту. – Вот ваша звезда.
Ржавые брови свились в тени.
Желтые глаза навели свои огни на Мыша.
– Я… э-э… одолжил ее у Тййи. Я верну…
– Иди-ка сюда, Мыш.
– Да, сэр.
Мыш побрел по крученым ступеням. Рябь плескалась о кромку пруда. Образ восходящего Мыша искрил на стене за филодендронами. Босая подошва и каблук сапога синкопировали походку.