Новая сестра
Шрифт:
Правильно это, наверное, кто хорошо трудится, тот и жить должен хорошо. Нельзя, чтобы быт отвлекал от важных вопросов, так что борьба с уравниловкой правильная. И слово-то какое подобрали, уравниловка. Прямо сразу ясно, что это плохо. Борьба с равенством гораздо страннее бы звучала. Даже борьба с равным распределением материальных благ. Скучно становится, и вообще не хочется вникать, что это такое. А как слышишь «уравниловка», так сразу руки чешутся изжить. Хотя на самом деле борьба с ней не что иное, как ликвидация партмаксимума, который казался Муре одним из главных завоеваний социализма. И боролась она всю жизнь за счастье народа, а не за утренний кофеек…
Сняв турку с огня в последнюю секунду перед тем, как гуща выплеснется через край,
– Спасибо, любимая. – Виктор потянулся за сахарницей. – Ты просто волшебница.
– Ну что ты, – улыбнулась Мура, а про себя подумала: «Каждый день одно и то же».
– Ты все-таки выбери момент, поговори с Ниной о том, как важно правильно питаться.
Мура обещала.
– В первую очередь это необходимо для здоровья.
– Хорошо, – повторила Мура спокойно, зная привычку мужа повторять одно и то же по десять раз. Когда всю жизнь преподаешь, иначе, наверное, уже и не можешь. Издержки профессии.
– Обязательно поговори.
– Хорошо, – повторила Мура снова.
– Здоровье прежде всего, это безусловно, но еще подумай, что скажут люди, когда увидят, что наша дочь ест как троглодит.
Мура засмеялась, на что Виктор немедленно заметил, что ничего смешного тут нет.
– Не волнуйся, Витя, она умеет вести себя за столом.
– Тогда тем более. Нельзя, чтобы в гостях были одни манеры, а дома другие.
Мура кивнула. Что ж, когда Виктор прав, то прав. Спорить тут не о чем.
Пора было собираться на работу.
С тяжелым вздохом она положила в портфель брошюру с материалами съезда, которую брала домой и ни разу не открыла, оправдываясь перед собою срочной домашней работой. Ничего, нашлось бы время, если бы захотела.
Только горькая правда, в которой Мура отчаянно не хотела признаваться сама себе, заключалась в том, что она, секретарь партийной организации крупнейшего вуза, не понимает партийной литературы. Ненавидит себя за это, но продолжает не понимать. Проклятое свойство натуры, о котором ей говорила еще преподавательница с рабфака. «Вы, Мария, не умеете зубрить. Вам надо понять смысл, тогда вы легко запоминаете предмет, но учтите, что некоторые вещи достигаются только зубрежкой». Увы, смысл, кристально ясный в юности, в первые годы революции, теперь стремительно, как затонувший корабль полипами, обрастал какими-то «измами» и ускользал от ее понимания. Когда она слушала партийных вождей на конференциях и пленумах, другое дело. Страстная речь, атмосфера зала, всеобщее воодушевление действовали так, что сказанное с трибуны представлялось очевидным и единственно верным. Но как только затихала овация, Мура уже не могла бы пересказать суть выступления.
Так было с Кировым, любимым вождем. Однажды она присутствовала на митинге, где Сергей Миронович доказывал, что участие рабочих в прибылях противоречит самой идее социализма, и пока смотрела на открытое, подвижное лицо, пока слушала страстную выразительную речь, казалось, что иначе и быть не может. Мура искренне восхищалась мудростью и дальновидностью вождя, пока не прочитала ту же самую речь на страницах «Правды». То ли Мура оказалась еще глупее, чем о себе думала, то ли что, но с газетной страницы мудростью даже не пахло. Если бы это был не Киров, то Мура решила бы, что автор просто водит людей за нос, путает и отвлекает.
Речи и статьи партийных руководителей представлялись Муре теперь каким-то мутным потоком слов и штампов, а если она начинала вчитываться и глубоко вникать, то становилось еще хуже. Вылезали такие противоречия, которые никак нельзя было примирить между собой, не вывихнув при этом мозга.
