Новые крылья
Шрифт:
Гуляли втроем. Обедали у наших. Мадам ma belle-m`ere [25] подробно расспрашивала меня о моих занятиях в прошлом и планах на будущее. Смотрела холодно. Настоящий допрос и ко всему безжалостные намеки на мое положение. Порой я терялся совсем и вовсе не знал, что отвечать, только Анна меня все время выручала. После обеда ушли сразу же. Я расстроился. Анна утешала меня, говорила, что maman [26] ее со всеми строга. Да меня-то не строгость ее смущает, а правота. Конечно, кончать нужно с бездельем и приниматься за работу, но как не хочется! Мы живем сейчас легкой, привольной жизнью, есть у нас любовь и друзья и согласие во всем, и нет ни в чем нужды. Ах, если б длилось это вечно! Приходится признать, мы, то есть я, паразит и счастлив своей паразитической жизнью. О том,
25
Теща (фр.)
26
Мама (фр.)
Вечером Пьетро опять принес нам ужин. Мы и его с собой посадили. Они с Дем. весело болтали о подружке Пьетро, которая не слишком-то благосклонна к нему. И Демианов давал советы и строил фантастические планы соблазнения с веревочными лестницами, певцами-кастратами под окном, ночным похищением и т. п. Пьетро смеялся до слез. Он буквально влюблен в Демианова, прямо в рот Мише смотрит. Уходя, долго и горячо жал ему руку. М. уже знает о том, как мы с Анной подучили Жанну, тем самым осчастливив и ее и доктора. Он предлагает и для Пьетро сделаться ангелами любви и помочь ему соблазнить подружку. Мы с А., смеясь, возразили, что единственный известный нам метод обольщения тут не подействует. Тогда М. обещал сам что-нибудь придумать.
Ходили в банк, получать деньги от отца. Опять мне укол в сердце. Посмотрел я на клерков за конторками, ведь и мне предстоит вот так же. Чего я боюсь? Трудностей? Нет. Скуки? Нет. Чего же? Да просто не хочу расставаться с этой жизнью. Не желаю никаких перемен. Пусть бы ребенок навечно остался в животе, а мы с Анной и Демиановым в своей хорошенькой уютной квартирке в Сорренто. Но душа моя сжимается от предчувствия того, что все это кончится, и, может быть, скоро и неожиданно. Обедали в кафе. Вечером Пьетро снова у нас с ужином. Демианов опять выплескивал на него свои фантастические прожекты. Но П. заявил, что нашел свое средство. Только не хочет раскрывать секрета. Д. изводил его: раз не хочет сказать, то и средства никакого нет, просто он сдался, и девица ему не достанется. Бедному П. очень трудно сдерживать свой темперамент, но ушел он, так ничего нам не открыв.
Проснувшись утром, обнаружили, что М. нет дома. Не успели слишком разволноваться — явился. Пьетро разбудил его на заре, чтобы изложить свой тайный план. Где-то здесь рядом живет колдун, по заверениям П. самый настоящий и очень могущественный. Парень верит в это безгранично. Предложил и Демианову с ним пойти, настаивал на полной секретности предприятия, но Миша уговорил его посвятить нас и тоже взять с собой. После небольшого спора, стоит ли идти Анне (М. возражал, я робко ему поддакивал, Анна категорически стояла на своем) пошли все вместе. Пьетро, приветствуя нас, несколько косо взглянул на А., мол, что и она тоже? Но ничего не сказал. Ладно, с Пьетро все понятно, но неужели и Демианов верит в колдуна и боится неприятностей для Анны или ребенка? Лично я только развлечением все это считаю. Надеюсь, будет поинтересней, чем спиритический сеанс, с которого мы с Ольгой тогда сбежали.
Дошли до рыбацкого селенья. Пьетро по дороге рассказывал о чудесах, какими этот колдун славится. Демианов с серьезным видом ставил ему вопросы, кивал и все нам переводил. В так называемом доме колдуна — обыкновенной рыбацкой хижине, нами распоряжалась маленькая девочка, черноглазая и босая, дочь или внучка его и помощница. Сначала она велела всем нам ждать и ушла, видимо докладывать. Явилась, сказала что-то, чего никто не понял, кроме Пьетро. Он перевел Демианову, а Демианов нам: «Пусть войдет самый молодой». Мы с Пьетро переглянулись и остались стоять, девочка на секунду исчезла, где-то рядом что-то крикнула, появилась снова и указала пальцем на Пьетро. Он прошел за ней в соседнюю комнату. Мы приготовились долго ждать, пока наш приятель выйдет, и кого-то из нас пригласят следом. Но не прошло и пяти минут, как девочка пришла, пролепетала что-то непонятное и протянула руку ладонью вверх. Я положил ей несколько монет. Она зажала их в кулачке, пропищала еще что-то и протянула другую руку. Я добавил. Она спрятала денежки у себя в одежде и указала пальцем на меня. Я, получив от своих спутников одобрительные кивки, двинулся за ней. Малышка оставила меня в душной комнате без окон, я огляделся — нет никого, освещение слабое и странные огромные тени по стенам. Я догадался, что исходят они от глиняных сосудов, похожих на кувшины с прорезанными в стенках узорами и свечами внутри. К тому же, из расставленных повсюду плошек курился дым, затрудняющий дыхание и оставляющий сладость в горле. Я еще подумал, что Анне сюда не стоит входить. Сидел так минут десять, глотая сладкий дымок и разглядывая тени по стенам. Соскучился и хотел уж выйти на воздух, когда вошла, как мне показалось, женщина, с длинными волосами, морщинистым лицом в чудн'oм
Обедали у наших. Belle-m`ere меня больше не изводила. Мама учится у Бенниты плести кружева. Беляночки тоже пожелали, но у них не выходит.
Вечером Пьетро с ужином не приходил. Решили, что он у своей «бэллы». Поели хлеба и сыра, поиграли в карты и рано легли.
Я проснулся часа в три. Нет, не сам проснулся, он меня разбудил. Не знаю чем и как, ведь он сначала не говорил ничего, просто смотрел. Я во все глаза смотрел на него, а он на меня. Темноволосый, темноглазый, совсем не похожий на Анну … вдруг что-то изнутри как ударило: Анна! Взглянул ей в лицо — спит. Ничего не знает, ничего не чувствует. А он сидит на ней верхом, обхватив ручками и ножками, на том самом месте, где был живот и смотрит. Я шепчу ему, чтобы Анну не потревожить: «Разве ты уже родился?» А он говорит: «Ты мой отец?» Я отвечаю: «Да». Он мне: «Не ври, я знаю, что мой отец другой». Я испугался, запаниковал. Что ж это такое? Был порыв, все же, разбудить Анну — удержался. Побежал, разбудил Мишу, объяснил сбивчиво:
— Там, у нас в спальне ребенок, наш младенец, сидит на Анне, на месте живота. Я говорил с ним!
Миша спросонья не понял ничего толком, думал что-то с А., побежал смотреть. Вошли с ним вместе. Младенец говорит:
— Кто это? Это он мой отец?
Я, было, стал объяснять, просил и Демианова сказать ему что-нибудь. М. увел меня за руку, посадил в гостиной, стал успокаивать, поить водой. Выясняется: младенца он не видит, а только я. Так, стало быть, колдовство на меня одного действует. Сделал вид, что все прошло, отправил Мишу спать и вернулся. Ребенок никуда не делся — сидит, смотрит. Я говорю ему:
— Твой отец — я. И ты должен слушать меня. Закрой глаза и спи, и я тоже лягу.
А сам думаю: «засну, проснусь — может быть, его уже и не будет», — но чувствую: пока он смотрит, я глаз не сомкну. Он говорит:
— Спать не хочу. Хочу знать.
— Что ж ты хочешь знать?
— О грехе.
— Зачем тебе?
— Я сын греха, хочу знать, кто мой отец.
— Ты глуп и не можешь понимать и судить.
Я ждал на это сопротивления, капризов аффектации, но он почему-то вдруг сделался покорным.
— Ладно. Она красивая, — кивая на Анну, — да?
— Да! И предобрая. Ты будешь очень счастлив.
— Ты тоже.
— Я?! Ты, что же, знаешь наше будущее? Расскажи! — качает головкой:
— Нельзя.
Теперь уж я, как младенец, заклянчил:
— Расскажи, расскажи, умоляю! Мне так неспокойно, тревожно в последнее время. Что со мной будет? Как придется жить дальше?
Он сказал только:
— Не бойся. Спи. — И закрыл глаза. Я вздохнул облегченно и сразу же заснул.
Проснувшись утром, Анны рядом не обнаружил — уже встала. Услышал их разговор и смех в гостиной. С ней там Демианов, и Пьетро объявился. О младенце я не забыл, но значения ночному происшествию не придавал, уверенный, что это был только сон. Теперь ясный день, я хорошо выспался, и, ничуть не беспокоясь, вышел пожелать всем доброго утра. Что же я увидел? Он, мой ночной собеседник, преспокойно сидит на Анне вместо живота, так же обхватив ее ручками и ножками. Увидев, что я вошел, все меня поприветствовали, и ребенок тоже сказал по-фр. «доброе утро». Я изо всех сил заставлял себя на него не таращиться и вообще делать вид, что ничего особенного не происходит. М. подошел, поцеловал меня, спросил о здоровье. Я, разумеется, ответил, что здоров. Все снова увлеклись болтовней о любовных похождениях Пьетро, а мы с младенцем, как давеча, уставились друг на друга. Я прикрыл рот рукой и шепотом спросил: «Ты почему еще здесь?» — Рассуждал я так: раз вижу его только я, и он, возможно, не более чем плод моего воображения, то прекрасно меня расслышит, как бы тихо я не говорил. Куда там! Маленький негодник заорал что есть мочи: «Quoi? Quoi donc?!» [27] — Я вздрогнул и отвернулся, но его уж было не унять:
27
Что? Что?! (фр.)
— Что ты сказал? Повтори громче, я не расслышал!
Тут я не выдержал и, утратив осторожность, тоже заорал:
— Тебя не должно здесь быть! Ты еще не родился! Полезай обратно к себе в живот и сиди там до поры. Я твой отец, я приказываю тебе!
Разумеется, все перепугались, засуетились. Напрасно я уверял, что со мной все в порядке. Распахнули окна, заставили меня лечь. Я упирался, чем только ухудшил о себе их мнение. Давали нюхать соли и послали Пьетро за врачом. Меня досада взяла, я говорю ему: