Новая эпоха — старые тревоги: Экономическая политика
Шрифт:
Второй этап трансформации начался после кризиса 1998 года с оживления в экономике. В 2000 году. ВВП вырос на 9 %, опираясь на загрузку наличных мощностей, девальвацию рубля и благоприятную внешнеэкономическую конъюнктуру. Этот этап продолжается и поныне при падающих темпах роста. Реформы начала 1990-х явно сыграли свою позитивную роль, поскольку их результатом стало появление довольно сильного рыночного сектора, представленного вполне конкурентоспособными компаниями в самых разных отраслях. Характерные черты этого этапа таковы.
Во-первых, определилась структура российской экономики и экспорта, складывающаяся под влиянием рыночных сил как таковых. Экспорт энергосырьевой направленности: нефть, газ, черные и цветные металлы, минеральные удобрения, лес с переделами до целлюлозы, а также вооружения. Другой экспорт — либо на рынки СНГ, либо в мизерных количествах. На внутреннем рынке конкурентоспособны
Во-вторых, на втором этапе трансформации произошла монетизация экономики на базе притока иностранной валюты и соответствующего роста денежного предложения при незначительных в целом усилиях по укреплению платежной дисциплины и налогового администрирования. Это привело к быстрому, в течение двух лет, рассасыванию бартера и неплатежей. Они еще есть, но уже в терпимых пределах. Улучшение сбора налогов параллельно с их снижением доказало состоятельность гипотезы Лаффера применительно к сложившимся у нас условиям: доходы бюджета расширенного правительства в 2002 году превысили 40 % ВВП против 32 % в 1998 году. Стали сокращаться масштабы оттока капитала.
В-третьих, наряду с этими позитивными сдвигами выяснилось, что за счет внутренних источников без серьезных институциональных изменений «русского чуда» не произойдет. Темпы роста привязаны в существенной степени к ценам на нефть. Инвестиции, подскочившие было в 2000 году на 17,7 %, в 2002 году упали по темпам до 2,5 %. Половина их вкладывается в ТЭКе, межотраслевого перелива капиталов нет, нет фондового рынка, способного осуществлять эту функцию. Если что есть, то только по инициативе крупных корпораций, преобладающих в российской экономике и получающих основные доходы от экспорта. Русский вариант дзайбацу и чеболи, только пока без их эффективности и без осмысленной государственной структурной политики, в том числе по отношению к ним.
Институциональные реформы, провозглашенные в 2000 году в программе Грефа, продвигаются все медленнее, встречая нарастающее сопротивление^ пока ощутимых результатов не приносят. Может быть, рано делать выводы? А может быть, каждый раз их заряд в принимаемом законодательстве оказывается ниже критической массы? Так, антибюрократический закон о сокращении проверок оказался действующим для всех, кроме налоговых органов и милиции, для которых он особенно важен.
В-четвертых, вернемся к упомянутым выше пунктам: концентрация собственности и власти, преступность, коррупция, теневая экономика. Здесь также наблюдаются некоторые позитивные сдвиги. Государство при В. В. Путине укрепилось, отдельные крупные компании стали проявлять тягу к прозрачности и завоеванию приличной репутации, к легитимизации собственности ради привлечения инвестиций. Но пока это скорее исключения. Можно сказать, что правоохранительные органы в какой-то мере потеснили преступность на рынке силовых услуг. Теневая экономика отчасти позитивно отреагировала пока только на введение плоской шкалы подоходного налога, дожидаясь дополнительных сигналов. Что касается коррупции: то ли мы стали больше знать о ней, то ли она еще возросла, — пока сказать трудно.
Вместе с тем надо признать, что на этом фронте значимых сдвигов нет. И чем дальше, тем яснее становится, что:
• никакого желанного прогресса в нашей стране не будет, и модернизация по-настоящему не стронется с места, пока не будет успеха на этих направлениях;
• успех в этой сфере обусловлен реальными изменениями в системе ценностей, в неформальных институтах, в культуре.
