Новобранец
Шрифт:
Отряд всадников показался на равнине, и знамена Геранна видны были впереди.
Денис поднялся на ноги. Он не сводил глаз с воительницы. Теперь вся черная орда атаковала ее одну. Денис видел искаженные гневом лица троллей, их глаза сверкали желтым и красным, разрисованные щеки пошли рябью от яростных гримас.
Она разила их мечом, стряхивала с себя ударами ладони, топтала ногами, но меньше их не становилось. Туман колыхался теперь у троллей за спиной, в опасной близости от замка, но все же не перетекая к самим стенам.
Что-то кричали
Несколько солдат пали, пронзенные этими стрелами. Теперь вокруг нестерпимо воняло гарью — горела одежда. Одна из стрел попала воительнице в руку. Она выдернула стрелу, даже не поморщившись.
Денис увидел, как тролль встает ногами на седло, выпрямляется во весь рост и подпрыгивает вверх. Юноша хотел крикнуть, предупреждая великаншу, но его голос потерялся в общем грохоте битвы.
Тролль ухватился за короткий плащ воительницы, повис на нем, извиваясь, — и рухнул на землю, так и не выпустив из скорченных пальцев плащ.
В тот же миг огромная воительница пропала. Перед врагами стояла Гонэл, смертельно уставшая, в иссеченных доспехах, с лицом, залитым кровью.
Денис еще успел заметить, как десяток троллей набросились на нее разом. Пригибаясь, он побежал к тому месту, где лежал плащ. Гонэл все-таки воспользовалась даром Морана Джурича — себе на погибель.
Юноша схватил плащ в тот самый миг, когда к волшебному предмету тянулась еще одна рука. Темная, с длинными синими ногтями. Денис с силой пнул эту руку и выдернул плащ из-под троллиной ладони. Мгновение он тискал ветхую ткань в мучительном раздумье: не стоит ли надеть его и превратиться в… в кого?
В великого воина?
Или в себя-истинного?
Но где гарантия, что Денис-истинный — это именно великий воин, а не развеселый парнишка с гитарой, душа компании? Или, того хуже, очкарик-отличник, сумевший-таки поступить в институт на радость заботливой маме?
Почти не соображая, что делает, Денис наклонился к одному из убитых солдат и поднес плащ к пламени, которое все еще ползало по одежде и волосам тела.
Туман снова двинулся вперед, захлестывая поле битвы, и снова капли крови созревали внутри влажной тьмы и проливались наружу. Следовало торопиться.
То, что было платьем Ингильвар, — дар Морана Джурича, — вспыхнуло. Проступили яркие золотые буквы на синем фоне: прорицание или чьи-то имена? Денис не умел читать и потому не сумел понять написанного.
Туман в последний раз колыхнулся, расступаясь, как будто горящее платье Ингильвар причиняло ему боль. А затем пепел осыпал руки Дениса, быстрый кровавый дождь хлынул из густых облаков у него над головой. Он побежал, споткнулся, восстановил равновесие, опять споткнулся, упал, вскочил — он бежал, бежал, а кровь была повсюду, и река, когда Денис добрался наконец до нее, то увидел, что ее воды покраснели.
«Теперь
Она поневоле замечталась. В душе Анна Ивановна всегда была монархисткой — прежде всего потому, что короли красиво одевались и жили в изумительных интерьерах. А кроме того, с королями были связаны очень интересные истории. Анна Ивановна собирала книжки о придворной жизни.
«Может быть, Денечка привезет мне сувенир», — мечтала она. Ей было немного досадно, что Денис отправился в какие-то фэнтезийно-феодальные времена. Лучше бы он выбрал семнадцатый век. Ее интересовали сплетни о Диане Пуатье, например.
Но в конце концов, это неважно. Главное — что опасности военной службы миновали Денечку. И так будет продолжаться до тех самых пор, пока сохраняется яркое изображение на полароидной карточке. И для того, чтобы снимок не испортился, Анна Ивановна поместила его, согласно рекомендации Джурича Морана, в холодильник.
Открывая и закрывая холодильник, Анна Ивановна неизменно поглядывала на Денечку. Очень красивый мальчик. И так быстро вырос!..
Новый год Анна Ивановна решила не отмечать. В этом нет никакого смысла. Новый год — семейный праздник, а семьи у нее не осталось. Поэтому она закрыла квартиру и отправилась к приятельнице, которая пригласила ее в гости.
Открывая квартиру уже утром, Анна Ивановна насторожилась. Ее удивил странный запах: в доме пахло бомжами. Очень грязными бомжами.
Она выглянула на лестницу. Может быть, какие-нибудь бездомные бедолаги пересиживали здесь новогоднюю ночь? Но на лестнице-то как раз ничем таким не пахло, только кто-то шампанское разлил на площадке второго этажа.
Нет, воняло именно из квартиры. Анна Ивановна похолодела. Она боялась воров. «Даже не того, что могут украсть, — в конце концов, что у меня красть-то? — объясняла она. — А вот что растеряются и ударят по голове…»
Однако в квартире было тихо. Никто не выскакивал наружу с гаечным ключом наготове, чтобы ударить Анну Ивановну по голове. Наверное, уже все забрали, что хотели, и ушли, решила Анна Ивановна.
Она осторожно заглянула в комнату. Никого.
Прокралась в кухню… и ноги ее подкосились.
Прямо на полу, скорчившись в неловкой позе, спал человек. Он мучительно храпел и содрогался при каждом вздохе. Сказать, что он был грязен, — значит, не сказать ничего. С головы до ног человек этот был покрыт багровой коркой крови и глины, его волосы были смяты и всклокочены, на руке краснел ожог, а из плеча — и это было самое ужасное — торчала деревянная палочка. Похожая на те, которыми японцы едят свои суши.