Новая надежда

Плен Александра

Меня охватило чувство безысходности. Хотелось кричать, рыдать, браниться. Не сдержавшись, я выскочила наружу, в коридор, пробежала его до входа и наткнулась на таких же, как я, студентов, не желающих сидеть взаперти. Несколько парней и девушек колотили по металлической двери, кто кулаком, кто ногой, умоляя их выпустить.

Снаружи не доносилось ни звука.

Мы простояли там до глубокой ночи, ободрав ладони в кровь и сорвав голос. Никто не отозвался, никто не открыл дверь и не отправил нас домой. Никто не помог.

Я едва добралась обратно. Сил не было, ноги заплетались, ладони горели огнем. Открыла дверь в свою комнату и только тогда заметила

висевшую на уровне глаз небольшую консоль с экраном диагональю около десяти дюймов. На мониторе мигал значок входящего сообщения.

Это был устав бункера – две страницы правил и инструкций. Вверху красовалась эмблема «Новая Надежда» – стилизованное изображение восходящего солнца над зеленым холмом. Я быстро прочитала его по диагонали. Основные пункты были стандартными: запрет на воровство, драки, нанесение телесных повреждений, употребление алкоголя и наркотиков в общественных местах, нарушение правил внутреннего распорядка. Но были и специфические, такие как: обязательное посещение ежемесячных собраний, соблюдение тишины после 23:00, строгий запрет на самостоятельное использование оборудования бункера, немедленное сообщение администрации о любых неполадках, сбоях в работе систем жизнеобеспечения и технического оборудования. Были и пункты о личной гигиене, правилах обращения с роботами-помощниками, использовании душевых, столовой, прачечных. В самом конце значилось: «Несоблюдение данных правил влечёт за собой соответствующее наказание, вплоть до пожизненного карцера».

Не найдя ничего, чтобы меня смутило, я приложила указательный палец к экрану, подписывая документ. К чему угрозы? Я и дома не воровала, не дралась и не оскорбляла людей.

Следующую неделю я плохо помнила. Наверное, нас пичкали успокоительными и снотворным. Или в воде, или в еде был растворен мелатонин или более серьезные препараты. Я почти все время спала, а когда просыпалась, звенело в ушах, голова была словно набита ватой. Шатаясь, как запойный алкаш, держась за стену, я брела в туалет, что-то ела, пила, говорила.

Новый мир вырисовывался тускло и размыто, словно я смотрела через грязное стекло. Узкие коридоры, крошечная душевая кабинка, один на весь сектор умывальник. Убогая комнатка с цифрой шестьсот тридцать пять на двери. Такой же номер был выбит на груди комбинезонов, висевших в шкафу.

Примерно через десять дней мы все проснулись от толчка. Я свалилась с кровати – она сильно накренилась. Рюкзак, тетради, карандаши – все, что было со мной, когда нас забрали, разлетелось по полу. Бункер затрясло, погасло освещение, где-то в глубине раздался ужасный скрежет, словно гигантские тиски сминают металл, как тонкую жесть.

Это она? Комета? И здесь нас обманули. Она упала не через месяц, а гораздо раньше.

Мысли с трудом ворочались в голове, словно запутались в густом, вязком сиропе. Я встала, с трудом держа равновесие, наощупь отыскала ручку двери, открыла ее и вышла в коридор. Он был слабо, но освещен. То ли аварийка включилась, то ли заработали резервные аккумуляторы.

Из своих комнат начали выходить, а точнее выползать, студенты. Я узнала Настю, Павла, Аню, Катю… Воздух был наполнен глухими стонами и испуганными криками:

– Что случилось? Комета? Она упала?.. Это конец?..

Вот таким я и запомнила день, когда умерла наша цивилизация: темный, перекошенный набок коридор с белеющими лицами молодых девчонок и парней, искаженных ужасом и пониманием – да, это конец. Через день освещение восстановили. Впервые на полную мощность включилась термоядерная

станция, бункер выровнялся. Остался наклон, не более десяти градусов по вертикали. Он особо не доставлял никаких проблем, и мы быстро к нему привыкли. А потом нас всех вызвали наверх, в общий зал. В нем находилось гораздо больше народу, чем в первый день.

Голова уже не вела себя, как чужая. Значит, сделала вывод я, нам перестали давать транквилизаторы. На трибуну вышла давешняя женщина.

– Спешу вас обрадовать – мы удачно пережили толчок, – заулыбалась она. – Кора плиты чуть сдвинулась, но вулканы, к счастью, минули нашу капсулу. Немногочисленные внешние повреждения уже отремонтировали.

Молчание было ей ответом.

– Вам не о чем беспокоиться, – женщина перевела взгляд на группу студентов, стоявших вместе справа. Слева находилась разношерстная толпа – разряженные как на парад девицы, парни, дети разных возрастов, пожилые и не очень хорошо одетые мужчины и женщины. – Звонить уже некому, – добавила она цинично, – на поверхности мало кто выжил. А если кто-то хочет еще наружу, то вот вам кадры со спутника.

Она щелкнула пультом, и на огромном экране разверзся ад. Горело все, что могло и не могло гореть. Текла лава, водоемы шипели и испарялись, гигантские разломы зияли кроваво-красными ранами. Я опустила голову, не в силах держать ее прямо. Слезы потекли по щекам. Горло сжалось так, что я некоторое время не могла дышать.

– А теперь к насущному, – женщина кашлянула, – в России было построено два подобных бункера. Один здесь, в Подмосковье, другой в восточной части, за Уралом. Каждый рассчитан в среднем на тысячу человек. Наш мы назвали «Новой надеждой». – Я сморщила нос – банально до зубовного скрежета. – Вы же понимаете, что без огромных денежных вливаний такой объект построить невозможно, – она сделала паузу, – поэтому в бункере находятся люди, спонсировавшие строительство, – женщина перевела взгляд налево и коротко кивнула в сторону разодетых странных индивидуумов. – Студенты попали сюда бесплатно, поэтому на них ложатся все хозяйственные работы. У каждого есть планшет, подключенный к общей сети. Раз в месяц на него будет приходить расписание. Тех, кто будет отлынивать, ждет наказание. И поверьте, никакой демократии здесь не предусмотрено. Меня зовут Вероника Сергеевна Мальцева, я руковожу «Новой надеждой». Все ясно?

Отовсюду послышался нестройный гул.

– Есть вопросы?

– Сколько мы здесь будем находиться? – донесся голос мужчины из левой части зала. – Когда можно будет выйти на поверхность?

– Как говорят наши ученые, первый выход не ранее, чем через год, – ответила Вероника Сергеевна, – кроме ядерной зимы, опасность представляют проснувшиеся вулканы. Они некоторое время будут выбрасывать в атмосферу пепел и газы, и пока неизвестно, насколько изменится ее состав, можно ли будет сразу дышать или жить на поверхности. Так что запасайтесь терпением, Вадим Вадимович, – улыбнулась она.

После ужасающих картинок, показанных со спутника, навалилась вторая волна депрессии. Многие оказались на койках в медицинском центре. Я была в их числе. Нас заставляли пить таблетки, чем-то кололи, я опять плохо соображала и много спала. В палату приходил психолог и нудно уговаривал смириться с происходящим, найти положительные стороны в ситуации, озвучивая банальщину: «Что нас не убивает – делает сильнее», «Выживает тот, у кого есть воля к жизни», «Мы должны принять боль и сжечь ее, как топливо, для нашего путешествия в будущее»… и так далее.