Новая жизнь. Божественная комедия

Данте Алигьери

82И вот в ладье навстречу нам плывет Старик [149] , поросший древней сединою, Крича: «О, горе вам, проклятый род! 85Забудьте небо, встретившись со мною! В моей ладье готовьтесь переплыть К извечной тьме, и холоду, и зною. 88А ты уйди, тебе нельзя тут быть, Живой душе, средь мертвых!» И добавил, Чтобы меня от прочих отстранить: 91«Ты не туда свои шаги направил: Челнок полегче должен ты найти, [150] Чтобы тебя он к пристани доставил». 94А вождь ему: «Харон, гнев укроти. Того хотят — там, где исполнить властны То, что хотят. И речи прекрати». 97Недвижен стал шерстистый лик ужасный У лодочника сумрачной реки, Но вкруг очей змеился пламень красный. 100Нагие души, слабы и легки, Вняв приговор, не знающий изъятья, Стуча зубами, бледны от тоски, 103Выкрикивали господу проклятья, Хулили род людской, и день, и час, И край, и семя своего зачатья. 106Потом, рыдая, двинулись зараз К реке, чьи волны, в муках безутешных, Увидят все, в ком божий страх угас. 109А бес Харон сзывает стаю грешных, Вращая взор, как уголья в золе, И гонит их и бьет веслом неспешных. 112Как листья сыплются в осенней мгле, За строем строй, и ясень оголенный Свои одежды видит на земле, — 115Так сев Адама, на беду рожденный, Кидался вниз, один, — за ним другой, Подобно птице, в сети приманенной. 118И вот плывут над темной глубиной; Но не успели кончить переправы, Как новый сонм собрался над рекой. 121«Мой сын, — сказал учитель величавый, Все те, кто умер, бога прогневив, Спешат сюда, все страны и державы; 124И минуть реку всякий тороплив, Так утесненный правосудьем бога, Что самый страх преображен в призыв. 127Для добрых душ другая есть дорога; И ты поймешь, что разумел Харон, Когда с тобою говорил так строго». 130Чуть он умолк, простор со всех сторон Сотрясся так, что, в страхе вспоминая, Я и поныне потом орошен. 133Дохнула ветром глубина земная, Пустыня скорби вспыхнула кругом, Багровым блеском чувства ослепляя; 136И я упал, как тот, кто схвачен сном.

149

83. Старик— Харон, перевозчик душ античной преисподней (Эн., VI, 295–330). В Дантовом Аду он превратился в беса(ст. 109).

150

92. Челнок полегче должен ты найти. — Харон, зная, что Данте не осужден на адские муки, считает, что ему подобает место в том легком челне, в котором ангел перевозит души к подножию Чистилища (Ч., II, 13–51).

ПЕСНЬ ЧЕТВЕРТАЯ

1Ворвался в глубь моей дремоты сонной Тяжелый гул, и я очнулся вдруг, [151] Как человек, насильно пробужденный. 4Я отдохнувший взгляд обвел вокруг, Встав на ноги и пристально взирая, Чтоб осмотреться в этом царстве мук. 7Мы были возле пропасти, у края, И страшный срыв гудел у наших ног, Бесчисленные крики извергая. 10Он был так темен, смутен и глубок, Что я над ним склонялся по-пустому И ничего в нем различить не мог. 13«Теперь мы к миру спустимся слепому, — Так начал, смертно побледнев, поэт. — Мне первому идти, тебе — второму». 16И я сказал, заметив этот цвет: «Как я пойду, когда вождем и другом Владеет страх, и мне опоры нет?» 19«Печаль о тех, кто скован ближним кругом, — Он отвечал, — мне на лицо легла, И состраданье ты почел испугом. 22Пора идти, дорога не мала». Так он сошел, и я за ним спустился, Вниз, в первый круг, идущий вкруг жерла. [152] 25Сквозь тьму не плач до слуха доносился, А только вздох взлетал со всех сторон И в вековечном воздухе струился. 28Он был безбольной скорбью порожден, Которою казалися объяты Толпы младенцев, и мужей, и жен. 31«Что ж ты не спросишь, — молвил мой вожатый, Какие духи здесь нашли приют? Знай, прежде чем продолжить путь начатый, 34Что эти не грешили; не спасут Одни заслуги, если нет крещенья, Которым к вере истинной идут; 37Кто жил до христианского ученья, Тот бога чтил не так, как мы должны. Таков и я. За эти упущенья, 40Не за иное, мы осуждены, И здесь, по приговору

