Новеллы моей жизни. Том 1
Шрифт:
Человек, с которым я глубоко поняла радость любви и семьи, был Николай Васильевич Попов. В первый раз я увидела его в Горфинотделе. Он был там заместителем заведующего. Невысокого роста, пенсне на мягком носу, добрые, живые глаза и обаятельная улыбка. Он должен был экономить деньги и отказывать театрам в ассигнованиях, но его все театральные работники почему-то любили: даже в тех условиях все, что он мог делать хорошего, он делал, хотя совсем не был размазней — наоборот, был умным, деловым.
Как-то он попал на один из районных детских утренников, где я в качестве «тети Наташи» вела программу, и был искренне
Когда должен был пойти спектакль «Пиноккио», Н. В. Попов был председателем Московского городского банка и помог мне «учесть вексель» — без этого постановка наша неминуемо была бы сорвана. Об этом я рассказала уже в главе, посвященной работе А. Д. Дикого над «Пиноккио».
Каждый раз после встречи с Н. В. Поповым кроме помощи получала какой-то заряд веры, что делаю нужное, что не в одиночку преодолеваю трудное, — хороший был у него стиль разговора с людьми, обаяние тепла.
Однажды в Москве была объявлена «неделя помощи школе» и меня назначили председателем организационной комиссии. Я загорелась. У председателя Главвоздухофлота А. А. Знаменского, который раньше был заведующим Московским отделом народного образования, выклянчила аэроплан (конечно, устаревший — другого он бы не дал), в Президиуме Московского Совета — пять ордеров на комнаты в центре города, в Главвинторге — несколько бутылок и один бочонок лучшего вина, у художников — картины и т. д. и т. п. Устроила грандиозную лотерею помощи школе в Доме Союзов, где мы так красиво все расставили и разложили (аэроплан в центре зала!), что лотерея наша стала событием. На всех стендах Москвы висели наши печатные плакаты-заманки: «Вы хотите иметь комнату в центре Москвы? Спешите купить билеты на лотерею помощи школе». «Как Вы передвигаетесь по Москве? На трамвае, на такси? Этот способ передвижения устарел. Лотерея „Недели помощи школе“ поможет Вам выиграть аэроплан».
Много придумали всяких «мероприятий» и кроме лотереи, но главной заботой было найти лучшим школам могучие организации, которые повседневно будут над ними шефствовать.
Вспомнила всех, хоть немного знакомых по прежним моим делам, и в том числе Н. В. Попова. Устремилась к нему. Мосгорбанк принимал шефство над Опытной школой эстетического воспитания. Я была в восторге, когда Попов позвонил заместителю председателя Московского Совета (возглавлявшему все работы по «Неделе») Петру Яковлевичу Волкову и сказал ему об этом.
— И ты туда же? — смеясь ответил ему Волков, очень смутив Попова.
Н. В. Попов стал частым посетителем наших занятий в школе, спектаклей в Московском театре для детей. Он хорошо разбирался в искусстве. Конечно, я очень его уважала, но… однажды совершенно для меня неожиданно оказалось, что мы любим друг друга. Я вышла за него замуж, у нас появилась дочка Роксана — казалось, большего счастья и быть не может.
Слово «банкир» звучит богатством. Но смешно, когда думают, будто председатель советского банка имеет какое-нибудь личное отношение к его капиталам. Он зарабатывал гораздо меньше меня. Попов был горячим и убежденным членом партии. В вопросах коммунистической морали был непримирим. Я его до конца понимала, и с ним всегда было как-то радостно. Попов — обаятельный человек, это говорили все,
Виделись мы с ним мало — он был весь в своей работе, а я в своей, но знать, что в одиннадцать вечера каждый день есть твои ласковые полчаса, и полное взаимопонимание, и сердечный уют, это ли не прекрасно? К сожалению, вскоре Николая Васильевича назначили торгпредом в Польшу. О том, чтобы уйти из театра, я и думать не могла. Театр был и оставался самым главным.
— Мне говорят: «Попов, бери с собой жену» — и не понимают, что моя жена не подушка и не чемодан, она — Наталия Сац и неразрывна с Детским театром, — всячески подбадривал себя Николай Васильевич, хотя ему было очень тяжело уезжать одному.
Конечно, в первый же отпуск поехала к нему.
Торгпредство занимало роскошный особняк по улице Матейки, 3. В приемных комнатах чопорные кресла с обивкой розовыми букетами на шелку, золотой короной и буквами «Н 2». Это была дворцовая мебель. Ее хватало на три комнаты для официальных приемов, а у нас в спальне на первых порах стояли только две железные кровати и один стул. Часть вещей, раздеваясь, мы клали на пол на постеленные там газеты, а всякие коробочки на подоконники. Не брать же к себе мебель с «Н 2»!
Однако в Варшаве и у меня начались дела. Познакомили меня на приемах с деятелями литературы и искусства, сделала по просьбе полпредства доклад о театрах для детей, стала помогать Тициан Высоцкой создавать балеты для детей — она поставила моего «Негритенка и обезьяну». Я познакомилась с Юлианом Тувимом, подучилась дипломатическим правилам и помогла Николаю Васильевичу провести ряд приемов в Варшаве и в тогдашнем свободном городе Данциге.
Вы согласны на интересный скачок через двадцать пять лет? Я — студентка-заочница ГИТИСа, хотя мне уже… пятьдесят. Руководитель кафедры марксизма-ленинизма Б. К. Эренфельд замучил меня строгими вопросами, разными датами… краснею, трепещу, но отвечаю правильно уже пятьдесят минут. Когда же конец?! Он выводит в моей зачетной книжке «5», говорит совсем другим тоном — не экзаменатора, а равного:
— Значит, и после всего пережитого вы полны энергии? Молодец! А меня не помните? Я был полпредом в Данциге, когда вы с Николаем Васильевичем к нам пожаловали.
Вы помните торжественный обед для Данцигского сената, немцев-сенаторов «в теле», дымящих сигарами, с непроницаемыми лицами, откровенным высокомерием? И вдруг появляется Попов со своей обаятельной улыбкой — специально прибыл для торговых переговоров из Варшавы — и с ним прелестно одетая курчавая, худенькая девушка — кто она? Представляют: Наталия Сац-Попова, жена торгпреда.
Вы помните, какой был фурор, когда вы заговорили с ними, как ни в чем не бывало, по-немецки, без всяких переводчиков, словно не замечая их надутого чванства? Помните, как весело стали им рассказывать о своем театре для детей, об искусстве Москвы и как вы помогли создать ту непринужденность атмосферы, которая так помогла нашим переговорам?! А что на вас было за платье?…
О, я очень хорошо помню. Это платье из шелковой чесучи, с длинными, широкими рукавами, подбитыми красным шелком, было сделано по эскизу знаменитой художницы А. А. Экстер и украшено шелковыми вышивками в русском стиле. Когда данцигские «сенаторши» немного привыкли ко мне и обступили меня, раздался вопрос жены их «главы»: