Новые мифы мегаполиса (Антология)
Шрифт:
То, что надо.
Поперек проулка, блокируя движение вглубь, к ангару, сгрудились три мусорных бака. Два были наполнены и переполнены, свидетельствуя, что в районе налажено производство и бесперебойные поставки мусора — но не его экспорт. Третий бак жалобно лежал на боку, обнажив пробитое днище.
С него-то Джер и начал.
По правде, ему было безразлично, с чего начать.
Джер опустил рюк на тротуар, вынул баллончики и мелки.
На сине-ржавом боку изувеченного бака, внизу, он мелками нарисовал кустики травы и несколько одуванчиков. Одуванчики были большие и желтые, а один уже отцвел,
Ну и хватит. Быстрым движением, одновременно небрежным и точным от сотен повторений, он вывел маркером «GeR», в один штрих добавил щегольской апостроф вверху — и перешел к гаражу.
Около самой стенки росло хилое одинокое деревце. Не раздумывая, Джер взялся за баллончики с нитроэмалью. Выбрал зеленую краску, привычно встряхнул баллончик. Брызнул на землю — проверить, не перекошен ли кэп и равномерно ли спрэит. И перестал замечать, что у него в руках.
Средства и техника исполнения рисунка — нечто сродни умению держать ложку и вилку и не пытаться хлебать суп ножом. Да, нужен навык, чтобы сделать ровной заливку. Но когда ремесло освоено, граффер думает не о баллончиках, а о смысле рисунка.
Джер превратил пустую плоскость в заполненное пространство. В нарисованной глубине открылся вид на аллею, усаженную деревьями. Кто-то прогуливался там, вдалеке — взрослый с ребенком вроде бы, но точно не разобрать. На передний план выбежала дворняга — хвост вверх, нос к земле, деловитая целеустремленность. Молодые деревца зеленели дружно, охваченные порывом весны, — и дерево перед гаражом словно встряхнулось, почувствовав поддержку, расправило свежие листочки.
Джер оценил придирчиво, как выглядит деревце на фоне аллеи — уже не жалкий прутик-одиночка, а полномочный посол в трехмерность. Кивнул, соглашаясь с результатом.
Закашлялся. Снова он позабыл закрыть нос и рот хоть чем-нибудь, надышался отравы… Плевать. Джер забросил пустые баллончики на верх кучи мусора в баке и перешел к дому напротив.
Эта задачка была посерьезнее. Но не так, чтобы слишком.
Примерившись, Джер расчертил стену косыми линиями. И снова плоскость послушно обернулась пространством — будто давно была готова к этому и лишь ждала касания его мелка. В новорожденную перспективу устремилась улица. Прямая и широкая, она вела за горизонт, и светлое голубое небо распростерлось над ней, а над крышами дальних домов выгнулся небесный мост радуги. На этой улице не было одинаковых скучных домов, каждый отличался от соседнего — своим, наособицу, крылечком, или башенками на крыше, или затейливым эркером.
Два ближних дома были видны в подробностях, двухэтажный справа, трехэтажный слева. В правом на балкон второго этажа карабкались потешные каменные обезьянки; левый отличала застекленная веранда-оранжерея, створки высоких окон были распахнуты по причине ясной погоды, и хозяйка дома протирала стекла, улыбаясь своим мыслям…
Здесь жили хорошие люди.
Парой штрихов Джер добавил на стену дома с обезьянками детский рисунок — человечка и солнце. Граффити внутри граффити, легкая шалость творца. Вздохнул, отступил на два шага. Бывшая глухая стена теперь вела
Джер перешел к стенке ангара. Некрашеный металл — трудная поверхность. Тем и заманчивая. Он вытащил из кармана тряпку, из рюкзака — флакон с растворителем, щедро смочил ткань и быстро протер участок поверхности. Стремительно испаряясь, ацетон холодил пальцы.
Минуту Джер стоял, глядя на металлический, выпуклый, огромный бок и ощущая, как поднимается внутри волна сопричастности. Выпуклость, чуждая привычно плоским поверхностям и прямым углам нашей цивилизации, представилась ему гранью иного пространства, стыком миров. Кто-то явно хотел заглянуть к нам оттуда, давил всем весом, прогибал стенку…
Джер нарисовал дыру. Черную большую дырищу с отогнутыми краями — металл был разодран, как жесть консервной банки, и с той стороны вырвалась в наш мир огромная когтистая лапа. Вырвалась, проскребла борозды в металле и замерла. А повыше — насколько хватило роста — и подальше от первой дыры Джер нарисовал вторую. Из нее смотрел огромный, желтый, с горизонтальным зрачком, неожиданно не страшный, а любопытствующий глаз.
А на заборе Джеру рисовать расхотелось. Лишь на одной из бетонных секций он задумчиво изобразил переплетение букв и цифр в стиле техноджангл. Суставчатые стебли бамбука плавно переходили в серые трубы с заклепками на стыках, одна труба протекала — и капли воды орошали остренькие листья бамбука, а в самом низу рисунка набежала лужица… Буквенно-цифровая комбинация была случайной — рандомно сгенерированный пароль в другую реальность.
Новое понимание неотвратимо рождалось в Джере, рвало сознание изнутри — как та, не враждебная, но безжалостная лапа дракона.
Еще немного…
Закусив губу, Джер привалился спиной к забору.
Он увидел…
Он увидел ГОРОД.
В единой нестерпимой вспышке озарения ему предстали острые шпили, устремленные в небо, и широкие улицы, полные света, бесшумных машин и смеющихся людей. Джер увидел город на перекрестке времен и пространств, живущий в мире с собой, со своими обитателями — и с внешними соседями. Мегаполис, полный любви, а не ненависти. Город, каким он должен быть.
Слезы навернулись Джеру на глаза. Сквозь их дрожащую пелену он по-новому глянул на преображенный им кусочек старого города, на рисованные окна в другой, прекрасный мир.
Все, что делал и сделал он до сих пор, явилось Джеру в ином освещении, в правильной проекции.
Что может он — не финансист, не политик? Граффер — и то без команды. Художник-одиночка.
Только лишь рисовать.
Рисовать!
Заполнить своими граффити грязные, тусклые стены тоскливого обиталища мертвых людей. Показать им жизнь — такой, какой она должна быть. И тогда, возможно…
Время обернется вспять. Дождь напоит мертвую розу, и она оживет, и бабочка прилетит из-за двери, и люди поймут, как надо быть.
Подхватив рюк, Джер заспешил прочь, дальше. Ночь коротка — а он хотел, чтобы утром они увидели… повсюду… и не смогли не заметить…
Пересохло во рту. Горело в горле. Безжалостно стучало в висках.
Задуманное тобой — одному не под силу, трезво подумал кто-то внутри Джера. Для этого нужно много, слишком много тебя. Одиночка — ты надорвешься. Сойдешь с ума.