Новые россы
Шрифт:
Теперь, когда в этом мире отец для него оставался единственным родным человеком, Макс понял, что такое родная кровь. Раньше, живя там, в своем времени, об этом даже и не задумывался. Да — жили, да — общались, интересовались, кто и чем дышит, по мере возможности заботились друг о друге. Там кроме отца была мама, младшая сестренка и бабушка. Еще дядя Валентин со своей семьей. Были свои трудности, но они все решались, и больших переживаний при этом Макс не испытывал. Мама как-то в сердцах даже назвала его «солдатским чурбаном, таким же, как и отец». Но когда все, кроме отца, остались там, куда Максим, наверное,
Макс вдруг понял, чего испугался. Нет, не мира, куда их занесло. К этому он уже начал привыкать. Он испугался другого — навсегда потерять отца, единственного родного человека. И еще… Он испугался остаться один. Нет. Он не боялся одиночества. Кругом были люди, новые друзья и знакомые. Была девушка, зацепившая его за душу. Но это все не то… С ними не будет так, как с отцом, с которым можно запросто поговорить по душам, он может выслушать и дать дельный совет, при этом не требуя ничего взамен, может и крепко выругать, а потом простить и пожалеть, всегда поможет в трудную минуту. Только с ним можно вспомнить детство и те ощущения, которые были тогда. Те мелочи, про которые знают только самые близкие люди…
Днем Максим попытался поговорить с Оксаной, но Баюлис, узнав, что на следующее утро снова предстоит длительный переход, устроил для передвижного лазарета генеральный медосмотр и операционно-перевязочный день, так что санитары и те, кто им помогал, сбились с ног, еле успевая выполнять указания грозного доктора.
В связи с изменением высоты некоторым раненым снова стало хуже, и медсестрам пришлось за ними ухаживать.
За Оксаной Баюлис закрепил раненого немца, у него поднялась температура, и он начал бредить. Кроме него под опекой девушки находились брат старшего сержанта Левченко — Степан и еще один красноармеец.
От постели командира полка Климовича не отходила медсестра из лагеря белых Екатерина Валерьевна, как уважительно называли эту молодую и красивую женщину. Своей одеждой она не отличалась от других женщин, но в ней чувствовалось благородное происхождение и воспитание, она никогда ни на кого не кричала, была со всеми вежлива, стараясь помочь чем могла, что вызывало ответную реакцию у других. Она также ухаживала и за Кожемякой.
Возле санитарных палаток на веревках и натянутом между телегами и автомобилями телефонном кабеле висели постиранные бинты и одежда.
Лагерь пришел в движение, готовясь к утреннему выходу. Немного отдохнувшие и повеселевшие, его обитатели под знакомые песни, звучащие из патефона, собирали вещи, ремонтировали машины, подводы, чинили обувь, одежду и снаряжение. Животных пока решили не беспокоить, давая им возможность набраться сил для трудной дороги. Только подоили коров и коз, отдав молоко маленьким детям и раненым.
Видя, что переговорить с Оксаной не получится, Максим решил отвлечься от грустных мыслей и занялся подготовкой уазика. Залил полный бак бензина, проверил и добавил масло, осмотрел двигатель и ходовую, затянул тент на кабине. В багажник сложил спущенную резиновую лодку с веслами.
После того как артиллеристы обслужили орудие, его снова прицепили к уазику.
— Что такой грустный, Максим? — спросил парня Григоров.
— А чему радоваться-то? Отец с утра со своей группой ушел и до сих пор на связь не
— Это оттого, что ты все видишь в черном свете, — успокоил друга Андрей. — А ты посмотри на все иначе. Сам же знаешь, что в горах радиосвязь часто пропадает. Может, группа в ущелье спустилась или куда в пещеру зашла, вот и не могут на связь выйти. Да и радиостанции у нас слабенькие. Дулевич со своими связистами прямо поселились в бронетранспортере, от рации не отходят. Думаю, что все нормально будет. Мы же стрельбы не слышали, значит, опасности для них нет. А с Оксаной еще успеешь наговориться, просто занята она, завтра ведь снова в дорогу.
— Андрей, а тебя назад домой не тянет?
Григоров серьезно посмотрел на Максима:
— А как ты думаешь? Каждую ночь дом снится. У меня там вся семья осталась: мать, отец, старшая сестра и братишка. Каково им будет, когда узнают, что я погиб или без вести пропал… Лучше, конечно, когда без вести. Хоть надежда останется, что когда-нибудь да вернусь. После твоих рассказов о нашей войне у меня всю душу перевернуло. Под немцами они ведь оказались, а эти сволочи могли что угодно у меня дома натворить, — вздохнул Григоров. — Я когда узнал, куда мы попали, сначала нервничал, так же, как и ты, места себе не находил. Мои там, а я здесь… Но потом успокоился. Как наш Левченко говорит: «Жизнь как снаряд, дважды из пушки не выстрелишь. Можешь повлиять на события — действуй, а не можешь, сведи все плохое к минимуму». Вот так, Максим, держи хвост пистолетом, и все будет зер гут!
— Да я умом все понимаю, но душа-то болит, — не успокаивался Макс. — Мы здесь без войны, без встречи с местными за несколько дней уже почти два десятка человек потеряли, а что дальше будет…
— Если ради спасения остальных суждено нам с тобой здесь погибнуть, то мы сделаем это, — решительно заявил Андрей. — Кроме нас, спасти детей, женщин и раненых некому. Сейчас у нас тоже идет война, на выживание, но лично я умирать не собираюсь и другим не позволю. Так что вытирай сопли и давай собираться, завтра снова в дорогу. Вон, смотри, уже Синяков приехал. Пошли лучше послушаем, что нового расскажет.
Мимо них, ослепляя глаза светом фары, протарахтел мотоцикл. На заднем сиденье за Синяковым сидел напарник конного разведчика Семенова, он придерживал что-то лежащее на коляске. Мотоцикл остановился в центре лагеря, и к нему со всех сторон устремились любопытные. Синяков ушел на доклад к командиру, а бойца засыпали вопросами:
— Что там, за горами?
— Долго нам еще топать?
— Что нашли?
— А это что за зверь такой? На оленя похож, только больше, без рогов, и шея длинная!
— А шерсть как у овцы.
— Да нет, на верблюда немного смахивает. Смотри, морда какая, и уши похожи.
— Если это верблюд, то горб где? Сколько их должно быть: один или два?
— А где вы его подстрелили?
Боец сначала немного растерялся, крутил головой по сторонам и не знал, кому конкретно отвечать. Потом махнул рукой и ответил всем сразу:
— Да тут недалеко, несколько километров будет по гряде. Дальше перевал между скалами, потом спуск в долину. Там травы полно, есть где лошадкам попастись.