Новая журналистика и Антология новой журналистики
Шрифт:
Звучит гонг, точнее колокол, а еще точнее — колокольчик, которым обычно вызывают повариху из кухни. Фелисия собирает, приглашает, заманивает собравшихся в гостиную.
— Ленни! — обращается она к Бернстайну. — Поторопи отстающих.
Ленни в дальнем конце гостиной, у входа в прихожую.
— Отстающие! — восклицает он, наклонившись к двери. — А ну поторопись!
Гости подтягиваются в гостиную, в которой вся мебель сдвинута к стенам, а середина заставлена тремя-четырьмя десятками раскладных стульев. Желтостенный китайский зал украшен белой лепниной, бра, простеночными зеркалами, портретом Фелисии, раскинувшейся в легком летнем кресле. У противоположной входу стены, где уже стоит хозяйка, — два рояля с опущенными крышками. Пара, сдвинутая валетом. Оба уставлены множеством фотоснимков в серебряных рамках, поддерживаемых бархатными подставочками
160
Уютно (нем.).
Ленни согнал «отстающих», зал заполнился. Народ расселся на стульях, на диванах и в креслах вдоль стен. Ленни стоит сзади вместе с некоторыми из «отстающих». Отто Премингер устроился на диване возле роялей, где ожидались выступающие. Жен «Пантер» устроили впереди, рядом с Генри Митчеллом и Жюли Беллафонте, супругой Гарри Беллафонте. Жюли белая, но негритянки называют ее сестрой. Там же Барбара Уолтере, ведущая телевизионного шоу «Сегодня», в клетчатом брючном костюме с пушистым меховым воротником. Гарольд Тэйлор, в молодости «бой-президент» у Сары Лоренс [161] , все еще свежий и упругий в свои полсотни лет, обнял и поцеловал в щеку Гэйл Лумет. Роберт Бэй неторопливо опустился на стул в центре зала. Джин ван ден Хейвел стоит с мужчинами сзади и фокусирует свою узкоглазую улыбку на роялях. Шарлотта Кертис возле дверей строчит в блокноте.
161
Женский гуманитарно-художественный колледж, открывший впоследствии мужское отделение.
— Я от души благодарю всех присутствующих за то, что оказали высокую честь нашему дому, — донесся от фортепьяно роскошный голос Фелисии. — Очень рада вас видеть здесь сегодня. — Все прекрасно. Фелисия представляет Леона Квота, адвоката, одного из организаторов сбора средств в фонд двадцати одного члена организации «Пантер», арестованного за подготовку взрыва пяти универмагов в Нью-Йорке, железнодорожного вокзала в Нью-Хейвене, полицейского участка и ботанического сада в Бронксе.
Леону Квоту пятьдесят два года. С виду это типичный делец, заправляющий комбинацией адвокатской конторы, агентства недвижимости и страхового пункта на втором этаже двухэтажного домика где-то на Квинз-бульвар. Но видимость обманчива. Леон Квот украшен бачками. Существенными бакенбардами. Не какими-то еле заметными черточками возле уха, не зализанными вперед скаутскими конструкциями, как у нынешних свингеров, а настоящими котлетами, как-то незаметно превратившимися в символ Движения.
— Мы все благодарны миссис Бернстайн… — начал Леон Квот, расплывшись в улыбке. Вот только вторую половину фамилии он произнес как «стейн».
— Стайн! — громко бухнуло с другой стороны зала. Ленни. Леон Квот и «Черные пантеры» еще услышат о Ленни. Его черед еще придет. Всю жизнь Ленни настаивал на этом варианте произношения: «стайн» вместо «стейн», как бы подчеркивая, что он не из тех евреев образца двадцать первого года, которые маскируют свои корни корявой английской модификацией. Некоторым из присутствующих вспомнился курьезный случай с Ларри Риверсом. Говорят, что однажды кто-то его спросил: «Слушай, утверждают, что якобы ты и Бернстейн поссорились?» На это Ларри Риверс отрезал: «Стайн!»
— Мы благодарим ее, — продолжил Квот, отвесив поклон в адрес хозяйки и избегая дальнейших упражнений с трудной фамилией, — за прекрасный прием…
Затем он одарил своей ослепительной улыбкой аудиторию.
— Полагаю, все мы, здесь присутствующие — всего лишь шумное сборище праздных снобов, скучающих эстетов и заевшихся интеллигентов.
Квот следит за публикой, но ожидаемых улыбок не замечает. Но его и не перебивают, не болтают. Молча слушают. И то ладно. Присутствующие собрались ради «Пантер» и Радикального Шика, а не слушать подкалывания в адрес Эгнью со стороны второразрядного адвоката. Но Квот уже увяз, сразу ему не выбраться, и он продолжает швырять в Хэмфри комками грязи из болота, в котором застрял.
— Как бы я ни уважал Лестера Мэддокса, но, увидев, как Хэмфри обнимает его за плечи…
Наконец он выбирается на ровную дорогу и увеличивает скорость. Квот живо описывает страдания двадцати одного арестованного «пантеровца». В тюрьме они со второго февраля шестьдесят девятого года, обвинение смешное. Надо же, взорвать ботанический сад! Залог требуют совершенно невообразимый — по сто тысяч долларов за каждого, что равносильно отказу. Заключенных держат порознь и постоянно переводят из тюрьмы в тюрьму. Не допускают к ним адвокатов, затрудняя тем самым подготовку защиты. Подвергают бесчеловечному обращению. Например, эпилептика Ли Берри схватили прямо на больничной койке и бросили в одиночную камеру с постоянно горящей над ним лампой. А пока что оставшиеся на свободе члены организации, такие как Фред Хэмптон, подвергаются постоянным преследованиям и придиркам со стороны полиции.
— Один из не арестованных пока вождей движения «Черных пантер», фельдмаршал партии Дон Кокс, сейчас здесь, с нами, — улыбается Квот.
— Все путем, — отвечает Леону Квоту неожиданно мягкий голос. И из-за рояля возникает высокий негр… Негр из-за фортепьяно!..
С тех пор как родилась тема бедности, белые время от времени замечают людей, которых раньше вроде бы и на свете-то не было. Индейцев, например, или самоанцев. Ну, самоанцев-то не замечали не так уж долго. Самоанцы — активные персонажи сцены бедности. Они — древний ужас сцены бедности. Даже полтора ужаса.
Непонятно, почему большинство обитателей Сан-Франциско ничего не слышало о самоанцах. Если вы бросите хотя бы беглый взгляд на этакого добра молодца, прогуливающегося по миссии, то не скоро его забудете. Видели когда-нибудь футболистов вблизи? На улице, например, или в кафе. Бросается в глаза не то, что они большие, а то, что они такие большие, до ужаса. В них все преувеличенное, даже головы. Как арбуз голова. Но глаза маленькие. И рот невелик. А шеи вообще нет. От ушей вниз они как будто сварная конструкция какая-то, газовый котел, что ли. Кажется, что футболисты — это специально выведенная порода людей. Так вот, самоанцы еще больше. По сравнению с середнячком-самоанцем Буба Смит из «Кольтов» просто шмакодявка. Самоанцы начинаются от 300 фунтов и расширяются, расширяются. Просто невероятные здоровяки. Большие и гладкие. Лица вширь. А цвета темно-коричневого.
Как-то в миссии прослышали, что из программы помощи бедноте собираются выкинуть летние сезонные работы и народ останется на бобах. И вот набралась делегация, чтобы взять за глотку контору по бедности и качать права, пока поезд не ушел и бюрократы не приняли решения. Собрались черные, чиканос [162] , филиппинос и с десяток самоанцев.
На первом этаже этой самой конторы — большущий зал, совсем пустой, только стулья деревянные. Вроде профсоюзного, но без плевательниц. Или еще похож на комнату, где новые граждане присягу приносят. Как будто эти, в конторе, хотят сказать: вот, мы столов с кожею не заводим, все денежки вам, дорогие нуждающиеся.
162
Американцы мексиканского происхождения (сокр. от исп. Mexicanos, что иногда произносят как Mechicanos).
Ну в общем, пришли наши ребята, требуют главного. Ну, главного, говорят им, нету, уехал по делам бедноты. А полуглавный сейчас выйдет, подождите чуток.
Вышел к ним парень ирландского обличья, на Макмагона похож из телевизора, только нос подлиннее будет. Вообще, с точки зрения нормального человека, носы у белых, скажу я вам… ужас, просто ужас. Длинные, острые, как морковки, кривые, как стручковый перец, висячие, как огурцы, крюками, как не знаю что… У этого крюк чуть сам в себя не втыкался, да маленько не доставал.