Новое место жительства

Верещагин Олег Николаевич

Ян, подойдя к нему, подхватил, отбивая такт ногой:

— Я понял, как и откуда Противоречья взялись. Так и будет всегда, покуда Дождь падает сверху вниз…

Мне подали мои вещи. Одеваясь, я слушал, как поют уже несколько человек:

… — Напрасно ты будешь стремиться Замазать вражду, маляр! Здесь нам обоим не поместиться, Нам тесен земной шар. Что бы ни было, помнить нужно: Пока мне жизнь дорога, Мне навеки пребудет чуждо Дело классового врага. Соглашений с ним не приемлю Нигде, никогда, никак.

Дождь падает с неба на землю, И ты — мой классовый враг! [44]

44

Бертольд Брехт. Песня о классовом враге.

И тут я увидел Юрку.

Наверное, он подошёл уже давно и теперь стоял среди прочих, скрестив руки на груди и глядя на меня. Мой кузен переоделся в камуфляж и выделялся среди остальных — лучше бы оставил прежнюю парадную одежду… Увидев, что я на него гляжу, он улыбнулся и кивнул, но, когда я подошёл, то обнаружил, что у него грустные глаза. Даже чуть красноватые, как будто он… да нет, не может быть! Но я встревожился и первым делом спросил:

— Что случилось, Юр?! Отказали в полёте?! — и сам испугался. Однако Юрка покачал головой — медленно и печально:

— Нет… наоборот… Сперва опять начали сомневаться, а тут ещё Назар влезла… А потом сразу все «за» проголосовали. Решено уже, в начале июля вылетаем на восток. Только знаешь… — он уже шёл в сторону от толпы, и я невольно двигался следом, — …знаешь, лучше бы всё отменили, чем такой ценой убеждать!

В его голосе прозвучала тоска. И я настойчиво, почти разозлившись, спросил снова:

— Да что случилось-то?!

— Брэдбери умер, — еле слышно сказал Юрка и отвёл глаза. Мне показалось, что в воздухе что-то лопнуло — разорвалась невидимая серебряная струна, и теперь её стремительно и упруго скрутившиеся завитки ещё поют, дрожат угасающим прощальным голосом; больше ей никогда не зазвучать… Фамилия показалась мне знакомой, но всё-таки я не мог вспомнить, кто это и переспросил неуверенно:

— Брэдбери… кто это?

Юрка ошарашенно, почти зло посмотрел на меня. Моргнул. Тихо выдохнул. Прикрыл глаза и сказал — явно не свои слова, по памяти, то, что в неё врезалось:

— Умер Брэдбери… Электрический пёс выдохнул последнее облачко пара на оконное стекло, перестали светиться оранжевыми огоньками тыквы из осенней страны, никто больше не напишет красоту лилии, мутной заводи, синего неба, сочного яблока в полуденном зное, спокойной истомы и холодного лимонада. Города на Марсе тихо осядут под гнетом лет, марсиане застынут на дне мраморных бассейнов под толщами вод и времени… Тишина, мэтр, тишина без слов.

Юрка вдруг тихо всхлипнул — и безутешно расплакался. Ошарашенный, я быстро огляделся, неуверенно и осторожно положил руку ему на плечи. Он глотал слёзы и бормотал:

— Несправедливо… как наказание какое-то… мразь живёт… желудки на ножках, кошельки на колёсиках живут… без смысла, без совести, без мечты — живут, жрут, ржут, срут… а он… а тут… такое тут… Владька, несправедливо, Владька… Как он сказал: «Люди — идиоты. Они сделали кучу глупостей: придумывали костюмы для собак, должность рекламного менеджера и штуки вроде iPhone, не получив взамен ничего, кроме кислого послевкусия. А вот если бы мы развивали науку, осваивали Луну, Марс, Венеру… Кто знает, каким был бы мир тогда?» Кто знает, Владька?! Тишина, тишина без слов…

— Писатель, я вспомнил, — кивнул я, стараясь делать вид, что ничего такого не замечаю. — Мы даже в школе читали что-то… Но я, если честно, не помню почти…

— Умер… — горько сказал Юрка, мазнув рукой по глазам. — Мы как раз доспорились до крика. Входит Ромка, он только–только прилетел, запоздал, ну и говорит с порога: «Ребята, Брэдбери умер.» Как будто небо рухнуло… Я встал в тишине и говорю: «Надо лететь. Ради его памяти — надо лететь туда, где никто не был!» И разревелся… Я честно не хотел этот аргумент использовать. Я про аргументы и не думал. Так сказалось… ну и все тут же проголосовали за полёт…

— Потом дашь почитать что-нибудь его? — спросил я скомканно. Юрка кивнул. Опять потёр глаза; я сказал:

— Не три, красные будут.

