Новая сестра
Шрифт:
Вернувшись в комнату, Катя села на стул, уставилась в стену и смотрела, как исчезает будущее. На линялых обоях в полосочку проносились кадры того, что никогда не случится. Катя в докторском халате и шапочке делает обход, а вот Катя на пороге роддома с драгоценным свертком, и счастливый Владик протягивает к ней руки… Вот она в тулупе и валенках где-то среди снегов бредет на вызов… Вот они с Владиком склонились над колыбелькой, а за окном их избушки завывает вьюга, но горит, потрескивает огонь в печке, и им не страшно. Такое будущее они представляли себе с Владиком, и оно казалось Кате почти осуществившимся, почти реальным,
Таточка же не унывала. Быстро собрала семейные альбомы и письма в чемодан, и отправила Катю на вокзал в камеру хранения. Оставлять архив у друзей им обеим казалось непорядочным. Скудный запас драгоценностей она отвезла доктору Воинову, чтобы спрятал у себя в рабочем кабинете.
Вечером они тщательно убрали в комнате, чтобы «не краснеть перед посторонними мужчинами», которые придут обыскивать их жилище.
Эти простые действия немного отвлекли Катю от отчаяния, она даже понадеялась, что все обойдется, Владик одумается, не решится все-таки предать самого себя, и на собрании произнесет речь в их с Таточкой защиту, такую убедительную, что коллектив поймет – они ни в чем не виноваты. Так еще никогда раньше не случалось, но все-таки чистили комсомольских и партийных активистов, а они с Таточкой никто. Ничего не делали в политическом смысле, значит, ничем себя не запятнали.
Только она ошиблась. Владик, старательно отводя от нее взгляд, выступил со стандартной филиппикой про гадину, которая затаилась, про пережитки, которые надо искоренять, про суровый отпор кумовству и прочее. Слушать его было противно, а когда Катя вспоминала тот разговор в Ботаническом саду, то приходилось изо всех сил стискивать зубы и сжимать кулаки, чтобы не закричать. То, что она приняла за полное доверие, за что-то даже большее, чем признание в любви, оказалось обычной провокацией.
Предательство Владика отобрало у Кати не только настоящее и будущее, но и прошлое. Если бы он любил ее, как говорил, то ни за что не выступил бы на собрании. Поручил бы кому-то другому. А раз выступил, изобличил, значит, не любил никогда. Действительно, два года ходил как мимо пустого места, а на третий вдруг влюбился, это какой же дурой надо было быть, чтоб поверить в такие сказки? Наверное, специально сблизился с нею по заданию властей, чтобы найти материал против них с Татой. И не тащил ее в постель не потому, что уважал и берег, а потому что не хотел. Искреннее спасибо ему за это, потому что иначе она бы точно не выдержала и повесилась. А так есть шанс выжить.
Мечта на секунду воплотилась в жизнь, чтобы тут же обернуться глупой иллюзией, обманом. Больше всего на свете хотелось лечь лицом к стене, поджать ноги и ждать смерти. В то, что боль отпустит, Катя не верила. Одна она так бы и сделала, но рядом была Тата, которой пришлось еще хуже, и ради нее приходилось делать вид, что мир не рухнул.
Поэтому в назначенный день Катя встала, умылась, туго заплела косу, стараясь максимально убрать непослушные колечки со лба, надела свое единственное приличное платье и отправилась на службу.
Константин Георгиевич привел ее в сестринскую за ручку, как ребенка, вот, мол, товарищи, смотрите, Катенька, прошу любить и жаловать, но будущие коллеги не спешили ни с тем, ни с другим. Катя стояла в дверях, ожидая дальнейших указаний от Татьяны Павловны, старшей сестры, но та разглядывала ее молча и с любопытством,
– Вы уж позаботьтесь, дорогая Татьяна Павловна, о новой коллеге, – увещевал Константин Георгиевич совершенно елейным тоном, – введите, так сказать, в курс дела… Пока ставьте, пожалуйста, ее вместе с Надеждой Трофимовной на мои операции, пусть перенимает опыт.
Татьяна Павловна, сдобная дама средних лет, фыркнула:
– Второй сестрой? С чего бы?
– Пусть освоится, научится…
– Надо учиться, пусть идет в училище, а коли пришла на работу, так надо работать! – отрезала Татьяна Павловна и сложила бантиком пухлые розовые губки.
Катя переступила с ноги на ногу и ссутулилась. Оттого, что о ней говорили так, будто ее тут нет, ей захотелось вообще исчезнуть.
Воинов улыбнулся:
– Татьяна Павловна, дорогая моя, ну что за предрассудки! Вы не хуже моего знаете, что готовые специалисты с неба не падают и в капусте их не находят. Всегда надо на первых порах помочь.
Прищурившись и поджав губы, Татьяна Павловна окатила Катю взглядом, от которого та отступила еще на шаг.
– Гм, – громко и решительно произнесла Надежда Трофимовна.
– Дамы, я в вас не сомневаюсь, – Константин Георгиевич подошел к Татьяне Павловне вплотную, будто хотел ее обнять.
– Выдумали еще, второй сестре мыться, – хмыкнула Татьяна Павловна, – нет уж, простите, не дам я стерильный халат зря на нее тратить.
– Даже по моей просьбе?
– Особенно по вашей просьбе, Константин Георгиевич! Пришла на работу, пусть сразу работает как все, барынек у меня тут не было, нет и не будет!
Воинов совсем прижался к сдобному боку Татьяны Павловны.
– Ну ладно, Тань, ну чего ты… – пробормотал он, улыбаясь, – ну как бы я из вас выбрал, когда вы все одна лучше другой? Вот пришлось взять со стороны, чтобы никто не обижался.
– Ладно, ладно, – суровая Татьяна Павловна неожиданно хихикнула, – врете вы, Константин Георгиевич, а все равно приятно.
– Никогда не лгу. – Воинов отступил, а старшая сестра с трудом подняла свое полное тело из-за стола:
– Как тебя, Катя?
Катя кивнула.
– Иди, Катя, к сестре-хозяйке, получи у нее рабочую одежду и переоденься. Покажу тебе, как тут у нас все устроено.
Переодеваясь в маленькой холодной комнатке с деревянными лавками вдоль стен, Катя пыталась понять, что это теперь ее жизнь. Этот операционный блок с сегодняшнего дня ее второй дом, в котором ей предстоит проводить больше времени, чем в первом, а эти женщины, такие разные и по возрасту, и по характеру, и по воспитанию – теперь ее новый круг общения. Среди них придется выбирать подруг, вместе с ними переживать все важные события…
Когда она поступала в школу, потом в институт, это тоже было интересно и страшновато, но там спасало сознание, что как бы ни было плохо или хорошо, это ненадолго. Учеба подойдет к концу, и наступит что-то новое. Теперь же, в этой каморке с потолком в паутине трещин, надо понять и принять, что новое, возможно, не наступит. Очень даже не исключено, что в жизни начался этап, который продлится до самой смерти.
Катя резко выдохнула и потуже затянула поясок халата.