Можно ли сказать, что это задачи следующего, третьего этапа трансформации? Ясно одно: это не дело правительства, во всяком случае не одного его, а всего общества.
Разработка программы Грефа в 2000 году начиналась с обсуждения системы ценностей. Инициативу проявил клуб 2015 и персонально В. М. Лопухин. Он опубликовал статью, из которой следовало, что для экономического роста нужна продуктивная система ценностей, а мы таковой по историческим причинам не обладаем [57] . Протестантам повезло — у них протестантская этика. На одном из семинаров в Центре стратегических разработок (ЦСР) митрополит Кирилл подтвердил, что система протестантских и вообще либеральных ценностей расходится с ценностями православными.
57
Лопухин В. М.
А. Кончаловский свое предисловие к русскому переводу книги Л. Харрисона «Кто процветает» озаглавил так: «Культура — это судьба». Так что же, нам смирится с судьбой? Признать, что, к чему бы мы ни приступили — Октябрьской ли социалистической революции или либеральным реформ, — все равно от нашей постылой судьбы не уйти?
2
Мировой опыт: культура и развитие
Мнения авторитетов относительно неизменности институтов, ценностей, культуры, по крайней мере по отношению ко времени человеческой жизни, разделяются. Пожалуй, большинство полагает их неизменяемыми или крайне малоподвижными [58] . Они же полагают их весьма важными, влияющими на многие стороны общественной жизни. Другие склонны считать их достаточно изменчивыми, в зависимости от тех или иных факторов, например экономических, хотя и с большими запаздываниями [59] .
58
Вебер М. Протестантская этика и дух капитализма. М., 1990; Норт Д. Институты, институциональные изменения и функционирование экономики. М., 1997; Fukuyama F. The Trust: The Social Virtues and the Creation of Prosperity. N.Y., 1985; Harrison L. E. Underdevelopment is a State of Mind. Lanham, 1985; Idem. Who Prospers? How Cultural Values Shape Economic and Political Success. N.Y., 1992; Hantington S. P. The Clash of Civilizations? // Foreign Affaires. 1993. Vol. 72. № 3; Idem. The Clash of Civilizations and the Remaking of the World Order. N.Y., 1996.
59
К. Маркс, P. Инглхарт, Д. Балл.
2.1
Лидерство Запада
Я полагаю, что к числу вторых авторов относятся по преимуществу те, кто основывал свои выводы на изучении западного общества.
После работ М. Вебера утвердилось представление о продуктивности протестантских ценностей и их важной роли в успехах экономического развития Западной Европы и Северной Америки. Во всяком случае, в силу многообразных причин и экономика, и система ценностей оказались там более динамичными. Пуританская бережливость, свойственная веку XVII, плохо сочетается с нормой «больше зарабатывать и больше тратить», распространенной сегодня в развитых странах. Но первая, когда это было актуально, способствовала первоначальному накоплению, а вторая сейчас поддерживает рост спроса. Связь с объективными и изменяющимися требованиями экономики очевидна. Р. Инглхарт замечает: «Экономическое развитие, как представляется, действительно связано с синдромом предсказуемого отхода от абсолютных социальных норм в пользу все более рациональных, гибких, пользующихся доверием постмодернистских ценностей» [60] .
60
Инглхарт Р. Культура и демократия. Культура имеет значение. М., 2002. С. 108.
Тем не менее и некая общая основа западной системы либеральных ценностей остается неизменной. Л. Харрисон выделяет четыре фактора культуры, от характера которых зависит общественное развитие: 1) радиус доверия, или чувство общности; 2) строгость этической системы; 3) способ реализации власти; 4) отношение к труду, инновациям, бережливости и прибыли [61] . Продуктивны высокий уровень доверия; этическая система, обычно связываемая с религией, предпочтительней протестантская, чем католическая; демократия как способ реализации власти; трудолюбие, образование, склонность к инновациям, сбережениям, одобрение прибыли как выражения успеха.
61
Harrison L. E. Who Prospers?… P. 12.