Новые приключения Шерлока Холмса (сборник)
Шрифт:
– Что ж, в таком случае мы развлечься, ловя tittlebats, как мистер Пиквик именует колюшку. Правильное название красной пиявки крайне важно для нас, разве не так?
Всю дорогу, пока мы ехали в четырехколесном экипаже, я силился найти во всем этом хоть какой-то смысл, тогда как Холмс говорил только о музыке.
* * *
В такой холодный пасмурный день, уже клонившийся к закату, в Хэмпстед-Хит было безлюдно. Моросил мелкий колючий дождь. А мы
– Я прошу вас напрячь память, мистер Трейл, – сказал Холмс, когда пруды уже были в поле нашего зрения. – Вы должны мысленно вернуться в тот весенний день. Постарайтесь вспомнить, где вы сидели, деревья, которые вы видели, собаку, плескавшуюся в воде. Нам нужно знать точное место в пределах нескольких футов.
Трейл бродил вокруг, всем своим видом выражая сомнение в успехе поисков.
– Сейчас другое время года, и все выглядит совсем не так, как тогда, весной, – бормотал он. – Может быть, где-то здесь.
– Присядьте на корточки, чтобы получить такую же перспективу, как в тот раз, когда вы сидели на траве, – предложил Холмс.
После нескольких неохотных приседаний наш клиент пришел к выводу, что мы, как подсказывает его память, максимально приблизились к нужному месту, и большего ему из ее закромов извлечь не удастся.
– В таком случае нашей целью станут кусты боярышника – последнее известное пристанище пиявки, – возвестил Холмс, оглядывая окрестности. – Обратите внимание, Ватсон, здесь, в нескольких ярдах от протоптанной дорожки, остались следы пикника. Добрый самаритянин доктор Джеймс, вероятно, был весьма зорким, если сумел разглядеть и распознать пиявку на таком расстоянии.
– Он мог идти и ближе, не по дорожке, а по траве, – возразил я.
– И опять вы льете холодную воду скептицизма на мои оригинальные выводы! – бодро откликнулся Холмс.
Разговаривая, он продолжал методично осматривать кусты боярышника, приподнимая и опуская тростью мокрые листья. Казалось, холод и дождь были ему нипочем, хотя сильный восточный ветер вконец испортил и без того не самую лучшую погоду. Прошло каких-то несчастных четверть часа, а казалось, что целая вечность. И вдруг…
– Безнадежная затея сработала, Ватсон, иду в атаку! – закричал мой друг и устремился к ближайшему кусту. Из одного кармана макинтоша он достал стальные щипцы, из другого – большую коробочку из-под пилюль. Что-то красное мелькнуло между концами щипцов и тут же было препровождено в коробочку. Трейл вскрикнул и отпрянул в сторону с выражением отвращения на лице.
– Еще однаиз этих мерзких тварей?
– Я предполагаю, что та же самая, – пробормотал Холмс. И больше не произнес ни слова, пока мы не обосновались в ближайшем пабе, где смогли закурить и согреться дымящимся тодди из шотландского виски. – Вряд ли вам это понравится, мистер Трейл, – сказал он тогда, – но остался еще один, последний тест. Недавно я начал экспериментировать с новым прибором, и хотя
* * *
Поздней ночью в нашей квартире на Бейкер-стрит прерывисто мерцали калильные сетки, пахло озоном, к которому примешивался какой-то еще более знакомый химический запах. Холмс с энтузиазмом соединял в единую цепь электрические батареи, как некогда Никола Тесла на другом континенте, в Америке, предрекавший на заре столетия, что электричество будет поступать в дома, подобно газу, по трубам. Я улыбнулся его рвению.
Наконец приготовления были закончены.
– Ни в коем случае нельзя прикасаться к оборудованию, – предупредил Холмс. – Напряжение тока в катодно-лучевой трубке очень высокое. Узнаёте устройство, Ватсон? Вакуумный стакан, вольфрамовый электрод? Нечто подобное уже используют в Соединенных Штатах в связи с вашей специальностью.
Мешанина стеклянной посуды, тянущихся проводов и непонятного излучения от трубки создавала эффект абсолютно мне незнакомый, скорее это было похоже на сцену из нового научного романа Герберта Уэллса. Трейл осторожно положил правую руку, куда указал Холмс.
– Я видел нечто подобное прежде, – заметил Трейл, поразмыслив. – Брат старого Уилфрида Джармена балуется электрическими экспериментами. Как-то он демонстрировал Селине модель динамо-машины, изрядно ее этим утомив.
– Заживляющие лучи? – спросил я. – Мы говорили о них вчера, когда рассуждали о месмеризме и гипнозе, который, насколько я помню, был всего лишь уловкой шарлатана, пытающегося лечить с помощью, как он это называл, животного магнетизма. Неужели научный прогресс в области электричества наконец сделал заживляющие лучи реальностью?
– Не совсем, Ватсон. Аппарат доктора Рентгена не излечивает, но освещает путь целителю. Осмелюсь предположить, что через много лет это изобретение будут помнить как самое великое научное открытие нынешнего десятилетия.
– Но я не вижу, чтобы что-то происходило.
– Как и должно быть, когда нет ничего, что можно видеть. Не убирайте руку, мистер Трейл, я должен попросить вас остаться в этом положении еще немного времени. Х-излучение, или рентгеновские лучи, названные так по имени открывшего их физика, нельзя увидеть невооруженным глазом. Слабое свечение, которое вы наблюдаете, – не истинное излучение, а вторичная флуоресценция в катодной трубке.
Я обдумывал это, пока Холмс озабоченно поглядывал на свои карманные часы.
– Очень хорошо, – сказал он наконец. – Теперь вы можете убрать руку, только осторожно. – Холмс взял таинственный запечатанный конверт, на котором прежде лежала рука Трейла. – То, что не видит глаз, способна видеть и даже записывать фотографическая пластина. Я должен удалиться в темную комнату и… сняв завесу, развеять эфир призраков. А вы, Ватсон, будьте любезны, развлеките пока нашего гостя.