Новые русские
Шрифт:
— Тоже поем с вами. Самое время ужинать. Вдвоем веселее. Что будете пить?
— Все равно, — выдавливает из себя обалдевший Макс.
— Могу предложить джин с тоником… коньяк… Вы вообще — пьющий?
Как ответить на такой вопрос? Остается честно кивнуть головой.
— Тогда водку. «Смирновская» устроит?
Макс принимает из ее рук бутылку. Зачем-то долго рассматривает этикетку. Ставит на стол. Считает необходимым объяснить свое отношение к спиртному.
— В биологии редко встречаются трезвенники. Наша наука связана с экспедициями. А в них без этого не обходятся. Хотя бывают исключения. Я много лет каждое лето ездил на Белое море. Там у нас биостанция. Однажды произошел забавный случай. Хороший парень, Федя Зыков, долгое
Элеонора делает круглые глаза, что придает ее лицу умилительно-удивленное выражение.
— И не умер? — спрашивает она.
— Сторож нет, а Зыкова чуть кондрашка не хватила.
Макс незаметно для себя освоился и после первой рюмки продолжил воспоминания о разных смешных историях, связанных с выпивкой. Элеонора слушает его с интересом, вернее, ей все равно, о чем он говорит, лишь бы не уходил. Наконец, она решается предложить ему остаться. Долго обдумывает, какие фразы произнести, чтобы он понял, зачем ей это нужно.
— Послушайте, Макс. Если вас дома никто не ждет, может, вы окажете мне небольшую услугу?
— Конечно, — быстро соглашается он.
— Только прошу понять меня, правильно. Сейчас везде говорят о кражах и разбойных нападениях. В нашем доме уже несколько квартир ограбили. На втором этаже живут старики, народные артисты. Их ограбили, когда они днем легли отдохнуть. Говорят, какой-то газ подпускают в замочные скважины.
— Глупости, — желает успокоить Макс.
Элеонора нервно встает.
— Не глупости. Я уже неделю не могу спокойно спать. Страшно. Очень прошу вас, останьтесь в моей квартире ночевать… Нет, не подумайте чего-нибудь. Я вам постелю на канапе. Вы отдохнете. И мне будет спокойно. Хоть посплю нормально. Вы ведь человек приличный, интеллигентный. Не будете же вы меня насиловать?
— Я?! Вас насиловать?! — Макс от возбуждения вскакивает со стула. — Да как вы могли подумать… — Его сердце трепещет, словно новорожденный галчонок. Неимоверным усилием воли Макс старается погасить будоражащий душу восторг.
— Отлично, — улыбается ему Элеонора. — Давайте я покажу, где спать, потому что сама еле стою на ногах.
Макс следует за Элеонорой в комнату, к тому канапе, на котором любил после обеда полежать Иван Модестович Сталецкий с папироской в руке.
— Сейчас принесу белье…
— Ни в коем случае! Я лучше без. Вдруг нужна будет моя помощь, не надо одеваться… Да и потом, мне… сами понимаете — удобнее.
Элеонора довольна его отказом. В ее нынешнем тяжелом психологическом состоянии поведение Макса успокаивает лучше, чем таблетки «валиума». Он ненавязчив, не смотрит на нее, как на женщину. Когда-то давно она привела в дом чью-то потерявшуюся собаку — эрдельтерьера. Несмотря на внушительную пасть, торчащую кирпичом, и устрашающие клыки, пес вел себя смирно, ловя каждый ее взгляд, стараясь заслужить поощрение. Макс напоминает ей того самого эрделя. Но того пришлось вернуть хозяину, а этого, пожалуй, никому возвращать не нужно. Ей бы одну ночь поспать спокойно, а там видно будет. Элеонора приносит из кабинета, расположенного рядом со спальней, плед. Макс стоит возле портрета Ласкарата.
— Ваш муж?
— Да. Умер в прошлом году. Вы его знали?
— Слышал от Туманова. Хороший портрет. Прямо живой.
Элеонора замирает. Неужели даже посторонний человек замечает в портрете какую-то странность. Выходит, она ничего не придумывает и нет никаких галлюцинаций? Обуреваемая страшными мыслями, глухо спрашивает:
— Что в нем живого?
— Глаза. Кажется, он смотрит на меня. И руки. В тонких жилках едва заметно пульсирует кровь.
