Новые приключения Шерлока Холмса (сборник)
Шрифт:
– Превосходно, Ватсон, превосходно. – Подойдя к выходившему в коридор оконцу, он растопырил пальцы: – Прежде чем следовать дальше, позволим себе выдвинуть ряд предположений. – Повернувшись к нам, он начал один за другим загибать пальцы на левой руке. – Первую свою жертву убийца душит, – возгласил Холмс. – Затем он извлекает у убитого сердце, при этом исчезает и кусок тела. То, каким образом вскрыта грудная клетка, свидетельствует о страхе, который испытывал преступник, или же о том, что он торопился. Это же, по крайней мере первоначально, как будто заслоняет для нас факт исчезновения куска
Совершенно очевидно, что если от удара в голову жертва потеряла сознание, и это в лучшем случае, то изъять у нее сердце не представляло труда и дополнительных зверских действий не требовалось. Следовательно, применение огнестрельного оружия можно рассматривать как еще один способ сокрытия улики.
– Еще один? – переспросил Макинсон.
– Именно, инспектор. Первым же является изъятие сердца у жертвы, хотя что именно призвано было скрыть подобное изъятие – мне до сих пор неясно. Как неясно и зачем надо было отрезать кусок мяса и сдирать часть кожи.
Мы перешли к третьему столу, сдвинули простыню, и нам открылось печальное зрелище останков. Голова молодой женщины покоилась у нее между ног, рука лежала отдельно и словно тянулась к нам, предлагая себя как бы в качестве подарка, и все эти разрозненные части тела, выложенные на обрубок туловища или прислоненные к нему, напоминали части какой-то дьявольской головоломки.
Подняв мертвую руку, я повертел ее, оглядывая со всех сторон и изучая. То же самое проделал я с ногами. Казалось, найти ключ к разгадке, понять причину подобного злодейского преступления попросту невозможно.
Положив конечности на место, я занялся головой.
Женщине было на вид лет двадцать пять. Когда я осторожно взял в руки ее голову, что-то сокровенное во мне, всколыхнувшись, смутно пожелало, чтобы мертвые глаза эти открылись и, поглядев на меня с презрением, отвели взгляд. Затылок у женщины, как и у фермера, оказался разбитым, раздробленная костная ткань в этом месте убеждала в том, что смерть жертвы была мгновенной.
Положив голову рядом с конечностями, я стал осматривать туловище.
Конечности от него отделили, по-видимому, топором, а не пилой, а на одном плече, как и на правой ключице, остались следы двух-трех промашек. Слава богу, бедная женщина была уже мертва, когда этот полоумный направлял на нее свой топор.
Повернувшись к Холмсу, я сказал:
– Ничего тут для нас нет.
– Ничего, если не считать отсутствия одной руки, –
– И что же он означает? – спросил инспектор.
– Это же элементарно, дорогой мой Макинсон, – сказал Холмс, по-видимому, крайне довольный тем, что его просят объяснить вывод, сделанный с помощью столь любимого им метода дедукции. – Я подозреваю, что убийца попросту забыл о сердце, занятый отрубанием конечностей и разбрасыванием того, что ему было не нужно. Если ваши люди, инспектор, хорошо, как вы утверждаете, прочесали местность, а у меня нет оснований усомниться в том, что так оно и есть, значит, убийца совершенно точно руку эту взял и унес с собой.
– Вы хотите сказать, что он поступил так намеренно: отрубил конечности, чтобы забрать одну руку?
Холмс кивнул:
– Иначе почему бы не оставить все как есть? А отрубив, зачем оставлять все остальное?
– Действительно, зачем? – поддакнул я.
– Перейдем теперь к последнему из тел, – сказал Холмс.
Лица у Уильяма Фицью Кросби больше не было. Там, где раньше, несомненно, находились нормальные, обтянутые кожей черты, нос, два глаза, губы, теперь мы видели месиво, бурую массу, похожую на растоптанный детский куличик из песка, в котором шалун проделал еще и дырки.
Ужасное это видение, казалось, явилось к нам из преисподней или же сошло с полотен Босха, хотя вряд ли изощренная и больная фантазия кого-либо из прославленных живописцев достигала той степени безумия, которую продемонстрировал нам помешанный преступник.
– Осмотрите его затылок, – сказал Холмс.
Повернув голову у трупа, я и на этот раз обнаружил проломленный череп, что и констатировал.
– Инспектор, – обратился к Макинсону Холмс, – были ли вы знакомы с мистером Кросби лично? Иными словами, встретив его живого на улице, узнали бы вы его?
– Не уверен, мистер Холмс, – хмурясь, отвечал Макинсон. – Наверное, когда-нибудь мы сталкивались друг с другом, однако…
Холмс деловито направился к двери:
– Ну, здесь, по-моему, мы все закончили. Пойдемте, Ватсон. Нам еще предстоят допросы.
– Допросы? – удивился я, вновь прикрывая простыней то, что осталось от лица Кросби.
– Нам надо переговорить с родными жертв. – Холмс вышел, на ходу нащупывая в кармане свою пенковую трубку. – Я определенно чувствую здесь некую идущую полным ходом игру, хотя, если не ошибаюсь, смысл этой игры пока тоже представляет собой загадку.
К манере Холмса бросать вскользь загадочные фразы я успел если не притерпеться, то привыкнуть и понять всю тщетность каких бы то ни было попыток расспрашивать его, торопя события. В положенный срок всему предстояло разъясниться.
К вечеру мы вновь сидели в полицейском участке, усталые после многотрудного дня и несколько обескураженные его результатами.
Ноябрь в Хэрроугейте был холодным, или же, как именовал это, используя местное выражение, Макинсон, “свеженьким”. Нас же, Шерлока Холмса и меня, привыкших к относительно мягкому климату южных областей, “свежесть” эта настолько пробирала до костей, что, даже стоя возле пылающего камина в кабинете инспектора, я еле сдерживал дрожь.