Новая жизнь. Божественная комедия

Данте Алигьери

XXXIX

Против этого врага разума поднялось во мне однажды, часов около девяти, могущественное видение: мне казалось, будто увидел я преславную Беатриче в тех алых одеждах, в которых впервые явилась она моим глазам; показалась она мне юной, почти того же возраста, в котором впервые я увидел ее. [106] И тогда стал я размышлять о ней; и когда я вспоминал по порядку о былом времени, сердце мое стало горестно раскаиваться в том желании, которому так низко дало оно владеть собой на несколько дней, вопреки постоянству разума; и когда было изгнано это столь дурное желание — все мои помыслы обратились к своей благороднейшей Беатриче. И говорю, что отныне я стал так размышлять о ней всем устыженным моим сердцем, что вздохи много раз свидетельствовали об этом, ибо все они, исходя, как бы выговаривали то, о чем думало сердце, то есть имя Благороднейшей, и как ушла она от нас. И много раз случалось, что такую боль заключала в себе иная мысль, что я забывал и ее и то, где находился. Вследствие этого возобновления вздохов возобновились и утихнувшие слезы, так что глаза мои казались двумя существами, у которых лишь одно желание — плакать, и часто бывало, что из-за долгого и продолжительного плача вокруг них появлялась пурпурная краска, которая обычно бывает после какого-нибудь страдания, которому подвергаешься. Таким образом, явствует, что за суетность свою они получили заслуженное и потому отныне и впредь не могли уже глядеть ни на кого, кто взглядом своим мог бы увлечь их к подобному же намерению. И вот, желая, чтобы столь дурное влечение и суетная попытка казались уничтоженными и чтобы никаких сомнений не могли бы возбудить стихи, которые я сочинил ранее, — я решил написать сонет, в котором заключил бы смысл изложенного. И тогда сочинил я: «Увы! пред силой долгого вздыханья»; говорю же я «увы», потому что устыдился я того, что глаза мои оказались столь суетными. Сонета этого я не делю, ибо его содержание достаточно ясно.

106

XXXIX

Стр. 70. …показалась она мне юной, почти того же возраста, в котором впервые я увидел ее. — Беатриче предстает Данте так, как в первой главе. Таким образом, обе эти главы обрамляют все повествование «Новой Жизни». В этом видении Данте отвлекается и от реального облика Беатриче — она как подлинный символ «девяти» является ему в возрасте примерно девяти лет, как и в первой главе.

Увы! пред силой долгого вздыханья, Что думой в сердце вскормлено моем, Смирились очи, мысля об одном: Сокрыться от людского созерцанья. И кажется: они — лишь два желанья Печалиться и плакать о былом; Их слезы так обильны, что кругом Их увила Любовь венцом страданья. Уныньем дум и вздохами своими Они так тяжко сердце полонят, Что в нем Любовь тоскою сражена, Затем что, безутешные, хранят Они мадонны сладостное имя И весть о том, как отошла она.

XL

После этой смуты случилось, — в пору, когда много народу шло увидеть тот благословенный образ, что оставлен нам Иисусом Христом, [107] как подобие прекраснейшего лика его, который преславно созерцает моя Донна, — что несколько странников проходило по улице, которая пролегает посредине города, где родилась, жила и умерла благороднейшая Донна; [108] и шли те странники, как мне показалось, в большой задумчивости. Я же, размышляя о них, сказал самому себе: «Эти странники, представляется мне, идут из дальних мест, и я не думаю, чтобы они слышали хотя бы молву о Донне; они не знают о ней ничего; равно и мысли их — о других вещах, нежели эти, и думают они, может быть, о далеких друзьях своих, о которых мы ничего не знаем». Потом я сказал самому себе: «Я знаю, что если бы они были из близких мест, то они казались бы хоть сколько-нибудь смущенными, проходя среди скорбящего города». Потом я сказал самому себе: «Если бы я мог их ненадолго задержать, я заставил бы плакать и их, прежде чем ушли они из этого города, ибо я сказал бы им слова, которые заставили бы плакать всякого, кто слышит их». И вот когда они скрылись из виду, я решил написать сонет, в котором высказал бы то, что говорил самому себе; а для того чтобы это имело еще более жалостный вид, я решил говорить так, словно бы я обращался к ним; и вот я сочинил сонет, который начинается: «О странники, вы, что, склонясь, идете…»; говорю же я «странники» согласно с широким значением слова, ибо «странники» могут пониматься в двояком смысле, — в широком и в узком: в широком — поскольку странником является тот, кто пребывает вдали от отчизны своей; в узком же смысле странником почитается лишь тот, кто идет к дому св. Иакова [109]