Он слабо улыбнулся:

— Я тыщу лет не плакал… Ромка потом ещё рассказывал… он читал на том форуме, где про это было… Я наизусть запомнил, сразу. Писатель есть такой, Верещагин, я кое-что читал…

— А, знаю такого, мне он нравится, — вставил я. Юрка кивнул:

— Ну вот, и ты про него знаешь… Он там написал, на этом форуме… вот так написал: «Космос потерял актуальность… Рэй Брэдбери потерял актуальность… совесть и честь потеряли актуальность… …во всяком случае — НЕ ДЛЯ МЕНЯ! …Бутылочка с Воздухом Мечты кончилась… Или просто Дуг Сполдинг [45] был уже слишком стар? Или… да идите к чёрту, не умер он!!! НЕ УМЕР!!! Это наш мир потерял актуальность — из него уходят певцы, мечтатели, воины… Остаются корпорации. Да. Но ненадолго. Монстры, загрызшие юную Мечту Человечества, будут повержены новыми певцами, мечтателями и воинами. Они

будут золотоглазыми. Они будут знать, что Книги не сжигают. Они вырастут в Гринтаунах, где вино из одуванчиков и рассказы старого полковника… Мы ещё услышим, как в летнем вечере стучат сандалеты бегущего за мороженым в лавочку мальчишки — и от этого звука скорчится, взвоет и распадётся на бессильные лоскутья напыщенная, мнящая себя Великой мразь — Глобальная Тьма, окутавшая наш мир. Может быть, мальчишку будут звать Рэй.» И стихи чьи-то ещё вставил… — Юрка опять прикрыл глаза и чётко, ясно прочёл без запинки:

45

Дуглас

— Когда уходит Писатель - Безмолвно, в начале лета; Когда уходит Писатель - Без капельниц и больниц, Когда уходит Писатель, Пустеет всегда планета: Не слышно ни шума сосен, Ни пения певчих птиц. Ещё ведь совсем недавно Все было нормально вроде: Нежаркий и в меру пыльный, Но все-таки летний час… Но так защемляет сердце, Когда Писатель уходит, Золотоглазый и смуглый, Уходит пешком на Марс. Когда уходит Писатель - Решительно, без возврата, И вкус мятных капель детства К гортани присох не вдруг, Нам хочется громко крикнуть: «Уходишь от нас куда ты? Скорей поверни обратно, Вернись, пока можно, Дуг!» [46] Когда уходит Писатель, Пустеет слегка планета. Останутся только книги - Ведь он уйдёт налегке, Останется лучик солнца Набравшего силу Лета И запах сарсапарели На высохшем чердаке… [47]

46

Дуг Сполдинг — знаковый персонаж Рэя Брэдбери, герой книги «Вино из одуванчиков», добрый, романтичный, любопытный, отзывчивый и умный мальчишка из маленького американского городка Гринтаун. По признанию самого писателя — это в большой степени автобиографический образ.

47

Б. Лавров. 06.06.2012. (На смерть Рэя Брэдбери.)

Самое красивое, что я встречу в нашем путешествии — я назову именем Рэя Брэдбери, — неожиданно и очень твёрдо закончил мой кузен. — А теперь одевайся-ка — и пошли, Владька. Витёк хотел показать тебе дирижабль, я тебя провожу в ангар, сдам с рук на руки. Или ты не в настроении?

15. ЖЕЛАНИЕ ПОЛЁТА

Мы стояли в большой пещере ангара, задрав головы, плечом к плечу — я и Витька Редин. Витька был в рабочем комбинезоне, весь невероятно деловитый, с задранным длинным носом, и полная невозможность этой картины усиливалась тем, что вокруг аппарата сновали, что-то деловито перетаскивая, люди, которые только что повиновались витькиным распоряжениям — совершенно беспрекословно. Я уже знал, что постройкой дирижабля руководил именно он, даже технаря Димку оттеснил.

— И всё-таки… — я помедлил. — Всё-таки, Вить… где тут живут взрослые, которые вам помогают? Признавайся!

Витька рассмеялся — несолидно захихикал.

— А, тоже оглядываешься? — уточнил он. — Увы, нету никого, кроме нас. Я и сам иногда не очень-то верю, но вот так оно и есть. В смысле — нету… А хорош, да? Скажи?

Спорить было, конечно, бессмысленно.

Дирижабль оказался именно такой, каким я его себе представлял (до этого я в реале дирижаблей не видел ни разу). Длинный, серебристый, с крестом–оперением — два киля и два стабилизатора, отчётливо снабжённых подвижными рулями направления и рулями высоты. Плотно прижатая к «пузу» аппарата слегка угловатая гондола казалась неприлично маленькой по сравнению с баллоном. Неподвижно, но в то же время в какой-то напряжённой готовности застыли в воздухе две пары винтов по бокам гондолы. С баллона тут и там свисали полусложенные в длинные петли тросы — наверное, примитивная причальная система, если я правильно понял — а четыре из них расчаливали аппарат к крюкам в полу пещеры, вплотную к нему, так, что гондола лежала на камне… Витька между тем довольно наставительным лекторским таким тоном — я бы такого никому не спустил ни за что в каком-то другом случае, — продолжал: