Новая Европа Скотт-Кинга
Шрифт:
Пришел офицер; двери широко распахнулись; солдаты проделали своими автоматами какие-то манипуляции, которые могли сойти за воинское приветствие. Скотт-Кинг приподнял шляпу, и их небольшая группа вышла на слепящий солнцепек к ожидающим машинам.
— Это роскошное юное создание, — сказал Скотт-Кинг Уайтмейду, — не показалось ли вам, что оно являет собой среди нас фигуру несколько неуместную?
— О, я нахожу ее в высшей, в высочайшей и даже в возвышенной степени уместной, — сказал Уайтмейд. — Я от нее просто в экстазе.
Доктор Фе галантно взял дам под свое покровительство. Скотт-Кинг и Уайтмейд ехали в машине с кем-то из его подручных. Они мчались через предместья Беллациты: трамвайные пути, недостроенные виллы, порывы горячего
— В последний раз я ел ровно десять с половиной часов тому назад, — сказал Уайтмейд.
Подручный доктора Фе наклонился к ним с переднего сиденья и показывал различные достопримечательности.
— Вот на этом месте, — сказал он, — анархисты застрелили генерала Карденаса. А здесь радикал-синдикалисты застрелили помощника епископа. Вот здесь члены Аграрной лиги живьем зарыли десять Братьев-Проповедников. На этом вот месте сторонники биметаллизма самым невероятным способом надругались над женой сенатора Мендозы.
— Простите, если мне придется вас перебить, — сказал Уайтмейд. — Но не могли бы вы сказать, куда мы теперь едем.
— В министерство. Там будут рады с вами познакомиться.
— Мы тоже будем рады с ними познакомиться. Но в данный момент мы с моим другом изрядно проголодались.
— Да, — сказал с состраданием подручный, — мы читали об этом в наших газетах. О ваших продовольственных карточках, о ваших забастовках. Здесь у нас все очень дорого, но зато всего много — для тех, кто может платить, поэтому наши люди не бастуют, а много работают, чтобы разбогатеть. Не правда ли, так лучше?
— Возможно. Мы непременно обсудим это позднее. Однако в данный момент нас волнуют не столько общеэкономические проблемы, сколько наши индивидуальные и весьма неотложные потребности…
— Приехали, — сказал подручный. — Это министерство.
Как и многие нейтральские здания новейшего времени, министерство не было достроено, однако спроектировано было в суровом однопартийном стиле, типичном для диктатуры. Портик с простыми колоннами без капителей, зияющий пустотой, огромный дверной проем, фигуры барельефа, символизирующие Революцию, Юность, Технический Прогресс и Национальный Гений, лестница. Однако то, что они увидели на ступеньках лестницы, оказалось куда более неожиданным: по обе ее стороны, точно игральные карты, притом в какой-то странной сдаче, куда попали одни лишь короли да валеты, снизу до самого верху стояли трубачи возрастом от 60 до 16 лет, наряженные в камзолы средневековых герольдов; более того — головы их были увенчаны коротко подстриженными светлыми париками; но и это еще не все — их щеки покрывал густой, почти осязаемый слой румян. Как только Скотт-Кинг и Уайтмейд ступили на нижнюю ступеньку лестницы, эти фантастические персонажи поднесли к губам свои трубы и протрубили фанфарный туш. При этом один из них, который, судя по крайней дряхлости, приходился им всем почтенным родителем, стал по мере слабых сил бить в крошечные литавры.
— Честно сказать, — буркнул Уайтмейд, — я нынче что-то не настроен на подобные шутки.
Среди трубного рева они поднялись на площадку, где человек в вечернем костюме сыграл в честь гостей марш на рояле, после чего их повели в зал для приемов, заставленный рядами скамей и трибунами. Он несколько напоминал зал суда, да и на самом деле нередко служил для заседаний трибунала, где приговаривали какого-нибудь честолюбивого политика к высылке на неуютные острова, лежащие поодаль от берегов родины.
