Новая Россия. Коридоры возможного
Шрифт:
Можно предположить, что для сущностного, проблемного анализа «ловушки» вряд ли возможно оставаться в рамках лишь экономической парадигмы. Необходимо рассмотрение более широкого социального контекста как ее причин, так и последствий.
Здесь можно заметить, что важным социальным последствием замедления темпов экономического роста является усиление процессов «кризиса ожиданий» [53] . В «тучные» годы складывается инерция социальных ожиданий, связанная с быстрым ростом экономики и, соответственно, с ростом уровня жизни, с оптимистическими оценками социально-экономических перспектив. Падение же темпов экономического роста в этих условиях воспринимается как крах этих перспектив и ведет к разнородным смятениям и смутам, к поискам виновных, если не к «охоте на ведьм». Возникают значимые предпосылки дестабилизации, доходящие до полномасштабного социально-политического кризиса.
53
Первым, кто обратил внимание на связь социально-политической стабильности и социальных ожиданий, был Алексис де Токвиль: Старый порядок и Революция / А. де Токвиль; пер. с фр. – 7-е изд. – Москва; Челябинск: Социум, 2019. – 372 с.
Так, например, Иран с его массовыми молодежными генерациями, получившими в результате политики модернизации Шаха более высокое образование, попал в нее в 1977 г., накануне революции. Можно также сопоставить периоды попадания в «ловушку» со временем политических кризисов, произошедших в ряде стран, включая нашу собственную.
«Так, Египет начиная с 2005-го пережил период очень быстрого экономического роста (до 7,5 %) и столь же быстрого роста доходов населения. Однако этот рост был отчасти смыт волной агфляции (роста цен на продовольствие), достигшей своего пика в начале 2011-го. На Западе похожий механизм сработал в 1968 году. “Красному маю” во Франции и росту оппозиционных настроений на Западе в целом предшествовала ситуация, когда длительный экономический подъем сменился стагнацией. Количество безработных в 1968-м оказалось на 70 % большим, чем в 1960-м. На это наложился “кризис дипломов”. Количество получающих высшее образование выросло вчетверо за 12 лет, и выпускники оказались явно не востребованы рынком.
Схожие проблемы наблюдались и у нас. Так, за 2003–2007 годы реальные доходы в России выросли больше чем в полтора раза (56 %), радикально обогнав повышение производительности труда. Интерес к высшему образованию сначала сильно упал в 80-х – первой половине 90-х: в 1993 году количество студентов оказалось на уровне 1970-го. Однако затем начался феерический рост – количество студентов в нынешней России в 2,5 раза больше, чем на советском пике 1981 года. Высшее образование получает 40 % молодежи, количество обладателей дипломов с 2002-го по 2010-й выросло на 41 %. Для сравнения – в Европе высшее образование получают 34 %, США находятся примерно на российском уровне. При этом такое количество избыточно для американской экономики. Например, процент выпускников колледжей, работающих по специальностям, не требующим высшего образования, устойчиво растет. Между тем, как и в начале ХХ века, российская экономика проще и архаичнее западной и объективно не может генерировать американский спрос на “образованное сословие”» [54] .
54
https://oko-planet.su/politik/politiklist/140258-krizis-ozhidaniy-i-formirovanie-kontrelity-simptomy-revolyucii-v-rossii.html.
При таком понимании становится понятно амбивалентное влияние характера социально-политической системы. Здесь ключевым критерием становится ее возможность выявлять и решать сложные проблемы и противоречия развития. Переход к демократическому порядку на первых порах повышает легитимность системы, но далеко не всегда позволяет вырабатывать адекватные меры по решению структурных проблем, затрагивающие политически активные и легко мобилизуемые группы.
Эти примеры показывают, что для поисков выхода из «ловушки» нужны более «понимающие» характеристики.