Макс внимательно разглядывает своего счастливого предшественника в любви. Он силится увидеть то важное, что отличает простого смертного,
— Я что-то не то сказал?
Элеонора ничего не отвечает. Указывает рукой на плед:
— Это вам. Пойду лягу. Двери в комнаты пусть остаются открытыми. Если услышите мой крик или я позову на помощь, включайте весь свет и бегите в мою спальню.
Странная просьба не удивляет Макса. Он не вникает в смысл услышанного. Его мозг не способен переварить происходящее. Всю ночь провести рядом с любимой женщиной! Какая неведомая сила вплетает его судьбу в роскошный орнамент ее жизни? Макс провожает взглядом Элеонору, садится на канапе. Ему отчаянно хочется лечь, закрыть глаза и наслаждаться мыслями о ней. Остается дождаться, когда она потушит свет. Несколько раз в проеме залы, отделяющем ее от холла, мелькает ее пеньюар, и без прощаний тьма поселяется во всех комнатах.
Макс снимает теплые зимние сапоги, выключает величественную лампу с тяжелым золотистым абажуром и на ощупь добирается до предназначенной ему кушетки.
Москва — столица маленького ханства
Москва — столица маленького ханства. Резиденция Жаксынбек-хана находится на Яузском бульваре в огромном генеральском доме, покой которого охраняет трехметровый гипсовый солдат с ружьем. Соседи по лестничной клетке даже не подозревают, что за обычной бронированной дверью одной из квартир начинается азиатское владение Темирова. Если эта дверь открывается перед посетителем, то первый шаг приходится делать в темноту. Два тусклых светильника освещают пространство, непонятно где заканчивающееся. Чьи-то заботливые руки мгновенно снимают с вошедшего пальто, пиджак, туфли и носки. Другие не менее проворные руки погружают в теплую воду сначала одну ногу гостя, затем другую. Ловкими движениями омывают их, вытирают мягким махровым полотенцем и исчезают. В темноте не удается рассмотреть того, а быть может, ту, проявляющую подобную заботу. На плечи вместо пиджака накидывают стеганый восточный халат и по-дружески провожают в узкую щель, образовавшуюся между тяжелыми складками черного бархатного занавеса. В глаза ударяет яркий бело-голубой свет. Круглая комната с украшенным глазурью куполом потолка создает ощущение юрты, тем более что стены обтянуты кожами грубой выделки. На полу — огромный ковер с восточным орнаментом. Никакой мебели. Приходится стоять и ждать, поглядывая в единственное окно, за которым простирается бесконечный пейзаж зимней степи. Правда, он меняется в зависимости от времени года. Босые ноги ощущают теплое покалывание ворсинок ковра. Синий, украшенный серебряной ниткой халат невесомым теплом обнимает плечи гостя. Ни суеты, ни спешки здесь не бывает. Необходимо запасаться терпением. Чем спокойнее будешь себя вести, тем быстрее о тебе вспомнят.
Лева Иголочкин хорошо усвоил правила этого дома. Тут тебе не Москва, тут — столица другого, невидимого глазу государства, границы и размеры которого известны одному Жаке Темирову, ну, и, разумеется, Аллаху. Лева знает, чем с большим нетерпением его ждут, тем дольше заставят стоять в полном одиночестве. Кто кому в данном случае оказывает уважение — остается загадкой. Но узкая, такая же кожаная дверца открывается, и юноша в белой национальной одежде склоняется и жестом предлагает Леве следовать дальше. На этот раз, больше не задерживаясь, он попадает к самому Жаксынбек-хану.
Темиров сидит на полу, застланном коврами, опираясь на многочисленные атласные подушки. За низким столиком с восточными яствами по-турецки сидит Аслан. За Темировым на коленях стоят две девушки, прислуживающие ему за дастарханом. Юка и Кука. Они — близняшки. Лицо каждой скрывает черная короткая не то паранджа, не то кокетливая полупрозрачная вуаль, закрепленная золотым обручем на голове. Дальше тела их обнажены и лишь ниже пупка длинные черные газовые юбки с золотой ниткой. На шее каждой из девушек много золотых украшений. Соски небольших грудей тоже сверкают блестками. Иголочкин все мечтает полакомиться ими.