или же возвращается оттуда. И поэтому надлежит знать, что трояким образом именуются, собственно, люди, которые идут на служение Всевышнему: они именуются «пальмиерами», поскольку возвращаются из-за моря, откуда часто они привозят пальмы; они именуются «перегринами», поскольку идут к дому в Галисии, ибо гробница св. Иакова находится дальше от его отчизны, нежели гробница какого-либо другого апостола; они именуются «римлянами», поскольку идут в Рим, куда и шли те, которых я именую «странниками». Сонета этого я не делю, ибо его содержание достаточно ясно.

107

XL

Стр. 71. …благословенный образ, что оставлен нам Иисусом Христом… — В Риме хранится «нерукотворный образ», который, по преданию, отпечатлелся на ткани, поданной св. Вероникой Христу во время шествия на Голгофу. Образ этот можно было увидеть дважды в году: в январе и в дни пасхальной недели.

108

…посредине города, где родилась, жила и умерла благороднейшая Донна… — Историческая Беатриче Портинари жила во Флоренции: Данте сознательно не упоминает названия города.

109

Стр. 72. …кто идет к дому св. Иакова— то есть к храму св. Иакова в Галисии (область в Испании), Сант-Яго де Компостела, где, по преданию, погребено тело апостола. Гробница св. Иакова особенно почиталась, так что флорентийцы имели обыкновение сначала совершать паломничество в Иерусалим, а потом ко гробу св. Иакова.

О странники, вы, что, склонясь, идете, Скорбя о тех, кого здесь, видно, нет; С чужбины ли ведет сюда ваш след, Как обликом своим вы знать даете? Поведайте, почто вы слез не льете, Застигнувши сей город среди бед? Иль горя вы не видите примет И тяжести утрат не сознаете? Когда б до вас дошли мои слова, Вы нашей скорби поняли б величье И здесь в слезах окончили свой век: Она почила, наша Беатриче! — И повесть той кончины такова, Что зарыдает каждый человек!

XLI

Потом обратились ко мне две благородные донны с просьбой, чтобы я им прислал эти мои стихи, и я, подумав об их благородстве, решил послать им свои слова и сочинить еще новую вещь, дабы отослать ее им вместе с другими и тем самым более почтительно исполнить их просьбу. И сочинил я тогда сонет, который повествует о моем состоянии, и послал его им вместе с предыдущим сонетом и еще с другим, что начинается: «Придите внять…». Сонет, который я сочинил тогда, начинается «Над сферою…» и заключает в себе пять частей. В первой я говорю, куда идет моя мысль, называя ее именем некоего ее действия; во второй — говорю, отчего идет она в высь, то есть кто ведет ее туда. В третьей — говорю о том, что она видит, то есть какую Донну, чтимую в выси; [110] и тогда я называю ее «духом странническим», ибо он идет в высь духовно и, подобно страннику, находящемуся вдали от отчизны своей, остается там. В четвертой — говорю, какой видит он ее, то есть в таком достоинстве, что я не могу постичь его; означает же это, что моя мысль поднимается в ее достоинстве на такую ступень, что мой рассудок не может этого постичь, принимая во внимание, что рассудок наш стоит в таком же отношении к тем благословенным душам, как немощный глаз к солнцу: это именно и говорит Философ во второй книге Метафизики. [111] В пятой — говорю, что хоть я и не могу разуметь того предмета, к коему влечет меня мысль, то есть дивного ее достоинства, все же разумею я то, что все это есть размышление о моей Донне, ибо я часто слышу имя ее в моей мысли; в конце же пятой части говорю: «…о донны…», дабы пояснить, что именно к доннам я обращаюсь. Вторая часть начинается так: «То новая Разумность…»; третья так: «И вот пред ним…»; четвертая так: «Что видел он…»; пятая так: «Но явно мне…». Можно было бы еще более тонко провести подразделение и более тонко выявить смысл, но возможно обойтись и этим разделением, а потому я и не стану подразделять сонет далее.

110

XLI

Стр. 73. …какую Донну, чтимую в выси… — В последнем разделе «Новой Жизни» Данте сближает образ Беатриче с образом девы Марии, а в заключительном сонете сливает их воедино (ср. выше прим. к гл. XXIII).

111

…говорит Философ во второй книге Метафизики. — «Метафизика» Аристотеля (II, 1).

Над сферою, что шире всех кружится, [112] Посланник сердца, вздох проходит мой: То новая Разумность, что с тоской Дала ему Любовь, в нем ввысь стремится. И вот пред ним желанная граница: Он видит донну в почести большой, В таком блистанье, в благости такой, Что страннический дух не надивится. Что видел он, то изъяснил; но я Не мог постигнуть смысла в хитрой притче, [113] Как ни внимала ей душа моя. Но явно мне: он о Благой вещал, Зане я слышал имя: «Беатриче» — И тайну слов, о донны, постигал.

112

Над сферою, что шире всех кружится… — За последней, самой широкой и быстро вращающейся сферой находится Эмпирей, Рай, куда и проник вздох поэта.

113

Стр. 74. …я не мог постигнуть смысла в хитрой притче… — Этим словам, кажущимся образом, противоречат другие: «и тайну слов, о донны, постигал». Поэт хочет сказать, что, не понимая смысла буквального, он понял внутренний, скрытый смысл.

XLII

После этого сонета было мне дивное видение, [114] в котором лицезрел я вещи, понудившие меня принять решение не говорить о Благословенной до тех пор, пока я не смогу повествовать о ней более достойно. И, чтобы достигнуть этого, я тружусь, сколько могу, как о том истинно знает она. Так что если угодно будет Тому, кем жива вся тварь, чтобы моя жизнь продлилась несколько лет, я надеюсь сказать о ней то, что никогда еще не говорилось ни об одной. А потом, да будет угодно тому, кто есть Господь милосердный, чтобы душа моя могла вознестись и увидеть славу своей Донны, то есть той благословенной Беатриче, которая достославно созерцает лик Того, qui est per omnia saecula benedictus. [115]

114

XLII

…было мне дивное видение… — Данте говорит о замысле будущей «Божественной Комедии» — замысле, к осуществлению которого он приступил только через двадцать с лишним лет после окончания «Новой Жизни». Но в самых общих чертах замысел этих двух произведений сходен: в «Новой Жизни» душа Данте переживает тот же путь внутреннего очищения, оканчивающийся лицезрением вечного блаженства, который она пройдет в «Божественной Комедии» как свидетельница тайн загробного мира.

115

Кто во веки веков благословен (лат.).

…qui est per omnia saecula benedictus. — Сходной формулой заканчивается и каждая часть «Суммы теологии» Фомы Аквинского.

БОЖЕСТВЕННАЯ КОМЕДИЯ

Перевод и примечания М. Лозинского.

