Новеллы
Шрифт:
Однажды случилось, что, когда названный мессер Аццо находился во дворце приоров, в зале рядом с комнатой заседаний некий дворянин, служивший в войске капралом, [537] пришедший просить синьоров уплатить ему деньги, которые он заслужил, и получивший отказ, вышел от них крайне взволнованный, упрекая их и бранясь. Увидя его, мессер Аццо спросил, что с ним такое. На это тот ответил: «Какой черт, что со мной? Я должен получить двести флоринов, заработанных с большим трудом так-то и так-то, но хожу сюда вот уже добрых дне недели, и мне все не могут заплатить».
537
[537] Капрал – сержант (современный эквивалент).
Тогда мессер Аццо
Капрал, выслушав мессера, сказал: «Ей-богу, хорошенькую надежду вы мне подаете на будущие неприятности!»
Речи мессера Аццо были переданы синьорам одним из слышавших их; ну, словом, один из них, может быть самый разумный, заметил: «Он сказал совершенно верно, что здесь не дают хода никакому делу, и хороша, нечего сказать, честь, если мы заставляем ждать здесь полгода, а иногда и целый год, дворянина ради жилищ, и никогда-то мы не кончаем дела, которое должны сделать».
После чего все, побуждаемые этими словами, единогласно решили не браться ни за что другое, пока дела мессера Аццо и упомянутого солдата не будут разрешены; и на другой день без всякого промедления с обоими делами было покончено.
Итак, слова мессера Аццо имели то значение, что они разбудили тех, кто спал. А что может быть прекраснее и почтеннее для тех, кто судит, как не разрешать справедливым образом дела, которые к ним попадают? Это столь прекрасная вещь, что подданные никогда не захотят иной власти, а поступать наоборот – вещь тягостная и вызывающая негодование, так что подданные предпочли бы быть в аду под властью дьявола скорее, чем под властью тех, кто так долго тянут их дела; ведь они теряют на это столько времени, не говоря уже о трудах и убытках, пока не дождутся конца какой-нибудь своей тяжбы.
Новелла 206
Чтобы внести в мои рассказы некоторое разнообразие, я хочу обратиться к забавным случаям с поклонниками, о каких еще не было речи.
В городе Рьети жил некогда молодой мельник, по имени Фаринелло, [538] у которого была молодая жена, по имени Ванна. Будучи человеком несколько легкомысленным, мельник этот влюбился в одну молодую вдову – женщину, как и он, простого звания, но скорее бедную, по имени Колладжа. Желая удовлетворить свое влечение, он не раз просил об этом женщину, предлагая ей подарить за то две четверти зерна, которые весят каждая почти что полтораста фунтов, потому что рьетский руджо, [539] который составляет четыре четверти, равняется шестистам фунтам.
538
[538] Имя Фаринелло происходит от слова farina – «мука».
539
[539] Итал. rubbio, диалектная форма – ruggio (по-русски руджо) – мера сыпучих тел.
Так как мельник все продолжал приставать к женщине, предлагая ей подарок, а та не могла дать отпор такой назойливости, то она отправилась однажды к монне Ванне, жене названного Фаринелло, и, придя, сказала ей, что явилась с жалобой на ее мужа, который не оставляет ее в покое и ежедневно просит о некоторых вещах, которые противны всякой чести; между прочим, сообщила она и о том, что предлагает ей Фаринелло, рассказав о двух четвертях зерна. Выслушав женщину, монна Ванна придумала хитрую уловку с тем, чтобы то, чем муж ее хотел угостить монну Колладжу, досталось бы ей. Но она не была из тех нынешних женщин, которые поднимают в таких случаях шум, как курица, когда она снесет яйцо, и разглашают среди соседей и посторонних людей свой собственный и мужний позор. Она спокойно и ласково обошлась с монной Колладжей и сказала ей: «Вы пожаловали в добрый час. Если вы пожелаете сделать то, что я вам скажу, я избавлю вас от этой неприятности. А способ такой. Как только он будет
Выслушав это и понимая, что она, таким образом, приобретает больше, не теряя чести, – между тем как она только что думала, что Фаринелло получит свое, – женщина сразу же согласилась. На обратном пути она встретила Фаринелло, который нес зерно для размола и, подойдя к ней, сказал: «У меня приготовлено зерно, и вы можете получить его в любой час, когда захотите».
