Новая Инквизиция
Шрифт:
Маме нечего было ответить на мою пылкую и эмоциональную речь. Она просто молча спрятала лицо в ладонях, периодически едва слышно всхлипывая. И мне вдруг стало стыдно за свою вспышку. Ну вот зачем я старые раны ей разбередил? Она ведь в прошлом не меньше моего страдала. Да сейчас продолжает, насколько я вижу…
— Прости, Юрась, — сказала она тихо. — Это я дура, раз замуж за такого пошла. Только идиотка, будет утром верить его обещаниям, а вечером уже вытаскивать пьяного из канавы. Молодая была, наивная. Надеялась, что все наладится, и мы заживем дружной и любящей семьей. Мечтала, как вы с ним на рыбалку будете
— Это ты прости меня, мам…
Присев рядом, я крепко обнял самую главную женщину в своей жизни и прижал к себе. Надо же, какая она, оказывается, у меня маленькая… и беззащитная. Но ничего, с сегодняшнего дня все будет по-другому. Клянусь своим даром.
Черная удушающая злоба давила на сознание, будто невидимые тиски. Она сковывала меня, вплетаясь в каждое движение и действие, заставляла думать лишь о ней одной. Приходилось перебирать по очереди все приемы самоконтроля, известные мне еще с учебки, чтобы обуздать внутри себя некроэфир, который брыкался и рвался на волю как норовистый жеребец. Не помогала даже адски-мятная жвачка, потому что ледяные волны ментолового холода попросту испарялись под натиском дикого жара одолевающей меня ненависти.
Перед уходом от матушки мне пришлось заверить ее, что я не кинусь сломя голову чистить отцу будку. И я был твердо намерен это обещание сдержать, пока не позвонил школьному приятелю, который работал завхозом в нашей поликлинике. Он по старой дружбе подсмотрел на компьютере у терапевта в медицинских базах, что за последние два года у мамы было открыто больше пятнадцати больничных. И каждый из них с кодом «Травма». Как минимум пятнадцать, сука, раз, этот трусливый алкоголик избивал слабую женщину, пока я был занят войной с нежитью на невидимых фронтах. И вот после таких новостей моя убежденность в том, что я не трону старого бабуина как-то очень сильно пошатнулась.
До клоповника, где ютился отец, я доехал будто в тумане. В таком же тумане поднялся по лестнице, грохнул кулаком в дверь, подождал. И только лишь когда на пороге показалась осоловевшая от выпивки харя, столь искренне мной ненавидимая, в голове будто щелкнул какой-то тумблер. Не скажу, что я сразу же взял себя в руки, но вид оплывшей от возраста и алкоголизма физиономии того, кто был олицетворением множества моих детских страхов, сумел принести мне некоторое удовольствие и успокоение.
— Хы-ы, Юрбас! — пьяно усмехнулось недоразумение, считавшееся моим отцом. — Вот так заявочка, чтоб меня дернуло! Не ходил, папку не навещал, а тут вдруг на! Нарисовался!
— Ага, здорово, — буркнул я, — не возражаешь?
Я сделал неопределенный жест ладонью, который можно было расценить как просьбу на разрешение войти.
— Ну-у-у, сынку, я чёт и не знаю… — с сомнением протянула бухая морда. — Мне тут в магазин надо было идти за беленькой, сам понимаешь…
— Я тебе два пузыря куплю, — сразу понял я, куда дует ветер. — Ну так что, впустишь?
— О-о-о! — тотчас же расцвел папаша щербатой ухмылкой. — Ну ясен-красен, заходи, родной! Что же я, сына своего на постой не пущу, коли его приперло, а? А тебя ведь приперло, правда?
Посторонившись, отец впустил меня
— А-а-х-х-х-ы-ы…
Отец захрипел и забился, порываясь вырваться. Правда, без особого успеха. И когда до алкаша дошло, что таким макаром хрен у него получится освободиться, то он наотмашь махнул рукой, метя мне в лицо. Двигался папаша медленно и вяло, так что увернуться для меня не составило никакого труда. Сжав пальцы на горле бухаря посильнее, я резко дернул его на себя, а потом с силой впечатал хребтом в стену, выбивая воздух из легких.
— Ху-у-у-у-х-х… — сипло выдохнул он и попытался сползти вниз.
Но я держал крепко.
Чужие извращенные алкогольными парами эмоции, щедро приправленные испугом и злостью, смрадными волнами окатывали мой дар. Ощущение было такое, словно меня с головой окунули в деревенский сортир, да еще и рот раскрыть заставили. Тьфу, мерзость!
— Слушай внимательно, отрыжка бомжацкая, — прохрипел я, борясь с величайшим искушением размазать этого вонючего клопа тонким слоем прямо по обосранному полу. — Если ты еще раз тронешь мать хотя бы пальцем, я тебя…
Договорить я не успел, потому что с кухни, топоча и спотыкаясь друг об друга, выползла еще пара поддатых маргиналов.
— Ёп, Тёмыч, че за х…? — с трудом справляясь с заплетающимся языком проблеял первый.
— А это еще чё за х… х… ик! За хрен?! — вторил ему собутыльник. — А ну-ка, убери грабли от него!
Вот, блин, свидетели… как же некстати…
— Муж-ж-жики-и, — жалобно просипел отец, — спасайте! Щас он меня… ай!
— Хлебало завали, черт пьяный! — цыкнул я на него для убедительности снова прикладывая горбом об стенку. — А вы оба, в туман свалили, а то я и вас тут опрокину!
— У-у, падла, ну щас мы тебе…
Пара алкашей поскакала кривым галопом на кухню, но вот только не для того, чтоб спрятаться. Судя по грохоту распахиваемых ящиков и металлическому звону, эти два додика всерьез против меня вооружались.
— Я на тебя заяву накатаю, — заскулил в моей хватке папаша, кое-как потирая отшибленную спину.
— А что такое? — зло процедил я, наклоняясь почти в упор к его роже. — Я думал, ты любишь драться! Или ты только против женщины смелый, гнида?!
— Ай-ай… хана тебе, щенок! — в голосе пьяницы вдруг прорезалась та самая алкогольная удаль, которой он меня все детство третировал. Та, которую я презирал всеми фибрами своей мальчишеской души и которую мечтал забить туда, откуда она изрыгалась. Прямо в его вонючую пасть…
Перед глазами непрошено возник образ нашей старой кухни, где под широким торшером, отбрасывающим слабый желтоватый свет, сидит папаша. Сидит с ополовиненной бутылкой водки и крутит в руках банку самой дешевой тушенки, купленную по акции. Он уже напился до такого состояния, что позабыл, как пользоваться консервным ножом, а потому схватился за нож обычный. И теперь, подобно дикой неразумной обезьяне, пытается проткнуть лезвием округлый жестяной бок, но острие постоянно соскальзывает, царапая столешницу. Одному лишь богу известно, как он умудряется не порезать себе при этом пальцы…