Зал уже был полон. В центре на троне под балдахином восседал министр культуры и отдыха, мрачного вида молодой человек, потерявший большинство пальцев, забавляясь с бомбой еще в пору последней революции. Доктор Фе представил ему Скотт-Кинга и Уайтмейда. Министр одарил их жутковатой улыбкой и протянул
— Не очень-то пригодно в пищу, — пробормотал Уайтмейд.
С лестницы донеслись звуки труб и литавр; прибыла еще одна, последняя группа гостей, которая также была представлена руководству; затем началась церемония.
Голос министра культуры и отдыха, вероятно и от рождения не отличавшийся особой мягкостью, еще больше огрубел от выступлений на шумных уличных митингах. Он говорил очень долго, а потом уступил место на трибуне достопочтенному ректору Беллацитского университета. Скотт-Кинг изучал тем временем книги и брошюры, предоставленные в его распоряжение, всю эту обильную продукцию Министерства народного просвещения — сборник избранных речей Маршала, монография по предыстории Нейтралии, иллюстрированный путеводитель по горнолыжным курортам страны, годичный отчет Корпорации виноградарства. Ничто, похоже, не имело здесь прямого отношения к происходящему, за исключением многоязычной, воистину полиглотской программки предстоящих празднеств:
«17.00. Церемония открытия торжеств министром культуры и отдыха.
18.00. Прием делегатов в Беллацитском университете. Костюм вечерний.
19.30. Торжественный прием, вино и закуска а-ля фуршет в муниципалитете Беллациты.
21.00. Банкет, организованный Комитетом празднования трехсотлетия Беллориуса. В музыкальном сопровождении молодежного отделения Беллацитской филармонии. Костюм вечерний.
Ночлег в отеле „22 марта“».
— Видите, — сказал Уайтмейд, — до девяти часов есть нам не дадут, и попомните мои слова — они еще и опоздают вдобавок.
— У нас в Нейтралии, — сказал доктор Фе, — в Нейтралии, когда мы счастливы, мы не наблюдаем часов. А сегодня мы очень счастливы.
Отель «22 марта» получил свое название в честь какого-то уже забытого ныне события, которыми изобиловала история восхождения Маршала к власти и в связи с которым был тогда по горячим следам удостоен переименования крупнейший отель столицы. За эти годы он пережил — в зависимости от перемен политического климата — столько же официальных переименований, сколько и самая площадь, на которой он был расположен: «Королевский», «Реформа», «Октябрьская революция», «Империя», «Президент Кулидж», «Герцогиня Виндзорская»; нейтральны, впрочем, всегда называли его попросту «Риц». Отель возвышался над пышной субтропической зеленью, фонтанами и статуями — солидное сооружение с разнообразными украшениями в стиле рококо, бывшими здесь в моде полвека назад. Отель служил местом встречи для представителей нейтральской аристократии; они бродили по его просторным коридорам, сидели в уютном фойе, оставляли у портье письма друг для друга, иногда занимали у барменов немного денег, иногда звонили отсюда и, конечно, ежедневно судачили о том о сем, а по временам и дремали в удобных креслах. Они не пользовались платными услугами отеля. Они просто не могли себе этого позволить. Цены здесь были установлены законом, и притом высокие, к ним прибавлялось еще множество совершенно головокружительных налогов — 30 % за обслуживание, 2 % гербового сбора, 30 % налога на предметы роскоши, 5 % сбора в фонд зимней помощи, 12 % сбора в пользу инвалидов и жертв революции, 4 % муниципального сбора, 2 % федерального налога, 8 % налога на удобства и излишки жилплощади, превышающие минимальные потребности, а также множество еще самых разнообразных сборов; налоги эти росли, так что номера гостиницы и ее роскошные рестораны стали недоступны ни для кого, кроме иностранцев.