АД

ПЕСНЬ ПЕРВАЯ

1Земную жизнь пройдя до половины, [116] Я очутился в сумрачном лесу,

Утратив правый путь во тьме долины. 4Каков он был, о, как произнесу, Тот дикий лес, дремучий и грозящий, Чей давний ужас в памяти несу! 7Так горек он, что смерть едва ль не слаще. Но, благо в нем обретши навсегда, Скажу про все, что видел в этой чаще. 10Не помню сам, как я вошел туда, Настолько сон меня опутал ложью, Когда я сбился с верного следа. 13Но к холмному приблизившись подножью, [117] Которым замыкался этот дол, Мне сжавший сердце ужасом и дрожью, 16Я увидал, едва глаза возвел, Что свет планеты, [118] всюду путеводной, Уже на плечи горные сошел. 19Тогда вздохнула более свободной И долгий страх превозмогла душа, Измученная ночью безысходной. 22И словно тот, кто, тяжело дыша, На берег выйдя из пучины пенной, Глядит назад, где волны бьют, страша, 25Так и мой дух, бегущий и смятенный, Вспять обернулся, озирая путь, Всех уводящий к смерти предреченной. 28Когда я телу дал передохнуть, Я вверх пошел, и мне была опора В стопе, давившей на земную грудь. 31И вот, внизу крутого косогора, Проворная и вьющаяся рысь, Вся в ярких пятнах пестрого узора. 34Она, кружа, мне преграждала высь, И я не раз на крутизне опасной Возвратным следом помышлял спастись. 37Был ранний час, и солнце в тверди ясной Сопровождали те же звезды вновь, [119] Что в первый раз, когда их сонм прекрасный 40Божественная двинула Любовь. Доверясь часу и поре счастливой, Уже не так сжималась в сердце кровь 43При виде зверя с шерстью прихотливой; Но, ужасом опять его стесня, Навстречу вышел лев с подъятой гривой. 46Он наступал как будто на меня, От голода рыча освирепело И самый воздух страхом цепеня. 49И с ним волчица, чье худое тело, Казалось, все алчбы в себе несет; Немало душ из-за нее скорбело. 52Меня сковал такой тяжелый гнет, Перед ее стремящим ужас взглядом, Что я утратил чаянье высот. 55И как скупец, копивший клад за кладом, Когда приблизится пора утрат, Скорбит и плачет по былым отрадам, 58Так был и я смятением объят, За шагом шаг волчицей неуемной Туда теснимый, где лучи молчат. [120] 61Пока к долине я свергался темной, Какой-то муж [121] явился предо мной, От долгого безмолвья словно томный. 64Его узрев среди пустыни той: «Спаси, — воззвал я голосом унылым, — Будь призрак ты, будь человек живой!» 67Он отвечал: «Не человек; я был им; Я от ломбардцев низвожу мой род, И Мантуя [122] была их краем милым. 70Рожден sub Julio, [123] хоть в поздний год, Я в Риме жил под Августовой сенью, [124] Когда еще кумиры чтил народ. 73Я был поэт и вверил песнопенью, Как сын Анхиза [125] отплыл на закат От гордой Трои, преданной сожженью. 76Но что же к муке ты спешишь назад? Что не восходишь к выси озаренной, Началу и причине всех отрад?» 79«Так ты Вергилий, ты родник бездонный, Откуда песни миру потекли? — Ответил я, склоняя лик смущенный. — 82О честь и светоч всех певцов земли, Уважь любовь и труд неутомимый, Что в свиток твой мне вникнуть помогли! 85Ты мой учитель, мой пример любимый; Лишь ты один в наследье мне вручил Прекрасный слог, везде превозносимый. 88Смотри, как этот зверь меня стеснил! О вещий муж, приди мне на подмогу, Я трепещу до сокровенных жил!» 91«Ты должен выбрать новую дорогу, [126] — Он отвечал мне, увидав мой страх, — И к дикому не возвращаться логу; 94Волчица, от которой ты в слезах, Всех восходящих гонит, утесняя, И убивает на своих путях; 97Она такая лютая и злая, Что ненасытно будет голодна, Вслед за едой еще сильней алкая. 100Со всяческою тварью случена, Она премногих соблазнит, но славный Нагрянет Пес [127] , и кончится она. 103Не прах земной и не металл двусплавный, [128] А честь, любовь и мудрость он вкусит, Меж войлоком и войлоком [129] державный. 106Италии он будет верный щит, Той, для которой умерла Камилла, И Эвриал, и Турн, и Нис убит. [130] 109Свой бег волчица где бы ни стремила, Ее, нагнав, он заточит в Аду, Откуда зависть хищницу взманила. 112И я тебе скажу в свою чреду: Иди за мной, и в вечные селенья Из этих мест тебя я приведу, 115И ты услышишь вопли исступленья И древних духов, бедствующих там, О новой смерти тщетные моленья; [131] 118Потом увидишь тех, кто чужд скорбям Среди огня, в надежде приобщиться Когда-нибудь к блаженным племенам. 121Но если выше ты захочешь взвиться, Тебя душа достойнейшая [132] ждет: С ней ты пойдешь, а мы должны проститься; 124Царь горних высей, возбраняя вход В свой город мне, врагу его устава, Тех не впускает, кто со мной идет. 127Он всюду царь, но там его держава; Там град его, и там его престол; Блажен, кому открыта эта слава!» 130«О мой поэт, — ему я речь повел, — Молю Творцом, чьей правды ты не ведал: Чтоб я от зла и гибели ушел, 133Яви мне путь, о коем ты поведал, Дай врат Петровых [133] мне увидеть свет И тех, кто душу вечной муке предал». 136Он двинулся, и я ему вослед.

116

«БОЖЕСТВЕННАЯ КОМЕДИЯ»

Сокращения: А. — «Ад». Ч. — «Чистилище». Р. — «Рай».

Эн. — Вергилий, «Энеида». Метам. — Овидий, «Метаморфозы».

