Новые парижские тайны
Шрифт:
Старик Гролье, который знает абсолютно все о небе и о земле, о ветрах и о погоде, за всю свою жизнь не подписал ни одного векселя и испуганно настораживается, когда ему говорят, что уплатят по чеку.
Земля — она и есть земля. И он лично считает, что земля в Ла-Юшри не стоит тридцати тысяч.
Малуэн — дело другое. Ему не привыкать стоять перед банковским окошечком, и газету свою он прочитывает ежедневно от корки до корки.
А в газетах, между тем, говорится, что земля еще будет дорожать, как, впрочем, и все остальное, и что потребление, включая сюда и хлеб,
И как бы поощряя эту славную затею, банк предоставил Малуэну все, что тому требовалось.
И вот он уже хозяин Ла-Юшри, владелец автомобиля, член административного совета молочной фабрики и так далее, и так далее.
И за ферму свою он требует по меньшей мере тридцать тысяч в год.
А местные — они как Гролье. Качают головами и сомневаются: тридцать тысяч! Это же сколько пшеницы и молока!
И все-таки появляется некто и подписывает контракт. Он не здешний, хотя из соседних краев. Бледный, странный, недавно женился.
— Чудак, — говорят о нем в деревне.
Надо бы объяснить это слово, на не могу. В устах здешних крестьян оно гораздо шире и тоньше, чем обычно. Я сам понял это далеко не сразу.
Чудака зовут Бине. В кармане у него ни гроша. Живности никакой. Плуга — и то нет.
Когда до войны арендовали ферму… Да ладно, не стоит об этом.
Говорят, до войны отец Бине был рассыльным в субпрефектуре.
Так вот, ему вдруг взбрело в голову торговать скотом, и он продал его столько и так удачно, что, по слухам, разбогател и, между прочим, по арендному договору поручился за сына. Скотиной последнего ссужает тоже он.
А теперь — небольшая вставка, как хор в античной трагедии. Я знаю молодого Бине и его жену. Бине — славный малый, но фермой он никогда не управлял.
Ну и что с того? Ему предоставили в кредит все, что требовалось: плуги, семена, фураж. Ему даже продали при минимальном первом взносе — и, конечно, подписи на векселе — трактор последней модели. Механизация.
А повозку папаши Гролье он заменил автомобилем. А…
Не его это вина. Все так делают. Хотя кто-то и ворчит:
— Если так пойдет и дальше, хлеба будет столько, что его не продашь.
На что люди сведущие, которые участвуют в выборах и с утра до ночи торчат в кафе, отвечают:
— Слишком много хлеба? А правительство на что? Разберется. Оно должно помогать фермерам.
Вы все поняли?
Так вот, этот Бине, у которого не было и тридцати тысяч, чтобы заплатить за аренду, взвалил на себя ферму в сорок гектаров.
Его ссудили всем, что было необходимо. Тоже в кредит.
Наступил кризис. В конце концов, надо называть вещи своими именами, тем более так говорят уже все.
Цена на зерно упала со ста восьмидесяти до ста двадцати, потом еще ниже. Из-за границы нам его присылают столько, что впору подумать о сорока пяти.
Молодой Бине удрал, не дожидаясь истечения арендного договора: несмотря на всю свою добрую волю, ему так и не удалось расплатиться с долгами.
А наш приятель Малуэн?
— Если хлеб пойдет по сто пятнадцать, мне, пожалуй, не выпутаться, — бранится он. — Плевать им на все постановления! Кто у меня будет покупать его по такой цене?
Я уже говорил: Малуэн — это трудяга, умный, энергичный.
— Глупо, что нельзя воспользоваться плодами своего труда. Если так пойдет и дальше, мне придется платить налоги мешками с зерном…
И он, пожалуй, прав!
Он-то не виноват. Виноваты те, кто разрешил за двести тысяч франков купить имение, которое стоит пятьсот пятьдесят, те, кто в довершение всего предоставили Малуэну всевозможные кредиты.
Не им ли следовало бы хорошенько считать?
Да и такой ли уж это трудный расчет? До войны Ла-Юшри давало средства к жизни папаше Гролье и возможность поддерживать полуразвалившееся поместье, где владельцы проводили каникулы.
И не только это. У них, у владельцев, было свое молоко, сыр, дрова, яйца, кое-какие фрукты, а в урожайные годы и какая-никакая рента. Максимум два процента с капитала.
До войны хороший фермер трудился двадцать, тридцать лет, прежде чем у него — и то не всегда — возникала мысль приобрести собственную землю. И речь шла не о сорока гектарах.
Так то до войны.
А земля уже и не земля, хлеб не хлеб и медь не медь.
Есть хлеб-вексель, медь-вексель, хлеб-сроком на три месяца, хлеб-репорт [6] , хлеб-прима, хлеб-секунда…
6
Хлеб-репорт — репорт — спекулятивная биржевая сделка на срок, заключаемая в расчете на повышение курса ценных бумаг с целью получения биржевой разницы.
Короче говоря, спекулируют. Проспекты, присылаемые тем, у кого водится хоть немного денег, внушают вам:
«Вы имеете возможность купить и продать сырье, медь, зерно, каучук, даже не видя товара. Вы даете указания по телефону, уточняете сумму. Мы приобретаем для вас сто, двести, пятьсот центнеров зерна. Вы делаете секунду, и вы одновременно продавец и покупатель».
Не будем настаивать.
Теперь за Ла-Юшри на аукционе не дадут и трехсот тысяч.
А долги Малуэна превышают эту сумму. Кто же покроет разницу? Малуэн? Банки? Другие кредиторы?
И разумеется, они хором требуют, чтобы вмешалось правительство.
Поскольку банки все же сильнее, рано или поздно имущество Малуэна будет описано, он потеряет плоды трудов своих, а заодно и веру в определенные современные формулы.
Чудак Бине тоже уже не фермер, но будет возить на рынок продукты с фермы, которая принадлежит другому.
А старик Гролье все возится со своими кроликами, персиками, помогает сыну обрабатывать его десять гектаров, и, честное слово, в этом году, продавая зерно по восемьдесят франков, они ничего не потеряли, а, может быть, даже получили прибыль.