высшей воли, Мы жаждем и надежды лишены». 43Стеснилась грудь моя от тяжкой боли При вести, сколь достойные мужи Вкушают в Лимбе горечь этой доли. 46«Учитель мой, мой господин, скажи, — Спросил я, алча веры несомненной, Которая превыше всякой лжи, — 49Взошел ли кто отсюда в свет блаженный, Своей иль чьей-то правдой искуплен?» Поняв значенье речи сокровенной: 52«Я был здесь внове, [153] — мне ответил он, — Когда, при мне, сюда сошел Властитель, Хоруговью победы осенен. 55Им изведен был первый прародитель; [154] И Авель, чистый сын его, и Ной, И Моисей, уставщик и служитель; 58И царь Давид, и Авраам седой; Израиль, и отец его, [155] и дети; Рахиль, великой взятая ценой; [156] 61И много тех, кто ныне в горнем свете. Других спасенных не было до них, И первыми блаженны стали эти». 64Он говорил, но шаг наш не затих, И мы все время шли великой чащей, Я разумею — чащей душ людских. 67И в области, невдале отстоящей От места сна, [157] предстал моим глазам Огонь, под полушарьем тьмы горящий. 70Хоть этот свет и не был близок к нам, Я видеть мог, что некий многочестный И высший сонм уединился там. 73«Искусств и знаний образец всеместный, Скажи, кто эти, не в пример другим Почтенные среди толпы окрестной?» 76И он ответил: «Именем своим Они гремят земле, и слава эта Угодна небу, благостному к ним». 79«Почтите высочайшего поэта! — Раздался в это время чей-то зов. — Вот тень его подходит к месту света». 82И я увидел после этих слов, Что четверо к нам держат шаг державный; Их облик был ни весел, ни суров. 85«Взгляни, — промолвил мой учитель славный. — С мечом в руке, величьем осиян, Трем остальным предшествует, как главный, 88Гомер, превысший из певцов всех стран; Второй — Гораций, бичевавший нравы; Овидий — третий, и за ним — Лукан. [158] 91Нас связывает титул величавый, Здесь прозвучавший, чуть я подошел; Почтив его, они, конечно, правы». 94Так я узрел славнейшую из школ, Чьи песнопенья вознеслись над светом И реют над другими, как орел. 97Мой вождь их встретил, и ко мне с приветом Семья певцов приблизилась сама; Учитель улыбнулся мне при этом. 100И эта честь умножилась весьма, Когда я приобщен был к их собору И стал шестым средь столького ума. 103Мы шли к лучам, предавшись разговору, Который лишний здесь и в этот миг, Насколько там он к месту был и в пору. 106Высокий замок предо мной возник, Семь раз обвитый стройными стенами; Кругом бежал приветливый родник. 109Мы, как землей, прошли его волнами; Сквозь семь ворот тропа вовнутрь вела; Зеленый луг открылся перед нами. 112Там были люди с важностью чела, С неторопливым и спокойным взглядом; Их речь звучна и медленна была. 115Мы поднялись на холм, который рядом, В открытом месте, светел, величав, Господствовал над этим свежим садом. 118На зеленеющей финифти трав Предстали взорам доблестные тени, И я ликую сердцем, их видав. 121Я зрел Электру в сонме поколений, Меж коих были Гектор, и Эней, И хищноокий Цезарь, друг сражений. 124Пентесилея и Камилла с ней Сидели возле, и с отцом — Лавина; Брут, первый консул, был в кругу теней; 127Дочь Цезаря, супруга Коллатина, И Гракхов мать, и та, чей муж Катон; Поодаль я заметил Саладина. 130Потом, взглянув на невысокий склон, Я увидал: учитель тех, кто знает, Семьей мудролюбивой окружен. 133К нему Сократ всех ближе восседает И с ним Платон; весь сонм всеведца чтит; Здесь тот, кто мир случайным полагает, 136Философ знаменитый Демокрит; Здесь Диоген, Фалес с Анаксагором, Зенон, и Эмпедокл, и Гераклит; 139Диоскорид, прославленный разбором Целебных качеств; Сенека, Орфей, Лин, Туллий; дальше представали взорам 142Там — геометр Эвклид, там — Птолемей, Там — Гиппократ, Гален и Авиценна, Аверроис, толковник новых дней. [159] 145Я всех назвать не в силах поименно; Мне нужно быстро молвить обо всем, И часто речь моя несовершенна. 148Синклит шести распался, мы вдвоем; Из тихой, сени в воздух потрясенный Уже иным мы движемся путем, 151И я — во тьме, ничем не озаренной.

151

ПЕСНЬ ЧЕТВЕРТАЯ

Круг первый (Лимб). — Некрещеные младенцы и добродетельные нехристиане

2. И я очнулся вдруг. — В миг пробуждения Данте оказывается уже по ту сторону Ахерона.

152

24. Вниз, в первый круг, идущий вкруг жерла. — Это Лимб (лат. limbus — кайма) католического ада, где, по церковному учению, пребывали души ветхозаветных праведников (см. прим. 52–54) и куда отправляются души младенцев, умерших без крещения. Сюда же Данте помещает души всех добродетельных нехристиан.

153

52-54. Я был здесь внове… — Вергилий, умерший в 19 г. до н. э., вступил в Лимб примерно за полвека до того дня, когда, по христианской легенде, Христос ( Властитель), между своей смертью и воскресением, сошел в ад и вывел оттуда ветхозаветных святых в рай, открывшийся для людей только с искуплением первородного греха.

154

55. Первый прародитель— Адам.

155

59. Израиль— патриарх Яков. Отец его— Исаак.

156

60. Великой взятая ценой. — Чтобы жениться на Рахили, Яков служил ее отцу 14 лет (Библия).

157

68. От места сна— то есть от того места, где Данте очнулся (ст. 1–6).

158

86-90. Возвращающегося в Лимб Вергилия приветствуют четыре поэта древности, которых Данте выделяет как величайших: грек Гомер, которого он не мог читать, потому что греческого языка не знал, а латинских переводов Гомеровых поэм еще не было, но которого он признавал «превысшим из певцов» (ср. Ч., XXII, 101–102), и римляне: Гораций(65-8 гг. до н. э.), отмечаемый им как автор сатир; Овидий(43 г. до н. э. — 17 г. н. э.) и Лукан(39–65 гг. н. э.). «Метаморфозы» Овидия, равно как «Фарсалия» Лукана, служили автору «Божественной Комедии» немаловажными источниками.

159

121-144. Взорам Данте предстают знаменитые троянцы, легендарные предки римской славы: Электра, дочь Атланта, возлюбленная Зевса, мать Дардана, основателя Трои; Гектор, троянский герой, и Эней; Пентесилея, царица амазонок, союзница Трои, сраженная Ахиллом. Рядом с ними — прославленные римляне: Гай Юлий Цезарь(100-44 гг. до н. э.), полководец и государственный деятель, заложивший основы единовластия; род его, по легендарной генеалогии, восходил к Иулу (Асканию), сыну Энея от Креусы; Камилла, воительница «Энеиды»; Лавина(Лавиния), взятая в жены Энеем, и ее отец, царь Лация, Латин, герои «Энеиды»; Луций Юний Брут, первый римский консул (вместе с Луцием Тарквинием Коллатином, 509 г. до н. э.), низвергший последнего из римских царей, Тарквиния Гордого; дочь Цезаря, Юлия, жена Помпея; супруга Коллатина, Лукреция, обесчещенная царским сыном Секстом Тарквинием и покончившая с собой, что повело к свержению царской власти; Корнелия, дочь Сципиона Африканского, матьТиберия и Гая Гракхов, народных трибунов II в. до н. э.; Марция, жена КатонаУтического, последнего защитника республиканского Рима (Ч., I, 78–90). Поодаль от них — мусульманин Саладин, (1138–1193), султан Египта и Сирии, прославленный и на христианском Западе своим душевным благородством. Отдельным кругом сидят мудрецы и поэты: учитель тех, кто знает— Аристотель (IV в. до. н. э.), почитавшийся в средние века как величайший из ученых; Сократ(469–399 гг. до н. э.), Платон(427–347 гг. до н. э.); Демокрит(ок. 460–370 гг. до н. э.), полагавший, что мир возник в силу случайного сочетания атомов; философы VII–III вв. до н. э. — Диоген, Фалес, Анаксагор, Зенон, Эмпедокл, Гераклит; Диоскорид— врач I в., писавший о целебных свойствах растений; Луций Анней Сенека, римский философ I в.; мифические поэты Греции — Орфей, своим пением чаровавший зверей и камни, и Лин; Марк ТуллийЦицерон — римский оратор и философ I в. до н. э.; геометр Эвклид(III в. до н. э.); астроном и географ Птолемей(II в.), чьей системе мира следовал и Данте; античные врачи Гиппократ(V–IV вв. до н. э.) и Голен(II в.), философ и врач XI в. Авиценна(Ибн-Сина); Аверроис(Авероэс, Ибн-Рошд), арабский философ XII в., знаменитый толкователь Аристотеля.