АД

ПЕСНЬ ПЕРВАЯ

Лес — Холм спасения — Три зверя — Вергилий

1. Земную жизнь пройдя до половины. — Серединой человеческой жизни, вершиной ее дуги, Данте («Пир», IV, 23) считает тридцатипятилетний возраст. Его он достиг в 1300 г. и к этому году приурочивает свое путешествие в загробный мир. Такая хронология позволяет поэту прибегать к приему «предсказания» событий, совершившихся позже этой даты.

117

13. К холмному приблизившись подножью. — Над лесом грехов и заблуждений возвышается спасительный холм добродетели, озаряемый солнцем истины (ср. ст. 77–78).

118

17. Свет планеты. — Согласно Птолемеевой системе мироздания, которой придерживается Данте, Солнце было одной из планет, вращающихся вокруг неподвижной земли.

119

38-40. Те же звезды вновь— звезды созвездия Овна, в котором солнце находится весной, то есть в ту пору года, когда, согласно христианской мифологии, бог сотворил мир и придал движение небесам с их светилами.

120

31-60. Восхождению поэта на холм спасения препятствуют три зверя: рысь(ср. А., XVI, 106–108) — сладострастие, лев— гордость и волчица(ср. Ч., XX, 10–15) — корыстолюбие.

121

62. Какой-то муж— Вергилий (70–19 гг. до н. э.), знаменитый римский поэт, автор «Энеиды». В средние века он пользовался легендарной славой мудреца, чародея и предвозвестника христианства (Ч., XXII, 64–73). В «Божественной Комедии» Вергилий, ведущий поэта через Ад и Чистилище к Земному Раю, — символ разума (Ч., XVIII, 46–48), направляющего людей к земному счастью.

122

69. Мантуя. — Вергилий родился в Мантуанской области, в местечке Андес, ныне Пьетола.

123

70. Sub Julio(лат.) — при Юлии Цезаре (убитом в 44 г. до н. э.).

124

71. Под Августовой сенью— то есть при римском императоре Августе (27 г. до н. э. — 14 г. н. э.).

125

74. Сын Анхиза и Венеры— Эней.

126

91. Ты

должен выбрать новую дорогу. — Данте еще не подготовлен к тому, чтобы одолеть волчицу и взойти на отрадный холм. Предварительно он должен посетить три загробных мира.

127

102. Пес— грядущий избавитель Италии, который победит волчицу, мешающую общественному устроению (Ч., XX, 15).

128

103. Не прах земной и не металл двусплавный— то есть его не прельстят ни земельные владения, ни сокровища.

129

105. Меж войлоком и войлоком(tra feltro e feltro). — Старейшими комментаторами толковалось различно, в зависимости от понимания аллегории Пса. В XV в. пророчество о Псе начали относить к Кангранде делла Скала, синьору Вероны (1312–1329 гг.) и главе гибеллинской лиги в Ломбардии, и было предложено новое объяснение спорного стиха: «Между городом Фельтро в Тревизанской марке и замком Монтефельтро в Романье» (так расположена Верона).

130

107-108. Камилла, предводительница вольсков (Эн., VII, 803–817, XI, 532–831), и Турн, вождь рутулов (Эн., XII, 887–952), пали, обороняя Италию от троянцев, а троянские юноши Ниси Эвриал(Эн., IX, 176–449) погибли в борьбе против рутулов, ради завоевания земли, на которой Энею суждено было стать родоначальником римской державы.

131

117. О новой смерти тщетные моленья. — Грешники в Аду, уже умершие телесной смертью, хотели бы умереть и душой, чтобы прекратились их муки.

132

122. Душа достойнейшая— Беатриче (см. прим. А., II, 70).

133

134. Врата Петровы— врата Чистилища.

