Новые парижские тайны
Шрифт:
Пора все-таки признать, что мода, созданная в Нью-Йорке, Будапеште или Вене, не станет использовать наши лионские шелка и эльзасские набивные ситцы.
Там делают все модели на одно лицо: с простыми линиями, кубистскими украшениями, как можно проще. Там производят то, что способны произвести местные рабочие и что мы безропотно примем. Мы живем в ужасающем однообразии: однообразные стены, однообразные занавески, однообразные перины, более или менее грубое сырье, и все это нам нравится, потому что модно.
Вы полагаете, что скульпторы по дереву еще что-то создают? Вам ответят, что это современная линия, современная простота, влияние автомобилей и авиации.
Я в это не верю. Это происходит
Вспомним о платьях. Ссылаясь на модернизм, женщин закутали в куски ткани, едва доходящие им до колен.
— Это чтобы удобнее было садиться в машину… Это для метро…
Тем не менее женщины снова носят длинные платья, всякие побрякушки и перья на шляпах. Самолеты не помешают кринолинам [10] !
10
Кринолин — широкая юбка на тонких металлических обручах, была в моде в середине XIX в.
Хотите ли вы познакомиться с трагическим Парижем, для которого слово «кризис», повторенное слишком много раз, но двадцать-двадцать пять лет, говорили мне не без горечи:
— Вы, должно быть, заметили, как тут у нас все изменилось. Раньше турок из хорошей семьи мог быть только чиновником или офицером. Заниматься торговлей, промышленностью, финансами было просто неприлично. Тогда Константинополь был великолепным полем деятельности для всякого рода иностранцев. Пока мы читали стихи поэтов наших или иностранных на их родных языках, нашими делами вовсю занимались англичане, бельгийцы, французы. А теперь?
Да, все изменилось, и я видел это своими глазами. Мустафа [11] заставил турок заниматься конкретными делами, и среди людей нового поколения столько инженеров, мастеров, всевозможных техников, сколько и торговцев.
— Нами просто пожертвовали, — заключил мой друг.
А до войны они воспитывались, чтобы стать камергерами Высокой Порты [12] , губернаторами в провинции, образованными и праздными чиновниками.
Сейчас им сорок, и менять что-либо поздно. Вы можете видеть, как они прогуливаются по главной улице Перы, изящные, внешне легкомысленные, с пустым портфелем и таким же пустым желудком.
11
Мустафа Кемаль (Ататюрк, 1881–1938) — руководитель национально-освободительной революции в Турции. Первый президент Турецкой республики; выступал за укрепление национальной независимости и суверенитета страны, за укрепление дружеских отношений с Советским Союзом.
12
Высокая Порта, Блистательная Порта, Оттоманская Порта — принятое в европейских документах и литературе название правительств Османской империи.
Что они умеют? Говорят на четырех-пяти языках, знают хороших писателей, разбираются в музыке и живописи.
— Слишком поздно все менять. Нам остается продолжать так жить и дальше и смотреть, как рождается новое.
Вот о чем я думал, рассматривая толпы тех, кто желал получить возможность продавать пасту для чистки меди.
Не хочу и думать об этом. Невозможно, чтобы те, кто говорил о «возрождении человечества с помощью науки», о «величии и счастье, приобретаемых учением», о «наступающем знании» и, уж не знаю, о чем еще, — невозможно, говорю
Невозможно, чудовищно, если бы у них не было никакого плана: ведь даже сейчас они позволяют, чтобы десятки тысяч молодых людей отказывались от всего, работали денно и нощно и в конце концов получили те же самые дипломы.
Когда кончится кризис…
К чести людей, которые называют себя лидерами, я хочу думать, что они еще найдут способ применения умной молодежи, которая верит в то, что ей повторяют, делает то, что ей говорят, и с тревогой спрашивает сейчас себя, не суждено ли ей стать поколением неудачников.
Я умышленно написал это ужасное слово. Неудачник в пятьдесят лет, человек, чья зрелость прошла и который понимает, что все его усилия были напрасны, — это трогательное и жалкое зрелище.
Но неудачник в двадцать пять, в тридцать лет!..
Я хорошо знаю Германию, и уверяю вас: она бросилась в гитлеровскую авантюру, как завтра бросится в любую другую, отчасти и потому, что в ней были миллионы неудачников.
Незнакомая Франция, или приключение меж двух берегов [13] (перевод Л. Бондаренко)
13
Опубликовано в еженедельнике «Вю» 1 июля 1931 г. Перевод сделан по: G. Simenon. A la d'eсouverte de la France. P., 1976. Ha русском языке публикуется впервые (с сокращениями).
Я с семьей живу на воде уже лет пять: днем и ночью, зимой и летом, в пресных водах и соленых, на Севере и на Юге.
Но если я хочу попытаться передать саму атмосферу путешествий, совершить которые под силу каждому, мне, я думаю, следует рассказать о своем первом плавании, о своем первом судне.
— У меня есть судно!
Эти слова переполняли мое сердце радостью и гордостью в тот мартовский вечер в Мезон-Лаффит, когда я купил катер длиной четыре метра, шириной метр шестьдесят, с осадкой полметра.
Он был построен на верфи де Коннинк и обошелся мне примерно в пять тысяч франков.
Я установил на транце [14] подвесной двигатель Джонсона в 3 л.с. Прикрепил стойки, чтобы натянуть над катером достаточно непроницаемый тент.
Прежде всего катер с двигателем, на нем — моя пишущая машинка, несколько килограммов чистой бумаги и четыре члена экипажа: моя жена и я, наша служанка Буль, дог Олаф, восемьдесят сантиметров в холке, весящий все шестьдесят килограммов.
14
Транец — зд. корма судна.
Сзади, на тонком тросе, — маленький ялик с матрасами и всем необходимым: походной палаткой, проигрывателем, одеждой и т. д.
Все это выглядит довольно скромно. Но все же именно этому судну — «Жинетте» — отдано мое сердце, и именно с его демократичным экипажем мы еще совершим позднее самые приятные плавания по рекам и каналам Франции.
Обычный распорядок дня: подъем в шесть утра. Мы с женой спим на судне, крытая белой парусиной каюта закрывается более или менее плотно. Буль и Олаф спят в палатке на берегу, в нескольких метрах от нас. Поэтому мы должны избегать остановок в городах и деревнях.