Мура старалась понять, увидеть логику, спрашивала разъяснений у товарищей, но те почему-то реагировали так, будто она внезапно задирает перед ними юбку. Большей частью пугались и отводили глаза, отговаривались «партийной сознательностью», «классовым чутьем» и «единством».
Другими словами, нечего тебе, товарищ Павлова, понимать
Кто слишком много спрашивал, те давно исчезли. В самом деле, идет великая стройка, формируется новое общество, новый человек, не время рассусоливать. Дело надо делать, а не разговоры разговаривать. Главное, что мы твердой поступью идем к справедливому обществу, где все будут равны. Общество новое, а сознание пока еще старое, вот и провалы в логике. Ничего удивительного. Главное верить в партию, в коммунизм, тогда все одолеем.
С этой бодрой мыслью Мура тряхнула головой, привычным жестом воткнула в волосы гребенку, застегнула пальто, сунула ноги в ботики и отправилась на службу.
Не нужно думать, что если она не понимает партийных материалов, то она плохой работник. Да, должна агитировать и проводить линию партии в массы, но кто сказал, что своими словами? Кстати, у попов слишком вольное толкование Библии, в которой противоречий куда как побольше, называлось вообще-то ересью, и за это сжигали на костре.
Поэтому понимать совсем не обязательно, достаточно знать и доносить до сотрудников. Совсем не нужно себя упрекать, что программные речи вождей и передовицы «Правды» она на собраниях не пересказывает своими словами, а зачитывает вслух. Так надежнее, вернее. Иначе получился бы «испорченный телефон», дурацкая игра, в которую самозабвенно играют дети. Ну а они в комитете все взрослые люди, и у них не игра, надо доносить до масс максимально точно. В конце концов, партия доверила ей ответственный пост, чтобы она проводила генеральную линию, а не делилась своим мнением, которое яйца выеденного не стоит.
А так получается другая детская игра, в попугая? Повторюшка, как дразнятся Нина с соседским Петей? Ну и что, лучше так, чем ее идеологическая ошибка укоренится в головах коллектива. Медики вообще люди идеологически незрелые, много враждебного элемента, особенно среди старых докторов, среди которых многие понимают свою незаменимость и наглеют. И так внушают свои ретроградные убеждения молодежи, а если еще и парторг начнет отсебятину пороть, вообще караул.
Ничего, главная партийная работа не в речах и собраниях, а в заботе о людях. Мура поморщилась, потому что в ближайшее время ей предстояло позаботиться о зарвавшейся медсестре Антиповой. У нее не было сомнений в том, что она правильно не дала ход ее кляузе на Воинову. Элеонора Сергеевна образцовая старшая сестра, ее снять – это обезглавить всю неотложную хирургическую помощь. Правда, она не член партии, но участница обороны Петрограда, да и вообще достойная женщина. Всегда вежливая, скромная, жена профессора даже понаглее могла бы себя вести. Муре сразу не верилось в антиповскую балладу о том, как Воинова возомнила себя барыней и глумилась над бедняжкой-сестрой, как над последней прислугой, внезапно перевернув стерильный стол. А на неподготовленного человека, не знакомого ни с Элеонорой Сергеевной, ни с суровыми правилами асептики и антисептики, донос Елены Егоровны произведет сильное впечатление. Особенно вывод, что подобных замашек Воинова набралась не у кого иного, как у собственного мужа, офицера царской армии, между прочим. И нигде в этой прекрасной бумаге не написано, что он с восемнадцатого года воевал на стороне большевиков, а до этого где бедняге было еще служить, Красной армии-то не было…
Хорошо, что донос не полетел сразу наверх, где не знают ни супругов Воиновых, ни Антипову, и понятия не имеют, что Елена Егоровна из кожи вон лезет, лишь бы подсидеть свою начальницу. Так хочется ей на руководящую работу, так хочется, что и парторга она не пожалеет на пути к заветному креслу. В райком накатает жалобу, как Павлова покрывает буржуазный элемент, еще приплетет обязательно соседство по коммунальной квартире, если дознается. Плохо тогда будет. Конечно, у Муры заслуги перед революцией побольше, чем у Антиповой, но что былые заслуги перед нынешним каким-нибудь «измом», который всегда можно навесить на человека?