Новая хозяйка собаки Баскервилей
Шрифт:
– Как Юра? – Мама встретила ее в фартуке и с руками, вымазанными в муке.
– На удивление хорошо. Мне даже показалось, что Вадим сгустил краски.
– Вряд ли. На Вадима это не очень похоже. Думаю, что Юра при тебе бодрится. Я с врачом разговаривала, там есть о чем беспокоиться. Хорошо, что ты приехала. Он тебе рад.
– Да. – Аля прошлась по комнатам. – Я сорвалась прямо с выступления. Теперь Вадиму придется расхлебывать.
– Как ты узнала?
– Варвара Сергеевна позвонила и просила передать. Я сразу выехала. Но летели с пересадкой. Тяжело. А что ты печешь? «Жаворонков»?
– Да, как ты любишь.
«Жаворонки» – печенье из сдобного теста, которое пекут на весенние праздники, – были просты в изготовлении. В детстве,
– Хорошо как! Но мне надо сейчас поспать! Иначе я упаду.
– Да, давай. Тебе предстоят тяжелые дни. – Мама пошла вытирать руки.
– Что ты имеешь в виду?
– Как что? Больницу. Конечно, там есть медсестры, сиделки, но тебе придется все равно каждый день ездить.
– А, ты об этом?!
– Ложись отдыхать, потом поговорим, – прекратила разговор мать.
Уже когда Аля спала, она тихо позвонила Варваре Сергеевне.
– Думаю, что Аля задержится, она понимает, что Юра рад ее видеть. И очень хорошо, что вы ей позвонили.
Обе матери надеялись на то, что семья их детей восстановится. И никакой жизненный опыт не мог отвратить их от этой надежды. Они обе хотели уверенности в завтрашнем дне, а это могло дать только естественное продолжение семьи – дети. После разговора Алина мать сидела в тишине и темноте своей большой квартиры – она боялась разбудить дочь и боялась спугнуть свои надежды.
В последующие дни Аля и мать разговаривали долго и много. Каждый раз, когда дочь возвращалась из больницы, мать издалека начинала разговор о прошлом, об ошибках, о том, что расставание из-за ерунды, недоразумения можно всегда поправить. Аля слушала, прекрасно понимая, куда клонит мать, но ничего не отвечала. Она и сама не очень понимала себя сейчас. Она болела душой за Юру, старалась его развеселить, вкусненько покормить, рассказывала забавные истории. Аля видела, что Юра ей рад и пытается вести себя так, словно этих лет после развода не было вовсе. «Этакое дежавю, кажется, что я замужем за Юрой и просто вернулась с гастролей!» – думала она, вспоминая прошедший день.
– Мам, а если я схожу поужинать с друзьями? Ты не против? – однажды вечером Але не захотелось оставаться дома.
– С Эдиком? И Яной?
– Да, с ними. Может, еще кто-нибудь будет.
– Конечно, сходи…
Если Алина мама не одобряла эту дружбу, виду не подала. Эдик и Яна, богатая семейная пара, жили, как эльфы, – беззаботно, легко и красиво. Во всяком случае, так казалось со стороны. Эдик удивлял всех тем, что легко продавал инсталляции, «модули разума» и другие предметы современного искусства. Казалось, что можно сказать про композицию в виде гвоздя, вбитого в кокосовый орех? Ничего, кроме того, что автор был явно не в себе. Однако Эдик бодро вещал о единении прошлого и настоящего, единении наций и старом материке Гондвана, который разлучил близкие по духу этносы. Эдик вертел перед носом покупателя пальцами, листал каталоги аукциона Сотбис и, не давая как следует вчитаться в текст, провозглашал: «Традиционное искусство будет всегда. Его много. И музеев много. А музей Гугенхайма – один. И Хилла фон Рибай, умнейшая и талантливейшая из женщин, знала, что советует богатейшему из богатейших!» Тут уже Эдик смотрел на спутницу покупателя, которая вдруг начинала себя ощущать этой самой влиятельной фон Рибай при «богатейшем из богатейших».
– Очень интересно, – все спутницы произносили эту фразу одинаковым тоном. Таким нейтральным. Эдик все понимал – тон был таков, чтобы покупатель вдруг не вздумал осадить даму, мол, помалкивай, сами разберемся! То ли упоминание имени Соломона
– Что тебе так нравится? – как-то спросила мать.
– Весело. Очень весело, – ответила Аля. Ей действительно было весело с этими людьми – свобода родного города, осознание собственной известности, собственное богатство, время отдыха, богатые беззаботные друзья – все это придавало этим вечерам блеск и легкость. Ее обычное состояние: репетиции, выступления, репетиции и опять выступления, режим дня, забота о здоровье и репутации, – весь этот каждодневный набор требовал иногда перемен.
Ресторан, который являлся и клубом, к десяти вечера был забит до отказа. Аля в сопровождении своего шофера, который в таких случаях выполнял роль охранника, прошла к дверям. Ее здесь, как и во многих других подобных заведениях Москвы, знали. Вот и сейчас администратор у входа улыбнулась и поспешила навстречу.
– Вас ждут. Я провожу вас. – Девушка пошла по направлению к столику, где сидели Эдуард и Яна.
– Привет, привет! Сколько же ты не была в Москве!
– Алечка, какое платье! – выдохнула Яна. Платье при этом освещении – несколько больших желтых ламп отбрасывали теплые круги света – становилось глубокого изумрудного цвета.
– Красивое, да, – Аля села в кресло, которое любезно отодвинул официант, – я немного сомневалась, все-таки этот цвет меня бледнит…
– Что ты?! Тебе очень хорошо, – к восторгам жены присоединился Эдуард.
– Да, ну спасибо, – Аля улыбнулась в ответ. Она взяла в руки меню, заодно окинула взглядом зал. – Что есть будем?! О диетах я сегодня даже слышать не хочу.
– Рыбку, будем есть рыбку! – Яна негромко похлопала в ладоши.
– Моя жена не может спокойно слышать о новой московской ресторанной фишке, – снисходительно заметил Эдуард.
– Что за фишка?! Какая игра слов фиш – рыба, фишка – рыбка! – Аля с любопытством читала меню.
– Потрясающая штука, но к англичанам рецепт отношения не имеет, думаю, это такая поварская импровизация. – Эдуард все так же снисходительно улыбался. – Но очень удачная. Блюдо очень красивое, заказывают сразу на троих-четверых.
– Ну так давайте закажем? – Аля улыбнулась. – И белого вина.
– Да, сейчас. – Эдуард кивком подозвал официанта.
Аля удобно устроилась в мягком кресле и наслаждалась. В этом месте собирались симпатичные люди, которых, кажется, ничего не волновало, кроме развлечений. Здесь было в меру шумно, в меру беспокойно, в меру уютно. Здесь могли расслабиться известные актеры, эстрадные певцы, журналисты. Здесь появлялись политики. Здесь были «все свои», а потому было комфортно, даже невзирая на зашкаливающее женское соперничество по части нарядов. Аля любила хорошо одеться, но совершенно спокойно уступала в этом пальму первенства. Она отлично понимала, что у многих женщин здесь эти мелкие победы – одна из немногих радостей. У нее же еще были любимое дело и слава.