Новогодний роман
Шрифт:
– Павлины в курятнике. Все кобенитесь.
– А-а-а - радостно заверещал Антон- Попался, маримоя зализанная.
Через вырытый подземный ход, тайно и коварно, ворвались в ослабевшую от голода и многомесячной осады крепость завоеватели. Торжествовали на покоренных пепелищах. Пировали на обугленных костях. Три дня и три ночи продолжался необузданный грабеж.
– Попался. Попался. Попался.
– восторженно пел Антон.
А на утро третьего дня опьянение триумфа сменилось тяжким похмельем быта. С побежденными нужно было, как-то жить. Отвеселившись, но все еще всхлипывая, (смех
– Ты дедун, вот что. Ты не расстраивайся. Я тебе одно скажу. Не все про нас ты знаешь.
– А я тебе, столица, второе - ответил неуступчивый таксист - Тут и знать ничего не надо. На вас глянешь и все. Павлины. Они павлины и есть.
– Я делаю вывод, что шуба моя тебе не понравилась - расстроено сказал Антон - А ведь стиль. Элегантно. Последний писк так сказать.
– Во-во за этим только и гонитесь. Как бы соответствовать, а пуповину с землей порвали. Вот и летаете неприкаянные.
– А у тебя как вижу, все утрамбовалось. Живешь гладко и пьешь сладко. Семья, дача и внуки пошли?
– Внучка.
– Я и говорю. Гараж построил, дачу под последний венец подвел, и монтировка у тебя имеется.
– А как же. В любом деле без нее родимой никуда. Где надо кому надо мозги вправить.
Следующую часть пути они провели в молчании. Правда иногда Антон удивленно вздрагивал и говорил сам себе "Подумаешь монтировка" А Запеканкину просто было хорошо. Ему хотелось ехать вот так, слушать Антона и таксиста философа. Вдыхать бензиновый воздух с домеском лесного дозедоранта от маленькой сосенки, что болталась на проволочке рядом с таксистом. Изрядно намерзшись на перроне и теперь очутившись в блаженном тепле, размягченный им до возможности остро чувствовать некоторые самые важные по его мнению моменты, он был благодарен за это Антону. Ему и в голову не могло прийти, что предыдущими страданиями он обязан именно Фиалке. Нет. Запеканкин, на свою беду, мог только благодарить. Таксист плавно выжал тормоз.
– Приехали, столица.
– Что? Ах, да Уже приехали?
– Горького 8
– Слушай, дедун - говорил Фиалка, пытаясь нашарить в своей бескрайней, как песнь ямщика, как скучнейшее полотно ненецкой тундры, шубе бумажник.- Дай на инструмент твой глянуть. Веришь. Спать не буду, если не погляжу на него.
– Чего на нее смотреть. Монтировка как монтировка.
– Покажи а? Я тебе денег приплачу.
– Столица, столица -вздохнул таксист. Он сунул руку между креслом и рычагом ручного тормоза и извлек оттуда монтировку. С восхищением принял ее Антон.
– Надо же так вот ты какой. Жизненный стержень. Альфа и Омега. Слушай, продай а?
– Чего удумал. Мне самому нужна - таксист потянулся за монтировкой. Антон тут же спрятал ее в шубу.
– Продай. 50 долларов дам.
– Смеешься ты, столица. Это за монтировку.
– Ты себе еще найдешь - Антон приобнял таксиста и настойчиво засовывал ему в нагрудный карман деньги.
– Э-э, бог с тобой бери - наконец согласился таксист.
– Спасибо, дедун. Ты даже после первого раза не был так счастлив как я сейчас.
– Это из-за монтировки
– И не только - Фиалка интимно склонился к таксисту - Ты мне дедун сразу понравился.
– Но, но ты это - таксист отстранился, вжимаясь в дверцу.
Антон подвинулся вслед за ним.
– Ты не обижайся, дедун. Всегда будут нужны, такие как вы и такие как мы. Чугунный закон равновесия и мира. И мы вам будем нужнее ,чем мы вам.
– Как это - спросил озадаченный таксист, несмело пытавшийся снять руку Антона со своего плеча. Антон не поддавался.
– А на ком вы будете срывать свою злость?
– шептал Антон, все теснее прижимаясь к таксисту - Если что-то не будет получаться. Единение с землей штука тонкая, а вдруг что-то не получится. Мы тут как тут. О-па встречай нас. Поливай грязью. И вам хорошо и нам не сладко.
Со стороны было забавно наблюдать, как Антон играл обольстителя. Жестокого, перешибающего все препоны. Так бесформенная в полнеба туча наползает на легкое барашковое облачко с одной целью: смять , покорить уничтожить. И таксист потерялся. Гипнотизируемый неистовым Антоном, он превратился в пухленькую (и куда девалась боцманская полнота) беленькую монашку, трепещущую в руках властного и распутного андалузского идальго.
– Единственное, что может нас спасти - сверкнул глазами Антон -подарить единение, избавить от вековой классовой вражды неудачников и счастливцев. Дать недостижимую гармонию отношений, не опошленную постылой рутиной бытия. Подарить нам Эдем, где босые ноги и утренняя прохладная роса, воспринимаются не как что-то противоестественное, а данное высшими силами необходимое благо. Где фиговый листок всего лишь деталь костюма, а не лицемерный фетиш, привлекающий злое слюнявое внимание к простоте, превращающейся в похоть. И это единственное, затасканное, но все еще великое и недостижимое в своем забвении, пересыпанное нафталином чувство. Это...
– Что?
– затравленно шепнул таксист.
– Это.
– Антон двумя руками охватил шею таксиста. Теперь их лица были совсем рядом.
– О-о-о - простонал Антон - Любовь.
– наконец выдохнул он. Антон произнес это слово так, словно им пробил плотину, сдерживающую могучий поток, теперь выпущенный на свободу. Внезапно Антон открыл рот, высунул язык и развязно пощекотал напряженный потный лоб. Таксист был раздавлен. Он начал тихонько подвывать.
– Любовь - страстно шептал Антон, отодвигаясь - Любовь, мой милый. Только любовь. Проказник не удержался и послал таксисту воздушный поцелуй. Потом осторожно открыл дверцу и коротко приказал Запеканкину.
– За мной Петр.
Они подходили к подъезду, когда из покинутой ими машины раздался одинокий крик. Крик был настолько одинок в этом мире, что редкие прохожие даже не обернулись, а еще быстрее заспешили по своим делам. Но Фиалка и Запеканкин остановились. Таксисту удалось стряхнуть Антоновы чары. Децибелы его обиды и гнева достигли ушей Антона и Петра.
– Какая мощь - сказал Фиалка - Вот уж действительно флаг на ветру.
– Шалава - загибался таксист - Убью тварь.
– Может быть пойдем, Антоша - тронул Запеканкин шубейное плечо.- Вдруг бросится.