ПЕСНЬ ВТОРАЯ

1День уходил, и неба воздух темный Земные твари уводил ко сну От их трудов; лишь я один, бездомный, 4Приготовлялся выдержать войну И с тягостным путем, и с состраданьем, Которую неложно вспомяну. 7О Музы, к вам я обращусь с воззваньем! О благородный разум, гений свой Запечатлей моим повествованьем! 10Я начал так: «Поэт, вожатый мой, Достаточно ли мощный я свершитель, Чтобы меня на подвиг звать такой? 13Ты говоришь, что Сильвиев родитель, [134] Еще плотских не отрешась оков, Сходил живым в бессмертную обитель. 16Но если поборатель всех грехов К нему был благ, то, рассудив о славе Его судеб, и кто он, и каков, 19Его почесть достойным всякий вправе: Он, избран в небе света и добра, Стал предком Риму и его державе, 22А тот и та, когда пришла пора, Святой престол воздвигли в мире этом Преемнику верховного Петра. 25Он на своем пути, тобой воспетом, [135] Был вдохновлен свершить победный труд, И папский посох ныне правит светом. 28Там, вслед за ним. Избранный был Сосуд, [136] Дабы другие укрепились в вере, Которою к спасению идут. 31А я? На чьем я оснуюсь примере? Я не апостол Павел, не Эней, Я не достоин ни в малейшей мере. 34И если я сойду в страну теней, Боюсь, безумен буду я, не боле. Ты мудр; ты видишь это все ясней». 37И словно тот, кто, чужд недавней воле И, передумав в тайной глубине, Бросает то, что замышлял дотоле, 40Таков был я на темной крутизне, И мысль, меня прельстившую сначала, Я, поразмыслив, истребил во мне. 43«Когда правдиво речь твоя звучала, Ты дал смутиться духу своему, — Возвышенная тень мне отвечала. — 46Нельзя, чтоб страх повелевал уму; Иначе мы отходим от свершений, Как зверь, когда мерещится ему. 49Чтоб разрешить тебя от опасений, Скажу тебе, как я узнал о том, Что ты моих достоин сожалений. 52Из сонма тех, кто меж добром и злом, [137] Я женщиной был призван столь прекрасной, Что обязался ей служить во всем. 55Был взор ее звезде подобен ясной; Ее рассказ струился не спеша, Как ангельские речи, сладкогласный: 58О, мантуанца чистая душа, Чья слава целый мир объемлет кругом И не исчезнет, вечно в нем дыша, 61Мой друг, который счастью не был другом, В пустыне горной верный путь обресть Отчаялся и оттеснен испугом. 64Такую в небе слышала я весть; Боюсь, не поздно ль я помочь готова, И бедствия он мог не перенесть. 67Иди к нему и, красотою слова И всем, чем только можно, пособя, Спаси его, и я утешусь снова. 70Я Беатриче [138] , та, кто шлет тебя; Меня сюда из милого мне края [139] Свела любовь; я говорю любя. 73Тебя не раз, хваля и величая, Пред господом мой голос назовет. Я начал так, умолкшей отвечая: 76«Единственная ты, кем смертный род Возвышенней, чем всякое творенье, Вмещаемое в малый небосвод, [140] 79Тебе служить — такое утешенье, Что я, свершив, заслуги не приму; Мне нужно лишь узнать твое веленье. 82Но как без страха сходишь ты во тьму Земного недра, алча вновь подняться К высокому простору твоему?» 85«Когда ты хочешь в точности дознаться, Тебе скажу я, — был ее ответ, — Зачем сюда не страшно мне спускаться. 88Бояться должно лишь того, в чем вред Для ближнего таится сокровенный; Иного, что страшило бы, и нет. 91Меня такою создал царь вселенной, Что вашей мукой я не смущена И в это пламя нисхожу нетленной. 94Есть в небе благодатная жена; [141] Скорбя о том, кто страждет так сурово, Судью [142] склонила к милости она. 97Потом к Лючии [143] обратила слово И молвила: — Твой верный — в путах зла, Пошли ему пособника благого. — 100Лючия, враг жестоких, подошла Ко мне, сидевшей с древнею Рахилью, Сказать: — Господня чистая хвала, 103О Беатриче, помоги усилью Того, который из любви к тебе Возвысился над повседневной былью. 106Или не внемлешь ты его мольбе? Не видишь, как поток, грознее моря, Уносит изнемогшего в борьбе? — 109Никто поспешней не бежал от горя И не стремился к радости быстрей, Чем я, такому слову сердцем вторя, 112Сошла сюда с блаженных ступеней, Твоей вверяясь речи достохвальной, Дарящей честь тебе и внявшим ей». 115Так молвила, и взор ее печальный, Вверх обратясь, сквозь слезы мне светил И торопил меня к дороге дальней. 118Покорный ей, к тебе я поспешил; От зверя спас тебя, когда к вершине Короткий путь тебе он преградил. 121Так что ж? Зачем, зачем ты медлишь ныне? Зачем постыдной робостью смущен? Зачем не светел смелою гордыней, — 124Когда у трех благословенных жен Ты в небесах обрел слова защиты И дивный путь тебе предвозвещен?» 127Как дольный цвет, сомкнутый и побитый Ночным морозом, — чуть блеснет заря, Возносится на стебле, весь раскрытый, 130Так я воспрянул, мужеством горя; Решимостью был в сердце страх раздавлен. И я ответил, смело говоря: 133«О, милостива та, кем я избавлен! И ты сколь благ, не пожелавший ждать, Ее правдивой повестью наставлен! 136Я так был рад словам твоим внимать И так стремлюсь продолжить путь начатый, Что прежней воли полон я опять. 139Иди, одним желаньем мы объяты: Ты мой учитель, вождь и господин!» Так молвил я; и двинулся вожатый, 142И я за ним среди глухих стремнин.