Женщина тихонько ответила ему, что из нужды она готова удовлетворить его желание, и предложила ему в тот же вечер доставить зерно и явиться к ней. На этом они и согласились.
Запасшись обещанием того, чего он давно уже добивался, и раздумывая за помолом о том, что ему предстояло делать сегодня ночью, он работал в этот день на мельнице спустя рукава; насыпав две четверти зерна в два мешка, чтобы отнести их когда наступит ночь в дом к монне Колладже, он подумал о том, что хорошо было бы найти надежного товарища, который помог бы ему снести мешки.
Пораздумав над этим, он обратился к одному своему близкому другу, такому же мельнику, как он, по имени Кьодьо, и попросил его помочь ему снести ночью вместе с ним один мешок, но чтобы он держал все втайне. Дело это было совершенно необыкновенным и противным привычкам мельников, которые охотно нагружают себя зерном или мукой, когда берут их у кого-нибудь, но редко делают так, чтобы дарить кому-нибудь. Вернувшись к монне Ванне в тот же самый день, донна Колладжа рассказала ей о том, как она договорилась с Фаринелло, что когда наступит ночь, он доставит ей зерно и будет спать с ней, и сообщила, что сама она, по указанию монны Ванны, отправится ночевать к одной своей соседке; а мельничиха расположится в ее доме по своему усмотрению. Донна Ванна ответила на это: «Вы поступили правильно. Нынче ночью я приду и устрою то, что мне нужно. Вы же не беспокойтесь больше ни о чем». Так и было сделано.
Фаринелло имел обыкновение проводить большую часть ночи на мельнице, а если он не проводил там целую ночь, то отсутствовал дома столько же, потому что уходил иногда с мельницы куда-нибудь и оставался там до утра. Между тем жена его, монна Ванна, отправилась к донне Колладже, вступила там в обладание ее домом и ложем и стала ждать своего Фаринелло вместо той, которую он так страстно желал.
Когда Фаринелло, которому так повезло, решил, что настало время задать кобыле корму, он вместе с приятелем своим Кьодьо, взвалив себе по мешку на спину, двинулись в путь. Подойдя к двери женщины, они нашли ее приоткрытой; толкнув ее, они вошли в дом, сложили мешки. После этого Фаринелло сказал Кьодьо: «Не посетуй на меня, если тебе придется подождать меня немного. Если ты подождешь, то это, быть может, будет на пользу и тебе».
Услышав это, Кьодьо сказал: «Друг мой, ступай и оставайся там, сколько хочешь: я не уйду до тех пор, пока ты не вернешься».
И Кьодьо остался, а Фаринелло пошел в комнату, как было уговорено, где вместо донны Колладжи его ожидала донна Ванна. В полумраке, подойдя к кровати, он лег подле женщины, причем оба молчали, чтобы не быть услышанными, и только вздыхали, а женщина делала знаки, чтобы он не говорил, и показывала, что вблизи находятся соседи. Делала же она это для того, чтобы Фаринелло ее не узнал. Фаринелло повиновался, привалился к ней, использовал ее, правда, в тех целях, с какими сюда явился, но получил не то, на что рассчитывал. В довольно короткий срок он четыре раза собрал свою дань, и после последнего раза поднялся и сказал: «Я пойду помочиться и сейчас вернусь».
Сделав это, он пошел к Кьодьо, который его ждал, и сказал ему: «Она меня, братец мой, порядочно вымотала, прежде чем согласилась на то, чего я хотел. Ты принес сюда столько же зерна, сколько и я. Если хочешь вместе со мной воспользоваться этим благодеянием или, если угодно, злодеянием, то можешь пройти прямо в комнату; но там ложись на кровать, не произнося ни единого слова, и сделай вид, что это я, так как с меня на эту ночь будет».
Услышав это, Кьодьо отнюдь не изобразил из себя глухого. Он тотчас же входит в комнату и, улегшись на кровать подле женщины вместо Фаринелло, в короткий срок трижды удовлетворяет свое желание. Встав затем с кровати, он возвращается к ожидавшему его Фаринелло, и оба они отправляются на мельницу, откуда вышли.