В дальнейшем Данте упоминает еще некоторых обитателей Лимба (см. Ч., XXII, 13–14; 97-114).

ПЕСНЬ ПЯТАЯ

1Так я сошел, покинув круг начальный, Вниз во второй; он менее, чем тот, Но больших мук в нем слышен стон печальный. 4Здесь ждет Минос [160] , оскалив страшный рот; Допрос и суд свершает у порога И взмахами хвоста на муку шлет. 7Едва душа, отпавшая от бога, Пред ним предстанет с повестью своей, Он, согрешенья различая строго, 10Обитель Ада назначает ей, Хвост обвивая столько раз вкруг тела, На сколько ей спуститься ступеней. 13Всегда толпа у грозного предела; Подходят души чередой на суд: Промолвила, вняла и вглубь слетела. 16«О ты, пришедший в бедственный приют, — Вскричал Минос, меня окинув взглядом И прерывая свой жестокий труд, — 19Зачем ты здесь, и кто с тобою рядом? Не обольщайся, что легко войти!» И вождь в ответ: «Тому, кто сходит Адом, 22Не преграждай сужденного пути. Того хотят — там, где исполнить властны То, что хотят. И речи прекрати». 25И вот я начал различать неясный И дальний стон; вот я пришел туда, Где плач в меня ударил многогласный. 28Я там, где свет немотствует всегда И словно воет глубина морская, Когда двух вихрей злобствует вражда. 31То адский ветер, отдыха не зная, Мчит сонмы душ среди окрестной мглы И мучит их, крутя и истязая.

160

ПЕСНЬ ПЯТАЯ

Круг второй — Минос — Сладострастники

4. Минос— в греческой мифологии — справедливый царь-законодатель Крита, ставший после смерти одним из трех судей загробного мира (вместе с Эаком и Радамантом). В Дантовом Аду, превращенный в беса, он назначает грешникам степень наказания.

34Когда они стремятся вдоль скалы, [161] Взлетают крики, жалобы и пени, На господа ужасные хулы. 37И я узнал, что это круг мучений Для тех, кого земная плоть звала, Кто предал разум власти вожделений. 40И как скворцов уносят их крыла, В дни холода, густым и длинным строем, Так эта буря кружит духов зла 43Туда, сюда, вниз, вверх, огромным роем; Там нет надежды на смягченье мук Или на миг, овеянный покоем. 46Как журавлиный клин летит на юг С унылой песнью в высоте надгорной, Так предо мной, стеная, несся круг 49Теней, гонимых вьюгой необорной, И я сказал: «Учитель, кто они, Которых так терзает воздух черный?» 52Он отвечал: «Вот первая, взгляни: Ее державе многие языки В минувшие покорствовали дни. 55Она вдалась в такой разврат великий, Что вольность всем была разрешена, Дабы народ не осуждал владыки. 58То Нинова венчанная жена, Семирамида, древняя царица; Ее земля Султану отдана. 61Вот нежной страсти горестная жрица, [162] Которой прах Сихея оскорблен; Вот Клеопатра, грешная блудница. 64А там Елена, тягостных времен Виновница; Ахилл, гроза сражений, Который был любовью побежден; 67Парис, Тристан». Бесчисленные тени Он назвал мне и указал рукой, Погубленные жаждой наслаждений. 70Вняв имена прославленных молвой Воителей и жен из уст поэта, Я смутен стал, и дух затмился мой. 73Я начал так: «Я бы хотел ответа От этих двух, [163] которых вместе вьет И так легко уносит буря эта».

161

34. Вдоль скалы— на которой восседает Минос.

162

61-62. Нежной страсти горестная жрица— карфагенская царица Дидона, вдова Сихея, заколовшая себя, когда ее покинул Эней (Эн., I и IV).

163

73-74. Я бы хотел ответа от этих двух. — Это и в Аду неразлучные тени Франчески да Римини и Паоло Малатеста. Франческа, дочь Гвидо да Полента, синьора Равенны (А., XXVII, 40–42), была около 1275 г. выдана замуж за Джанчотто Малатеста, отец которого был вождем риминийских гвельфов (см. прим. А., XXVII, 46), некрасивого и хромого. Когда Джанчотто узнал, что она вступила в любовную связь с его младшим братом Паоло, он убил обоих. Это случилось между 1283 и 1286 гг.

Последний свой приют изгнанник Данте нашел у племянника Франчески, Гвидо Новелло да Полента, синьора Равенны.

76И мне мой вождь: «Пусть ветер их пригнет Поближе к нам; и пусть любовью молит Их оклик твой; они прервут полет». 79Увидев, что их ветер к нам неволит: «О души скорби! — я воззвал. — Сюда! И отзовитесь, если Тот позволит!» [164] 82Как голуби на сладкий зов гнезда, Поддержанные волею несущей, Раскинув крылья, мчатся без труда, 85Так и они, паря во мгле гнетущей, Покинули Дидоны скорбный рой На возглас мой, приветливо зовущий. 88«О ласковый и благостный живой, Ты, посетивший в тьме неизреченной Нас, обагривших кровью мир земной; 91Когда бы нам был другом царь вселенной, Мы бы молились, чтоб тебя он спас, Сочувственного к муке сокровенной. 94И если к нам беседа есть у вас, Мы рады говорить и слушать сами, Пока безмолвен вихрь, как здесь сейчас. 97Я родилась над теми берегами, Где волны, как усталого гонца, Встречают По с попутными реками. [165] 100Любовь сжигает нежные сердца, И он пленился телом несравнимым, Погубленным так страшно в час конца. 103Любовь, любить велящая любимым, Меня к нему так властно привлекла, Что этот плен ты видишь нерушимым. 106Любовь вдвоем на гибель нас вела; В Каине [166] будет наших дней гаситель». Такая речь из уст у них текла. 109Скорбящих теней сокрушенный зритель, Я голову в тоске склонил на грудь. «О чем ты думаешь?» — спросил учитель. 112Я начал так: «О, знал ли кто-нибудь, Какая нега и мечта какая Их привела на этот горький путь!» 115Потом, к умолкшим слово обращая, Сказал: «Франческа, жалобе твоей Я со слезами внемлю, сострадая. 118Но расскажи: меж вздохов нежных дней, Что было вам любовною наукой, Раскрывшей слуху тайный зов страстей?» 121И мне она: «Тот страждет высшей мукой, Кто радостные помнит времена В несчастии; твой вождь тому порукой. 124Но если знать до первого зерна Злосчастную любовь ты полон жажды, Слова и слезы расточу сполна. 127В досужий час читали мы однажды О Ланчелоте сладостный рассказ; [167] Одни мы были, был беспечен каждый. 130Над книгой взоры встретились не раз, И мы бледнели с тайным содроганьем; Но дальше повесть победила нас. 133Чуть мы прочли о том, как он лобзаньем Прильнул к улыбке дорогого рта, Тот, с кем навек я скована терзаньем, 136Поцеловал, дрожа, мои уста. И книга стала нашим Галеотом! [168] Никто из нас не дочитал листа». 139Дух говорил, томимый страшным гнетом, Другой рыдал, и мука их сердец Мое чело покрыла смертным потом; 142И я упал, как падает мертвец.