134

ПЕСНЬ ВТОРАЯ

Сомнения Данте. — Ответ Вергилия

13. Сильвиев родитель— Эней, который, по рассказу Вергилия (Эн., VI, 236–899), спускался в подземную обитель теней, где его отец Анхиз показал ему души его потомков, поощряя его основать новую державу в Италии.

135

24-25. Преемнику верховного Петра— папе римскому. Он— Эней.

136

28. Там, вслед за ним, Избранный был Сосуд— то есть апостол Павел, которому легенда приписывала посещение рая и ада.

137

52. Из сонма тех, кто меж добром и злом— то есть из толпы душ, пребывающих в Лимбе (см. прим. А., IV, 24).

138

70. Беатриче. — Данте любил ее с детства, и когда она, двадцати пяти лет от роду, умерла (в 1290 г.), он дал в своей «Новой Жизни» обещание «сказать о ней такое, чего никогда еще не было сказано ни об одной». В «Божественной Комедии», оставаясь по-прежнему той женщиной, которую он любил на земле, она является символом небесной мудрости и откровения.

139

71. Из милого мне края— из Рая.

140

78. Малый небосвод— небо Луны, ближайшее к Земле, которая недвижно покоится в центре вселенной.

141

94. Благодатная жена— то есть дева Мария.

142

96. Судью— то есть бога.

143

97. Лючия— христианская святая, аллегорически — «просвещающая благодать» (лат. lux — свет).

ПЕСНЬ ТРЕТЬЯ

1Я УВОЖУ К ОТВЕРЖЕННЫМ СЕЛЕНЬЯМ, Я УВОЖУ СКВОЗЬ ВЕКОВЕЧНЫЙ СТОН, Я УВОЖУ К ПОГИБШИМ ПОКОЛЕНЬЯМ. 4БЫЛ ПРАВДОЮ МОЙ ЗОДЧИЙ ВДОХНОВЛЕН: Я ВЫСШЕЙ СИЛОЙ, ПОЛНОТОЙ ВСЕЗНАНЬЯ И ПЕРВОЮ ЛЮБОВЬЮ СОТВОРЕН. 7ДРЕВНЕЙ МЕНЯ ЛИШЬ ВЕЧНЫЕ СОЗДАНЬЯ, И С ВЕЧНОСТЬЮ ПРЕБУДУ НАРАВНЕ. ВХОДЯЩИЕ, ОСТАВЬТЕ УПОВАНЬЯ. [144] 10Я, прочитав над входом, в вышине, Такие знаки сумрачного цвета, Сказал: «Учитель, смысл их страшен мне». 13Он, прозорливый, отвечал на это: «Здесь нужно, чтоб душа была тверда; Здесь страх не должен подавать совета. 16Я обещал, что мы придем туда, Где ты увидишь, как томятся тени, Свет разума утратив навсегда». 19Дав руку мне, чтоб я не знал сомнений, И обернув ко мне спокойный лик, Он ввел меня в таинственные сени. 22Там вздохи, плач и исступленный крик Во тьме беззвездной были так велики, Что поначалу я в слезах поник. 25Обрывки всех наречий, ропот дикий, Слова, в которых боль, и гнев, и страх, Плесканье рук, и жалобы, и всклики 28Сливались в гул, без времени, в веках, Кружащийся во мгле неозаренной, Как бурным вихрем возмущенный прах. 31И я, с главою, ужасом стесненной: «Чей это крик? — едва спросить посмел. — Какой толпы, страданьем побежденной?» 34И вождь в ответ: «То горестный удел Тех жалких душ, что прожили, не зная Ни славы, ни позора смертных дел. 37И с ними ангелов дурная стая, [145] Что, не восстав, была и не верна Всевышнему, средину соблюдая. 40Их свергло небо, не терпя пятна; И пропасть Ада их не принимает, Иначе возгордилась бы вина». [146] 43И я: «Учитель, что их так терзает И понуждает к жалобам таким?» А он: «Ответ недолгий подобает. 46И смертный час для них недостижим, И эта жизнь настолько нестерпима, Что все другое было б легче им. 49Их память на земле невоскресима; От них и суд, и милость отошли. Они не стоят слов: взгляни — и мимо!» 52И я, взглянув, увидел стяг вдали, Бежавший кругом, словно злая сила Гнала его в крутящейся пыли; 55А вслед за ним столь длинная спешила Чреда людей, что, верилось с трудом, Ужели смерть столь многих истребила. 58Признав иных, я вслед за тем в одном Узнал того, кто от великой доли Отрекся в малодушии своем. [147] 61И понял я, что здесь вопят от боли Ничтожные, которых не возьмут Ни бог, ни супостаты божьей воли. 64Вовек не живший, этот жалкий люд Бежал нагим, кусаемый слепнями И осами, роившимися тут. 67Кровь, между слез, с их лиц текла И мерзостные скопища червей Ее глотали тут же под ногами. 70Взглянув подальше, я толпу людей Увидел у широкого потока. «Учитель, — я сказал, — тебе ясней, 73Кто эти там и власть какого рока Их словно гонит и теснит к волнам, Как может показаться издалека». 76И он ответил: «Ты увидишь сам, Когда мы шаг приблизим к Ахерону [148] И подойдем к печальным берегам». 79Смущенный взор склонив к земному лону, Боясь докучным быть, я шел вперед, Безмолвствуя, к береговому склону.

144

ПЕСНЬ ТРЕТЬЯ

Врата Ада. — Ничтожные — Ахерон. — Челн Харона

1-9. Надпись на вратах Ада. — По христианской мифологии, ад сотворен триединым божеством: отцом ( высшей силой), сыном ( полнотой всезнанья) и святым духом ( первою любовью), чтобы служить местом казни для падшего Люцифера (А., XXXIV, 121–126). Он создан раньше всего преходящего. Древней его — лишь вечные созданья(небо, земля и ангелы), и он будет существовать вечно.

Данте изображает Ад как подземную воронкообразную пропасть, которая, сужаясь, достигает центра земного шара. Ее склоны опоясаны концентрическими уступами, «кругами» Ада.

145

37. И с ними ангелов дурная стая— которая, когда восстал Люцифер, не примкнула ни к нему, ни к богу.

146

42. Иначе возгордилась бы вина. — Грешники, казнимые в глубинах Ада, возгордились бы своим злодейством, видя рядом с собой этих ничтожных.

147

59-60. Кто от великой доли отрекся в малодушии своем— папа Целестин V, который был избран в 1294 г., семидесяти девяти лет от роду, и через пять месяцев, тяготясь своим саном, сложил его с себя.

148

77. Ахерон. — Реки античной преисподней протекают и в Дантовом Аду. В сущности, это один поток, образованный слезами Критского Старца и проникающий в недра земли (А., XIV, 94-142). Сначала он является как Ахерон(греч.: — река скорби) и опоясывает первый круг Ада. Затем, стекая вниз, он образует болото Стикса(греч.: — ненавистный), иначе — Стигийское болото, в котором казнятся гневные (А, VII, 100–116) и которое омывает стены города Дита, окаймляющие пропасть нижнего Ада (А., VIII, 67–75). Еще ниже он становится Флегетоном(греч.: — жгучий), кольцеобразной рекой кипящей крови, в которую погружены насильники против ближнего (А, XII, 46–54). Потом, в виде кровавого ручья, продолжающего называться Флегетоном (А., XIV, 134 и прим.), он пересекает лес самоубийц и пустыню, где падает огненный дождь (А., XIV, 76–90, XV, 1-12). Отсюда шумным водопадом он свергается вглубь (А., XVI, 1–3; 94-105), чтобы в центре земли превратиться в ледяное озеро Коцит(греч.: — плач) (XIV, 119; XXXI, 123; XXXII, 22–30; XXXIV, 52). Лету(греч.: — забвение) Данте помещает в Земном Раю (А., XIV, 136–138), откуда ее воды также стекают к центру земли (А., XXXIV, 127–132; Ч, I, 41), унося с собою память о грехах; к ней он добавляет Эвною(Ч., XXVIII, 121–133; XXXIII, 112–114).