Выше уже было отмечено влияние «кризиса ожиданий». Соответственно, «ловушка среднего уровня дохода» становится триггером социально-политической нестабильности. Этот ее эффект можно назвать «законом де Токвиля». Результат – целый комплекс вызовов: наряду с социально-политической напряженностью возникают снижение эффективности институциональной системы, рост оценок влиятельными акторами рисков социально-политической ситуации и снижение инвестиционной и иной социально-экономической активности.
Здесь велика вероятность запуска нисходящей спирали нарастания всего комплекса социальных, политических и экономических проблем, «схлопывания ловушки».
В этом контексте важно увидеть непосредственные социально-экономические последствия «ловушки», стимулирующие рост «кризиса ожиданий».
Замедление темпов экономического роста ведет к еще большему замедлению темпов роста бюджетных расходов,
55
https://usdebtclock.org/.
56
Даже США – эмитенты доллара, в котором номинирован национальный долг, не избежали этого эффекта. Обслуживание долга требует почти полтриллиона долларов и превратилось, даже без роста ставки ФРС, в 4-ю статью расходов бюджета. https://usdebtclock.org/.
Соответственно, бюджетные ограничения лимитируют социальные расходы и, следовательно, стимулируют противоречия между ожиданиями роста благосостояния, сложившимися в предшествующий период благоденствия, с одной стороны, и стагнацией, если не сокращением бюджетных расходов, с другой.
Еще более значимым стимулом «кризиса ожиданий» являются структурные экономические изменения, которые приводят к «ловушке».
В период, предшествующий «ловушке», основными факторами экономического роста развивающихся стран были относительно образованная и дисциплинированная рабочая сила; приток внутренних или привлеченных инвестиций, трансфер массовых технологий и адекватный менеджмент [57] . В результате конкурентоспособность поддерживается в секторе low cost: низкие издержки, абсолютно низкая цена (а не соотношение цена – качество).
57
Первые советские пятилетки с их высокими темпами роста вполне укладываются в эту формулу роста ВВП, математически описываемую моделью Кобба – Дугласа в ее различных модификациях.
Следует отметить, что этот «стандартный» рецепт, характерный для уходящей в прошлое модели глобализации, обусловил длительный экономический рост Китая, преодоление чудовищной бедности в ряде стран Юго-Восточной Азии и Африки.
В экономиках, развивающихся по этой «стандартной» модели, быстро растут сборочные производства, которые являются «дочками» иностранных концернов, владеющих интеллектуальной собственностью на продукцию и технологию и зачастую производящие ключевые компоненты [58] . Главное, им достается основная часть маржи от производимой продукции.
58
Можно привести пример цепочки производства известного высокотехнологичного продукта компании Black&Decker: аккумуляторы для многих устройств. Технологии – США, производство аккумуляторных ячеек – Республика Корея, сборка – КНР.
Далеко не все эти страны обладают политико-экономической мощью Китая, который долго (чрезмерно долго, по мнению Д. Трампа) противостоял иностранным компаниям в их стремлении к репатриации прибыли и извлечению технологической ренты.
В результате страны, избравшие «стандартную» модель развития, практически обречены на низкую маржинальность основных секторов своих экономик. Невозможен рост оплаты труда в ключевых отраслях: сразу теряется конкурентоспособность, и в этих секторах начинается спад.
В условиях все более открывающихся международных рынков и тем более глобализации на положение различных секторов также начинает оказывать влияние межстрановая конкуренция. В тех секторах национальных экономик, которые не обладают эксклюзивными преимуществами, прежде всего интеллектуальной собственностью, под влиянием конкуренции со стороны стран с меньшими издержками, прежде всего стоимостью трудозатрат, начинает падать маржинальность [59] . Ограничивается рост зарплат, спрос на квалифицированную рабочую силу, и, соответственно, стимулируется «кризис ожиданий».
59
Маржинальность (маржа) – экономический термин, показывающий разницу между производственными затратами (себестоимостью) и ценой, которую за товар готов платить потребитель.