164

81. Если Тот позволит— то есть если позволит бог.

165

97-99. Я родилась над теми берегами— в Равенне.

166

107. Каина— первый пояс девятого круга Ада, где казнятся убившие или предавшие своих родных (см. прим. А., XXXII, 16).

167

128. О Ланчелоте сладостный рассказ— французский прозаический роман XIII в. о рыцаре Круглого Стола Ланчелоте (Ланселоте) и о любви его к королеве Джиневре (Женьевре), жене короля Артура. Роман этот имелся и в итальянском переводе.

168

137. Галеот— рыцарь, способствовавший сближению Ланчелота с Джиневрой. Он уговорил прекрасную королеву поцеловать застенчивого героя.

ПЕСНЬ ШЕСТАЯ

1Едва ко мне вернулся ясный разум, Который был не в силах устоять Пред горестным виденьем и рассказом, — 4Уже средь новых пыток я опять, Средь новых жертв, куда ни обратиться, Куда ни посмотреть, куда ни стать. 7Я в третьем круге, там, где, дождь струится, Проклятый, вечный, грузный, ледяной; Всегда такой же, он все так же длится. 10Тяжелый град, и снег, и мокрый гной Пронизывают воздух непроглядный; Земля смердит под жидкой пеленой. 13Трехзевый Цербер [169] , хищный и громадный, Собачьим лаем лает на народ, Который вязнет в этой топи смрадной. 16Его глаза багровы, вздут живот, Жир в черной бороде, когтисты руки; Он мучит души, кожу с мясом рвет. 19А те под ливнем воют, словно суки; Прикрыть стараясь верхним нижний бок, Ворочаются в исступленье муки. 22Завидя нас, разинул рты, как мог, Червь гнусный, Цербер, и спокойной части В нем не было от головы до ног. 25Мой вождь нагнулся, простирая пясти, И, взяв земли два полных кулака, Метнул ее в прожорливые пасти. 28Как пес, который с лаем ждал куска, Смолкает, в кость вгрызаясь с жадной силой, И занят только тем, что жрет пока, — 31Так смолк и демон Цербер грязнорылый, Чей лай настолько душам омерзел, Что глухота казалась бы им милой. 34Меж призраков, которыми владел Тяжелый дождь, мы шли вперед, ступая По пустоте, имевшей облик тел. 37Лежала плоско их гряда густая, И лишь один, чуть нас заметил он, Привстал и сел, глаза на нас вздымая. 40«О ты, который в этот Ад сведен, — Сказал он, — ты меня, наверно, знаешь; Ты был уже, когда я выбыл вон». 43И я: «Ты вид столь жалостный являешь, Что кажешься чужим в глазах моих И вряд ли мне кого напоминаешь. 46Скажи мне, кто ты, жертва этих злых И скорбных мест и казни ежечасной, Не горше, но противней всех других». 49И он: «Твой город, [170] зависти ужасной Столь полный, что уже трещит квашня, Был и моим когда-то в жизни ясной. 52Прозвали Чакко [171] граждане меня. За то, что я обжорству предавался, Я истлеваю, под дождем стеня. 55И, бедная душа, я оказался Не одинок: их всех карают тут За тот же грех». Его рассказ прервался. 58Я молвил: «Чакко, слезы грудь мне жмут Тоской о бедствии твоем загробном. Но я прошу: скажи, к чему придут 61Враждующие в городе усобном; И кто в нем праведен; и чем раздор Зажжен в народе этом многозлобном?» 64И он ответил: «После долгих ссор Прольется кровь и власть лесным доставит, А их врагам — изгнанье и позор. 67Когда же солнце трижды лик свой явит, Они падут, а тем поможет встать Рука того, кто в наши дни лукавит. 70Они придавят их и будут знать, Что вновь чело на долгий срок подъемлют, Судив сраженным плакать и роптать. [172] 73Есть двое праведных, но им не внемлют. [173] Гордыня, зависть, алчность — вот в сердцах Три жгучих искры, что вовек не дремлют». 76Он смолк на этих горестных словах. И я ему: «Из бездны злополучий Вручи мне дар и будь щедрей в речах. 79Теггьяйо, Фарината, дух могучий, Все те, чей разум правдой был богат, Арриго, Моска или Рустикуччи, — 82Где все они, я их увидеть рад; Мне сердце жжет узнать судьбу славнейших: Их нежит небо или травит Ад?» 85И он: «Они средь душ еще чернейших: Их тянет книзу бремя грешных лет; Ты можешь встретить их в кругах дальнейших. [174] 88Но я прошу: вернувшись в милый свет, Напомни людям, что я жил меж ними. Вот мой последний сказ и мой ответ». 91Взглянув глазами, от тоски косыми, Он наклонился и, лицо тая, Повергся ниц меж прочими слепыми. 94И мне сказал вожатый: «Здесь гния, Он до трубы архангела [175] не встанет. Когда придет враждебный судия, 97К своей могиле скорбной каждый прянет И, в прежний образ снова воплотясь, Услышит то, что вечным громом грянет». [176] 100Мы тихо шли сквозь смешанную грязь Теней и ливня, в разные сужденья О вековечной жизни углубясь. 103Я так спросил: «Учитель, их мученья, По грозном приговоре, как — сильней Иль меньше будут, иль без измененья?» 106И он: «Наукой сказано твоей, Что, чем природа совершенней в сущем, Тем слаще нега в нем, и боль больней. 109Хотя проклятым людям, здесь живущим, К прямому совершенству не прийти, Их ждет полнее бытие в грядущем». [177] 112Мы шли кругом по этому пути; Я всей беседы нашей не отмечу; И там, где к бездне начал спуск вести, 115Нам Плутос [178] , враг великий, встал навстречу.

169

ПЕСНЬ ШЕСТАЯ

Круг третий. — Цербер. — Чревоугодники

13. Цербер— в греческой мифологии — трехглавый пес, охраняющий вход в Аид (Эн., VI, 417–423). У Данте это трехглавое чудовище, бес (ст. 31) с чертами пса и человека (борода, руки), терзающий чревоугодников.

170

49. Твой город— Флоренция.

171

52. Чакко. — «Жил во Флоренции некто, всеми прозываемый Чакко, человек, прожорливее которого не бывало никогда», — так рассказывает о нем Боккаччо в посвященной ему новелле «Декамерона» (IX, 8).

172

64-72. И он ответил… — Чакко предсказывает ближайшие судьбы Флоренции, раздираемой враждою между Черными гвельфами (сторонниками римской курии), возглавляемыми знатным родом Донати, и Белыми гвельфами, с родом Черки во главе (отстаивавшими независимость Флоренции против посягательств папы Бонифация VIII). После долгих ссор прольется кровь— при стычке Белых и Черных на празднике 1 мая 1300 г. Властьдостанется лесным(так названы Белые, потому что Черки были выходцы из деревни), а многих Черных постигнет изгнанье(летом 1301 г., после раскрытия их заговора в церкви Санта-Тринита). Когда же солнце трижды лик свой явит, то есть в 1302 г., они(Белые) падут, а тем(Черным) поможет встать рука того(папы Бонифация VIII), кто в наши дни(в 1300 г.) лукавит, ведя себя двулично. Они(Черные) придавят их(Белых)

и восторжествуют на долгий срок(многие Белые, в том числе Данте, подвергнутся изгнанию. См. — прим. Р., XVII, 48).

173

73. Есть двое праведных, но им не внемлют. — Нет никаких данных, чтобы установить, имел ли здесь Данте в виду определенных лиц. Быть может, он просто хотел сказать, что во Флоренции не насчитать даже трех праведников, которые, по библейскому выражению, вошедшему в поговорку, одни спаслись бы от божьего гнева.

174

79-87. Данте спрашивает о судьбе некоторых славнейших флорентийцев, как гвельфов, так и гибеллинов (см. прим. А., X, 32–51).

175

95. До трубы архангела— то есть до Страшного суда, который, по церковным представлениям, ожидает живых и мертвых.

176

96-99. Смысл: «Когда придет Христос судить живых и мертвых (враждебный к грешным судия), каждая из душ поспешит к могиле, где погребено ее тело, войдет в него и услышит свой приговор».

177

106-111. Наукой сказано твоей— то есть в трудах Аристотеля, на «Этику» и «Физику» которого Вергилий ссылается и в других случаях (А., XI, 80, 101). Чем существо совершеннее, тем оно восприимчивее к наслаждению и к страданию. Душа без тела менее совершенна, чем соединенная с ним. Поэтому после воскресения мертвых грешники, хоть им «к прямому совершенству не прийти», будут испытывать еще большие страдания в Аду, а праведники — еще большее блаженство в Раю (Р., XIV, 43–60).

178

115. Плутос— бог богатства в греческой мифологии. Здесь это звероподобный демон, охраняющий доступ в четвертый круг Ада, где казнятся скупцы и расточители.

ПЕСНЬ СЕДЬМАЯ

1«Рар`e Sat'an, рар`e Sat'an aleppe!» [179] — Хриплоголосый Плутос закричал. Хотя бы он и вдвое был свирепей, — 4Меня мудрец, все знавший, ободрял, — Не поддавайся страху: что могло бы Нам помешать спуститься с этих скал?» 7И этой роже, вздувшейся от злобы, Он молвил так: «Молчи, проклятый волк! Сгинь в клокотаньи собственной утробы! 10Мы сходим в тьму, и надо, чтоб ты смолк; Так хочет тот, кто мщенье Михаила [180] Обрушил в небе на мятежный полк». 13Как падают надутые ветрила, Свиваясь, если щегла рухнет вдруг, Так рухнул зверь, и в нем исчезла сила. 16И мы, спускаясь побережьем мук, Объемлющим всю скверну мирозданья, Из третьего сошли в четвертый круг. 19О правосудье божье! Кто страданья, Все те, что я увидел, перечтет? Почто такие за вину терзанья? 22Как над Харибдой [181] вал бежит вперед И вспять отхлынет, прегражденный встречным, Так люди здесь водили хоровод. 25Их множество казалось бесконечным; Два сонмища шагали, рать на рать, Толкая грудью грузы, с воплем вечным; 28Потом они сшибались и опять С трудом брели назад, крича друг другу: «Чего копить?» или «Чего швырять?» — 31И, двигаясь по сумрачному кругу, Шли к супротивной точке с двух сторон, По-прежнему ругаясь сквозь натугу; 34И вновь назад, едва был завершен Их полукруг такой же дракой хмурой. И я промолвил, сердцем сокрушен: 37«Мой вождь, что это за народ понурый? Ужель все это клирики, весь ряд От нас налево, [182] эти там, с тонзурой?» 40И он: «Все те, кого здесь видит взгляд, Умом настолько в жизни были кривы, Что в меру не умели делать трат. [183] 43Об этом лает голос их сварливый, Когда они стоят к лицу лицом, Наперекор друг другу нечестивы. [184] 46Те — клирики, с пробритым гуменцом; Здесь встретишь папу, встретишь кардинала, Не превзойденных ни одним скупцом». 49И я: «Учитель, я бы здесь немало Узнал из тех, кого не так давно Подобное нечестие пятнало». 52И он: «Тебе узнать их не дано: На них такая грязь от жизни гадкой, Что разуму обличье их темно. 55Им вечно так шагать, кончая схваткой; Они восстанут из своих могил, Те — сжав кулак, а эти — с плешью гладкой. [185] 58Кто недостойно тратил и копил, Лишен блаженств и занят этой бучей; Ее и без меня ты оценил. 61Ты видишь, сын, какой обман летучий Даяния Фортуны, род земной Исполнившие ненависти жгучей: 64Все золото, что блещет под луной Иль было встарь, из этих теней, бедных Не успокоило бы ни одной». 67И я: «Учитель таин заповедных! Что есть Фортуна, счастье всех племен Держащая в когтях своих победных?» 70«О глупые созданья, — молвил он, — Какая тьма ваш разум обуяла! Так будь же наставленьем утолен. 73Тот, чья премудрость правит изначала, Воздвигнув тверди, создал им вождей, Чтоб каждой части часть своя сияла, 76Распространяя ровный свет лучей; Мирской же блеск он предал в полновластье Правительнице судеб, чтобы ей 79Перемещать, в свой час, пустое счастье Из рода в род и из краев в края, В том смертной воле возбранив участье. 82Народу над народом власть дая, Она свершает промысел свой строгий, И он невидим, как в траве змея. 85С ней не поспорит разум ваш убогий: Она провидит, судит и царит, Как в прочих царствах остальные боги. 88Без устали свой суд она творит: Нужда ее торопит ежечасно, И всем она недолгий миг дарит. 91Ее-то и поносят громогласно, Хотя бы подобала ей хвала, И распинают, и клянут напрасно. 94Но ей, блаженной, не слышна хула: Она, смеясь меж первенцев творенья, [186] Крутит свой шар, [187] блаженна и светла. [188] 97Но спустимся в тягчайшие мученья: Склонились звезды, [189] те, что плыли ввысь, Когда мы шли; запретны промедленья». 100Мы пересекли круг и добрались До струй ручья, которые просторной, Изрытой ими, впадиной неслись. 103Окраска их была багрово-черной; И мы, в соседстве этих мрачных вод, Сошли по диким тропам с кручи горной. 106Угрюмый ключ стихает и растет В Стигийское болото, [190] ниспадая К подножью серокаменных высот. 109И я увидел, долгий взгляд вперяя, Людей, погрязших в омуте реки; Была свирепа их толпа нагая. 112Они дрались, не только в две руки, Но головой, и грудью, и ногами, Друг друга норовя изгрызть в клочки. 115Учитель молвил: «Сын мой, перед нами Ты видишь тех, кого осилил гнев; Еще ты должен знать, что под волнами 118Есть также люди; [191] вздохи их, взлетев, Пузырят воду на пространстве зримом, Как подтверждает око, посмотрев. 121Увязнув, шепчут: «В воздухе родимом, Который блещет, солнцу веселясь, Мы были скучны, полны вялым дымом; 124И вот скучаем, втиснутые в грязь». Такую песнь у них курлычет горло, Напрасно слово вымолвить трудясь». 127Так, огибая илистые жерла, Мы, гранью топи и сухой земли, Смотря на тех, чьи глотки тиной сперло, 130К подножью башни наконец пришли.

