Новогодние неприятности, или Семья напрокат
Шрифт:
Чувственная такая. Сексуальная до одури. Моя.
Снова грани все размываются. Тело долбит мощная дрожь. Гормоны шпарят так, что эйфория перехлестывает через все мыслимые и немыслимые планки.
Кайф. Чистый. Высококлассная дурь. Форменное помешательство.
Глава 24.1
Юля
Утренний марафон меня выматывает и вместе с тем дарит массу энергии — за сутки не переработаешь.
Тело звенит от
Ткань пропиталась терпким мужским парфюмом и запахом кожи Демьяна, от которого я слетаю с катушек. Снова и снова прокручиваю моменты недавней близости и с победным визгом устремляюсь в облака.
Витаю там, пока Ларин плескается в душе, и не сразу фокусирую взгляд на распахивающейся двери. Обернувший полотенце вокруг бедер, Демьян застывает в проеме, а я гулко сглатываю и внимательно прослеживаю, как несколько капель срываются с его упрямого подбородка, капают на грудь и соскальзывают вниз — вдоль косых мышц умопомрачительного пресса.
— Доброе утро, господин депутат!
Смеюсь. Настроение преодолевает запредельную отметку. Мне хочется громко хохотать, беззаботно шутить и дурачиться, не думая ни о чем. Например, о несостоявшемся признании в любви или о том, что сказке суждено закончиться, стоит нам вернуться в суетливую Москву.
Для себя я решаю, что слова не так уж важны, когда мужчина смотрит на тебя так, как будто готов тебя съесть в следующую секунду. От Ларина веет желанием, азартом и неутоленным голодом, хоть мы отклеились друг от друга жалких пятнадцать минут назад.
— Юлька!
Оттолкнувшись от ковра, Демьян в считанные мгновения преодолевает разделяющие нас метры и подминает меня под себя. Уверенным жестом заводит запястья мне за голову, гипнотизирует, не позволяет пошевелиться.
Да я и не сопротивляюсь. Напротив, восторженно ныряю в омут зеленых глаз и подаюсь вперед, принимая правила игры. Целую своего личного депутата жадно и упоительно, отыгрываясь за прошлые неудачи в личной жизни.
За грудиной закручиваются сумасшедшие вихри, фейерверки взрываются и ударяются в ребра, внизу живота буйствует мощнейшие торнадо. Совпадаем с Лариным идеально — как вылепленные искусным мастером детали одного механизма.
Дышим сипло и часто в унисон. Функционируем как четко отлаженная система. Наполняем пространство приглушенными хрипами и стонами.
Мы оба плавим внутренние предохранители, отправляем в топку нелепые табу и теряем цивилизованность, превращаясь в диких животных. Царапаемся и кусаемся, поочередно захватываем лидерство, награждаем друг друга яркими метками-клеймами, чтобы спустя какое-то время без сил рухнуть на пропитанные потом подушки.
Сердце барахтается где-то в горле. Предплечья покалывает сотнями игл. Зрение барахлит, фиксируя окружающую действительность
— Люблю тебя, Юль.
Демьян утыкается носом мне в висок. Шепчет негромко, опаляя горячим дыханием кожу. И стискивает в стальных объятьях, от которых чудом не трещат ребра.
Ответа не требует, только прижимается теснее и захватывает зубами лихорадочно бьющуюся жилку на шее. Я же в любом случае не могу издать ни звука. Ошарашенно перевариваю свалившееся на меня знание и боюсь поверить в то, что это не сон. Не фантазия моего воспаленного мозга. Не изощренный ход просчитанной депутатом шахматной партии.
Глава 24.2
— Правда?
Выдаю самое глупое, что только можно придумать, и зажмуриваюсь. Кажется, даже воздух глотать забываю. Секунды растягиваются в какую-то непереносимую вечность.
Страх перемешивается с волнением. К ним добавляется нетерпеливое предвкушение и расцветающая буйным цветом надежда.
В этом затерянном в снегах шале мне до предательской дрожи хочется чувствовать себя любимой, ценной, единственной. Как будто у Ларина до меня не было женщин и никого не будет после.
— Правда, конечно.
Выдержав небольшую паузу, хрипло смеется Демьян. А у меня от этих вибрирующих ноток такое ликование затапливает каждую клеточку, что тело становится невесомым. Сердце разбухает до громадных размеров и с трудом умещается в груди.
Светло так. Тепло. Радостно. Словно весь мир нам улыбается.
Осторожно разлепив веки, я скольжу подушечками пальцев по ребрам Демьяна. Врастаю в него намертво, втрескиваюсь по самые уши — хотя больше куда? А потом вспоминаю, что не подарила ему вчера подарок.
Бережно обернутые в крафтовую бумагу свитер и шарф так и остались лежать в гостиной.
— Я балда! Сейчас.
Шлепаю себя по лбу и резко поднимаюсь в постели. Немного кружится голова — наверное, сказываются устроенные Лариным перегрузки.
Делаю глубокий вдох, нахожу на ковре рядом с кроватью рубашку Демьяна и ныряю в нее, как в лучшее дизайнерское платье. Пуговицы застегиваю на ходу, убегаю ненадолго, чтобы вернуться и замереть, пока любимый мужчина будет вскрывать упаковку.
— Ты купила мне джемпер с оленями? Серьезно?
— Ага. Чтобы ты не мерз и не болел.
Киваю, проглатывая рвущийся наружу смешок. Сцепляю руки в замок, пряча невольный трепет. Облизываю вдруг пересохшие губы.
Вот так выражаю заботу. Ларин часто ходит в расстегнутом пальто и совсем не бережет горло.
— Спасибо.
Откладывая свитер на смятую простыню, встает на ноги Демьян и в который раз за утро стискивает меня в объятьях. Целует в макушку, оглаживает предплечья, рисует какие-то то ли буквы, то ли узоры на моих запястьях.