Новые мученики российские
Шрифт:
Протянув руку, он привлек к себе несчастного «Шкета» и стал гладить грязную, всклокоченную голову мальчугана. «Урки» даже оторопели в первый момент, но когда они попытались вырвать Сеньку из рук о. Владимира, чтобы «проучить» его, или проще говоря — избить смертным боем, то кроткий батюшка словно преобразился. Прикрыв собою «Шкета», он выпрямился, стал выше ростом и твердым звучным голосом проговорил: «Я запрещаю вам трогать этого ребенка. Он не украл моего хлеба, а я сам дал ему… Ступайте с Богом»…
Очевидно в его тоне действительно было нечто повелительное, ибо даже матерые «урки» растерянно попятились назад и, скрывая неловкость под циничными шутками, отправились в свой угол.
Вечера теперь
Уже выпал первый снег, когда на нашу глухую, затерянную в сосновом бору «командировку» решило заглянуть «высокое начальство» из ГПУ.
К 10 часам утра дорога была расчищена и нас построили колонной в 5 рядов. Но, как и следовало ожидать, мы бесцельно мерзли до 12-ти часов, когда, наконец, послышался звон бубенцов и к «командировке» подкатила на тройке та «персона», ради которой 200 изможденных, полураздетых людей 2 лишних часа тряслись на лютом морозе.
«Персона» оказалась облеченной в теплую оленью доху. Ее сопровождали 3 чекиста, как видно, рангом пониже. Они суетились вокруг персоны.
Приезжий довольно долго разговаривал у «арки» со старшиной, а затем медленно направился к нам. «Персона» остановилась перед фронтом, пробежала взглядом по рядам застывших людей и изрекла:
— «Кто имеет жалобу или претензии, выходи вперед»!
Никто из нас, конечно, и не шелохнулся. Смешно даже было бы подумать о жалобе. Да и на кого жаловаться? Кое-кто из нас уже имел печальный опыт с результатами самых законных жалоб и поэтому колонна стояла молча.
«Значит, жалоб нет? Довольны всем?» — явно издеваясь спросила «персона», уже готовясь повернуться и уйти. Как вдруг из задних рядов раздался тихо, но отчетливо чей-то голос:
«Будь ты проклят, кровопийца!»
Колонна вздрогнула и замерла. Мы все почувствовали, что произошло нечто непоправимое и ужасное. Шепот достиг ушей «персоны». Физиономия чекиста побагровела от ярости. Резко остановившись, он заорал:
«Кто это сказал? Выходи сюда!..»
Никто не двинулся с места. Тогда обращаясь к старшине, рассвирепевший чекист прошипел:
«Если через 5 минут виновный не отыщется — расстрелять каждого десятого!»
В тот-же момент произошло какое-то движение, всколыхнувшее ряды и перед строем появилась фигура о. Владимира. Лицо его было напряженно и бледно, но совершенно спокойно. Глядя прямо в упор в глаза «персоны», он громко и раздельно заявил:
«Всех карать не к чему. Это сказал я!»
Чекист скверно выругался и провизжал: — «Ка-эр?» (Контрреволюционер — ред.).
«Нет, я — священник», — по-прежнему твердо ответил он.
«Все вы одним миром мазаны» — бросила «персона» и обратилась опять к старшине: «для примера прочим, за подстрекательство к бунту немедленно отправить в рай ко всем святым, а акт дополнительно пришлете в коллегию ГПУ»…
Двое из конвойных бросились к о. Владимиру, как вдруг колона зашевелилась еще раз и неторопливой походкой вышел старый профессионал — налетчик, известный под кличкой «Штыба».
«Погодь, начальник! — рявкнул он, — не трожь этого батю. Разве он способен сказать такое? Это я сказал и еще могу повторить, коли хошь!..
«Персона»
«Тем лучше. Значит расстрелять обоих. Этого (он указал на «Штыба») — за оскорбление органов ГПУ, а того (кивок в сторону «бати»), — за попытку обмануть советскую власть»… Изрекши приговор, палач быстро направился к ожидавшим его саням.
О. Владимира и «Штыба» окружило кольцо конвойных. Обоих вывели за проволоку в лес, а оставшиеся надзиратели защелкали затворами винтовок в то время, как повернули на колонну свои тупые рыльца все четыре пулемета с четырех деревянных вышек, окружавших «командировку».
Затаив дух, холодея не от мороза, а от внутреннего страдания, мы замерли, прислушиваясь к тому, что делается в лесу.
Раздался один, затем другой, и еще два выстрела подряд!..
И тогда я своими глазами увидел чудо: почти все 200 правых рук поднялись в воздух и осенили грудь крестным знамением…
Потом нас загнали в землянки. «Сенька-Шкет» бился у меня на руках, задыхаясь от истерического плача и из его худенькой, полудетской груди вырывалось жалобно и гневно:
— «Да за что же? За что же «батю»-то нашего убили? За что?»…
Это было в 1928 году.
30. Подвижники благочестия
Монах о. Викентий (Никольский)
Родился О. Викентий (Никольский) в 80-ых годах в семье Петербургского крупного чиновника. Он кончил юридический факультет и интересовался очень философией. Философия захватила его мысли и чувства. И в то время он был далек от Церкви и от Христа. Вот в это время скоропостижно скончался один из его братьев. Смерть брата окончательно перевернула его жизнь. Первое движение было отказаться от жизни. Ницше, которого он изучал в этот момент, как бы нашептывал ему о самоубийстве. Препятствовала только любовь к матери. Он хотел подготовить мать, а потому секретно ушел из дома и скрылся в своем имении, где зимой никто не жил. Но родители узнали о его местопребывании и отправили к нему старушку-родственницу, монахиню. Как бы случайно, на столе в той комнате, где скрывался о. Викентий, она оставила книгу Владыки Феофана — «Что такое духовная жизнь и как на нее настроиться?»
Эту книгу о. Викентий прочитал и с увлечением стал читать произведения Владыки-затворника. Вскоре он познакомился с Архиепископом Тульским и Белевским Парфением (Левицким), о котором о. Викентий вспоминал с особой благодарностью, называя его тайным подвижником и считая его смиреннейшим человеком. Владыка Парфений и направил его в Оптину Пустынь.
О. Викентий приехал в Оптину тогда, когда настоятелем был Архимандрит Ксенофонт.
Начало жизни в монастыре — послушанием о. Викентия были кухня и чтение правила уже тогда больному настоятелю о. Ксенофонту. Руководство же духовной жизни было в руках о. Нектария, который после смерти о. Иосифа был выбран для всей братии духовником и старцем. О. Нектарий был делателем Иисусовой молитвы. В этом он был научен великим старцем о. Анатолием (Зерцаловым). Вот это делание Иисусовой молитвы, навыкновение хождения в памяти Имени Божия — и был тон всей жизни о. Викентия. Его жизнь определилась этим деланием. Вся внешность обуславливалась этим настроением жизни. Его ничего не интересовало в жизни. Одна цель — пребывание во Имени Господа. Все было радостно. В монастырском послушании не замечалось трудностей, так как трудность была в трезвенном делании духовном. Пекарня, просфорня, канцелярия и самое лучшее — почтальон. От монастыря до города Козельска, до почты было — 4 версты. Какая была отрада этот путь 8 верст (туда и обратно). В это время и совершалось послушание старческое о трезвении и молитве.