179

ПЕСНЬ СЕДЬМАЯ

Круг четвертый. — Плутос. — Скупцы и расточители. — Круг пятый. — Стигийское болото. — Гневные

1. Рар`e Sat`an, pap`e Sat`an aleppe! — Как видно из ст. 3-12, Вергилию понятен смысл этих загадочных слов: они выражают ярость и угрозу.

180

11. Михаил— архангел, который в «Апокалипсисе» свергает с неба сатану и его войско.

181

22. Харибда— водоворот, образованный встречными течениями в Мессинском проливе, у сицилийского берега, против Сциллы (мыс Шильо) на итальянском берегу.

182

39. От нас налево. — В левом полукружии движутся скупцы, в правом — расточители.

183

42. Что в меру не умели делать трат— потому что одни были скупы, а другие — расточительны.

184

45. Наперекор друг другу нечестивы— то есть виновные в противоположных грехах, (ср. Ч., XXII, 31–54.)

185

57. С плешью гладкой— потому что, по итальянской поговорке, «промотались до последнего волоса» (ср. Ч., XXII, 46–48).

186

95. Первенцы творенья— ангелы.

187

96. Крутит свой шар. — Фортуна иногда изображалась держащей шар или колесо, символ переменчивости судьбы.

188

61-96. Фортуна— римская богиня судьбы и случая. Вергилий попрекает Данте за его ошибочную мысль, будто Фортуна держит «в когтях своих» счастье всех племен(ст. 68–69), и поясняет, что она только исполнительница справедливой божьей воли. Бог, воздвигнув тверди, создал им вождей(ст. 74). Это ангелы-движители, «умы», «разумы» (см. прим. Р., II, 129), управляющие вращением небесных сфер и сообщающие им силу влияния на земную жизнь. Каждой части, то есть каждой из небесных сфер, сияет своя часть(ст. 75), то есть свой ангельский круг (Р., XXVIII, 13–78). Мирским же блеском(ст. 77), то есть земным счастьем, распоряжается Фортуна; здесь она полновластна, как в прочих царствах, то есть в небесных сферах, остальные боги, то есть ангелы-движители.

189

98. Склонились звезды… — Когда поэты двинулись в путь (А., I, 136; II, 1–6), звезды поднимались от востока к середине неба. Теперь они начали клониться к западу, то есть миновала полночь.

190

107. Стигийское болото— см. прим. А., III, 77.

191

118. Есть также люди. — Это те, кто особенно глубоко таил в себе гнев и ненависть и как бы задыхался от них.

ПЕСНЬ ВОСЬМАЯ

1Скажу, продолжив, что до башни этой Мы не дошли изрядного куска, Когда наш взгляд, к ее зубцам воздетый, 4Приметил два зажженных огонька [192] И где-то третий, глазу чуть заметный, Как бы ответивший издалека. 7Взывая к морю мудрости всесветной, Я так спросил: «Что это за огни? Кто и зачем дает им знак ответный?» 10«Когда ты видишь сквозь туман, взгляни, — Так молвил он. — Над илистым простором Ты различишь, кого зовут они». 13Ни перед чьим не пролетала взором Стрела так быстро, в воздухе спеша, Как малый челн, который, в беге скором, 16Стремился к нам, по заводи шурша, С одним гребцом, кричавшим громогласно: «Ага, попалась, грешная душа!» 19«Нет, Флегий, [193] Флегий, ты кричишь напрасно, — Сказал мой вождь. — Твои мы лишь на миг, И в этот челн ступаем безопасно». 22Как тот, кто слышит, что его постиг Большой обман, и злится, распаленный, Так вспыхнул Флегий, искажая лик. 25Сошел в челнок учитель благосклонный, Я вслед за ним, и лишь тогда ладья Впервые показалась отягченной. 28Чуть в лодке поместились вождь и я, Помчался древний струг, и так глубоко Не рассекалась ни под кем струя. 31Посередине мертвого потока Мне встретился один; [194] весь в грязь одет, Он молвил: «Кто ты, что пришел до срока?» 34И я: «Пришел, но мой исчезнет след. А сам ты кто, так гнусно безобразный?» «Я тот, кто плачет», — был его ответ. 37И я: «Плачь, сетуй в топи невылазной, Проклятый дух, пей вечную волну! Ты мне — знаком, такой вот даже грязный». 40Тогда он руки протянул к челну; Но вождь толкнул вцепившегося в злобе, Сказав: «Иди к таким же псам, ко дну!»

192

ПЕСНЬ ВОСЬМАЯ

Круг пятый (окончание). — Флегий. — Город Дит

4. Два зажженных огонька— сигнал о прибытии двух душ, на который с башни города Дита (по ту сторону Стигийского болота) подается ответный сигнал, вслед за чем оттуда на челне отплывает перевозчик.

193

19. Флегий— по греческому мифу, царь лапифов, сын Арея и смертной. В гневе на Аполлона, обольстившего его дочь, он сжег Дельфийский храм и был ввергнут в Аид. У Данте он — злобный страж пятого круга, перевозчик душ через Стигийское болото, где казнятся гневные.

194

32. Мне встретился один. — Это богатый флорентийский рыцарь, сторонник Черных, Филиппе дельи Адимари, отличавшийся надменностью и бешеным нравом. Он прозван был Ардженти(ст. 61), то есть «серебряный», потому что подковывал своего коня серебром. Есть основания считать, что существовала резкая личная вражда между ним и Данте.

43И мне вкруг шеи, с поцелуем, обе Обвив руки, сказал: «Суровый дух, Блаженна несшая тебя в утробе! 46Он в мире был гордец и сердцем сух; Его деяний люди не прославят; И вот он здесь от злости слеп и глух. 49Сколь многие, которые там правят, Как свиньи, влезут в этот мутный сток И по себе ужасный срам оставят!» 52И я: «Учитель, если бы я мог Увидеть вьявь, как он в болото канет, Пока еще на озере челнок!» 55И он ответил: «Раньше, чем проглянет Тот берег, утолишься до конца, И эта радость для тебя настанет». 58Тут так накинулся на мертвеца Весь грязный люд в неистовстве великом, Что я поднесь благодарю Творца. 61«Хватай Ардженти!» — было общим криком; И флорентийский дух, кругом тесним, Рвал сам себя зубами в гневе диком. 64Так сгинул он, и я покончу с ним; Но тут мне в уши стон вонзился дальный, И взгляд мой распахнулся, недвижим. 67«Мой сын, — сказал учитель достохвальный, — Вот город Дит, [195] и в нем заключены Безрадостные люди, сонм печальный». 70И я: «Учитель, вот из-за стены Встают его мечети, багровея, Как будто на огне раскалены». 73«То вечный пламень, за оградой вея, — Сказал он, — башни красит багрецом; Так нижний Ад тебе открылся, рдея». 76Челнок вошел в крутые рвы, кругом Объемлющие мрачный гребень вала; И стены мне казались чугуном. 79Немалый круг мы сделали сначала И стали там, где кормчий мглистых вод: «Сходите! — крикнул нам. — Мы у причала». 82Я видел на воротах много сот Дождем ниспавших с неба, [196] стражу входа, Твердивших: «Кто он, что сюда идет, 85Не мертвый, в царство мертвого народа?» Вождь подал вид, что он бы им хотел Поведать тайну нашего прихода. 88И те, кладя свирепости предел: «Сам подойди, но отошли второго, Раз в это царство он вступить посмел. 91Безумный путь пускай свершает снова, Но без тебя; а ты у нас побудь, Его вожак средь сумрака ночного». 94Помысли, чтец, в какую впал я жуть, Услышав этой речи звук проклятый; Я знал, что не найду обратный путь. 97И я сказал: «О милый мой вожатый, Меня спасавший семь и больше раз, Когда мой дух робел, тоской объятый, 100Не покидай меня в столь грозный час! Когда запретен город, нам представший, Вернемся вспять стезей, приведшей нас». 103И властный муж, меня сопровождавший, Сказал: «Не бойся; нашего пути Отнять нельзя; таков его нам давший. 106Здесь жди меня; и дух обогати Надеждой доброй; в этой тьме глубокой Тебя и дальше буду я блюсти». 109Ушел благой отец, и одинокий Остался я, и в голове моей И «да», и «нет» творили спор жестокий. 112Расслышать я не мог его речей; Но с ним враги беседовали мало, И каждый внутрь укрылся поскорей, 115Железо их ворот загрохотало Пред самой грудью мудреца, и он, Оставшись вне, назад побрел устало. 118Потупя взор и бодрости лишен, Он шел вздыхая, и уста шептали: «Кем в скорбный город путь мне возбранен!» 121И мне он молвил: «Ты, хоть я в печали, Не бойся; я превозмогу и здесь, Какой бы тут отпор ни замышляли. 124Не новость их воинственная спесь; Так было и пред внешними вратами, [197] Которые распахнуты поднесь. 127Ты видел надпись с мертвыми словами; Уже оттуда, нисходя с высот, Без спутников, идет сюда кругами 130Тот, чья рука нам город отомкнет».

195

68. Город Дит. — Дит (Dis) — латинское имя Аида, или Плутона, властителя преисподней, сына Кроноса и Реи, брата Зевса и Посейдона. Данте называет так Люцифера (лат. Lucifer — Светоносец, древнерусск. — Денница), верховного дьявола, царя Ада (А., XI, 64; XII, 39; XXXIV, 20). Его имя носит и адский город, окруженный Стигийским болотом, то есть области Ада, лежащие внутри крепостной стены и носящие общее название нижнего Ада(ст. 75).

196

82-83. Много сот дождем ниспавших с неба— то есть многие сотни дьяволов, которые когда-то были ангелами, но вместе с Люцифером восстали на бога и низвержены в ад.

197

125-126. Так было и пред внешними вратами… — По церковной легенде, когда Христос сходил в ад, чтобы вывести оттуда души праведных (А., IV, 52–63), дьяволы преградили ему путь, но он разбил адские врата, которые с тех пор остались открытыми.

ПЕСНЬ ДЕВЯТАЯ

1Цвет, робостью на мне запечатленный, Когда мой спутник повернул назад, — Согнал с его лица налет мгновенный. [198] 4Он слушал, тщетно напрягая взгляд, Затем что вдаль глаза не уводили Сквозь черный воздух и болотный чад. 7«И все ж мы победим, — сказал он, — или… Такая нам защитница [199] дана! О, где же тот, кто выше их усилий!» 10Я видел, речь его рассечена, Начатую спешит покрыть иная, И с первою несходственна она. 13Но я внимал ей, мужество теряя, Мрачней, быть может, чем она была, Оборванную мысль воспринимая. 16«Туда, на дно печального жерла, Спускаются ли с первой той ступени, [200] Где лишь надежда в душах умерла?» 19Так я спросил; и он: «Из нашей сени По этим, мною пройденным, тропам Лишь редкие досель сходили тени. 22Но некогда я здесь прошел и сам, Злой Эрихто [201] заклятый, что умела Обратно души призывать к телам. 25Едва лишь плоть во мне осиротела, Сквозь эти стены был я снаряжен За пленником Иудина предела. [202] 28Всех ниже, всех темней, всех дальше он От горней сферы, связь миров кружащей; [203] Я знаю путь; напрасно ты смущен. 31Низина эта заводью смердящей Повсюду облегает скорбный вал, Разгневанным отпором нам грозящий». 34Не помню я, что он еще сказал: Всего меня мой глаз, в тоске раскрытый, К вершине рдяной башни приковал, 37Где вдруг взвились, для бешеной защиты, Три Фурии, кровавы и бледны И гидрами зелеными обвиты; 40Они как жены были сложены; Но, вместо кос, клубами змей пустыни Свирепые виски оплетены 43И тот, кто ведал, каковы рабыни Властительницы вечных слез ночных, Сказал: «Взгляни на яростных Эриний. 46Вот Тисифона, средняя из них; Левей — Мегера: справа олютело Рыдает Алекто». [204] И он затих. 49А те себе терзали грудь и тело Руками били; крик их так звенел, Что я к учителю приник несмело. 52«Медуза [205] где? Чтоб он окаменел! — Они вопили, глядя вниз. — Напрасно Тезеевых мы не отмстили дел». [206] 55«Закрой глаза и отвернись; ужасно Увидеть лик Горгоны; к свету дня Тебя ничто вернуть не будет властно». 58Так молвил мой учитель и меня Поворотил, своими же руками, Поверх моих, глаза мне заслоня. 61О вы, разумные, взгляните сами, И всякий наставленье да поймет, Сокрытое под странными стихами! 64И вот уже по глади мутных вод Ужасным звуком грохот шел ревущий, Колебля оба брега, наш и тот, — 67Такой, как если ветер всемогущий, Враждующими воздухами взвит, Преград не зная, сокрушает пущи, 70Ломает ветви, рушит их и мчит; Вздымая прах, идет неудержимо, И зверь и пастырь от него бежит. 73Открыв мне очи: «Улови, что зримо Там, — он промолвил, — где всего черней Над этой древней пеной горечь дыма». 76Как от змеи, противницы своей, Спешат лягушки, расплываясь кругом, Чтоб на земле упрятаться верней, 79Так, видел я, гонимые испугом, Станицы душ бежали пред одним, Который Стиксом шел, как твердым лугом. 82Он отстранял от взоров липкий дым, Перед собою левой помавая, И, видимо, лишь этим был томим. 85Посла небес [207] в идущем признавая, Я на вождя взглянул; и понял знак Пред ним склониться, уст не размыкая. 88О, как он гневно шел сквозь этот мрак! Он стал у врат и тростию подъятой Их отворил, — и не боролся враг. 91«О свергнутые с неба, род проклятый, — Возвысил он с порога грозный глас, — Что ты замыслил, слепотой объятый? 94К чему бороться с волей выше вас, Которая идет стопою твердой И ваши беды множила не раз? 97Что на судьбу кидаться в злобе гордой? Ваш Цербер, если помните о том, И до сих пор с потертой ходит мордой». [208] 100И вспять нечистым двинулся путем, Нам не сказав ни слова, точно кто-то, Кого теснит и гложет об ином, 103Но не о том, кто перед ним, забота; И мы, ободрясь от священных слов, Свои шаги направили в ворота. 106Мы внутрь вошли, не повстречав врагов, И я, чтоб ведать образ муки грешной, Замкнутой между крепостных зубцов, 109Ступив вовнутрь, кидаю взгляд поспешный И вижу лишь пустынные места, Исполненные скорби безутешной. 112Как в Арле [209] , там, где Рона разлита, Как в Поле, где Карнаро многоводный [210] Смыкает Италийские врата, 115Гробницами исхолмлен дол бесплодный, — Так здесь повсюду высились они, Но горечь этих мест была несходной; 118Затем что здесь меж ям ползли огни, Так их каля, как в пламени горнила Железо не калилось искони. 121Была раскрыта каждая могила, И горестный свидетельствовал стон, Каких она отверженцев таила 124И я: «Учитель, кто похоронен В гробницах этих скорбных, что такими Стенаниями воздух оглашен?» 127«Ересиархи, — молвил он, — и с ними Их присные, всех толков; глубь земли Они устлали толпами густыми. 130Подобные с подобными легли, И зной в гробах где злей, где меньше страшен». Потом он вправо взял, и мы пошли 133Меж полем мук и выступами башен.

198

ПЕСНЬ ДЕВЯТАЯ

У ворот Дита — Фурии — Посол небес — Круг шестой — Еретики

1-3. Смысл: «Видя, что при его возвращении я побледнел от страха, Вергилий поборол собственную бледность».

199

8. Защитница— Беатриче.

200

17-18. Спускаются ли с первой той ступени— то есть из Лимба.

201

23. Эрихто— легендарная фессалийская волшебница, воскрешавшая мертвых и заставлявшая их предсказывать будущее (Лукан, «Фарсалия», VI, 507–830).

202

27. Иудин предел— Джудекка, центральный круг ледяного озера Коцит, в самой глубине Ада (А., XXXIV), где казнится Иуда.

203

29. От горней сферы, связь миров кружащей— от девятого неба, или Перводвигателя (см. прим. Р., I, 76–77).

204

38-48. Три Фурии(греч. — Эринии, ст. 45), то есть Тисифона(«мстящая за убийство»), Мегера(«ненавистница»), Алекто(«неуемная»), в античной мифологии — богини проклятия, мести и кары. Они обитали в преисподней, где царит властительница вечных слез(ст. 44) Прозерпина (греч. — Персефона) — супруга Плутона.

205

52. Медуза— по греческому мифу, одна из трех сестер- Горгон, змееволосая дева, при виде которой люди и звери каменели. Персей отрубил ей голову, и «лик Горгоны» (ст. 56) стал в его руках страшным оружием против врагов, превращая их в камень.

206

53-54. Напрасно Тезеевых мы не отмстили дел. — Тезей со своим другом Пирифоем спускался в преисподнюю, чтобы похитить для него Персефону. Эринии жалеют, что в свое время не погубили его; тогда у смертных пропала бы охота проникать в подземный мир.

207

85. Посла небес— то есть ангела.

208

98-99. Ваш Цербер… — Труднейшим из двенадцати подвигов Геракла было похищение Цербера. От Геракловой цепи у Цербера до сих пор потерта морда.

209

112. Арль— город в Провансе, на левом берегу Роны; близ него расположено знаменитое в средние века кладбище со множеством римских и христианских могил.

210

113. Пола— город на южной оконечности Истрии, омываемой с востока заливом Карнаро(Кварнеро). В его окрестностях также существовал обширный римский некрополь.