Новые записки санитара морга
Шрифт:
В тот день я сделал три вскрытия, вывалившись из секционного зала совершенно вымотанным. Тело, непривычное к физическому труду, ныло тянущей истомой. Особенно болели кисти, локти и колени, жалуясь на внезапные нагрузки. «Ничего, втянусь потихоньку, — подбадривал я себя, закатывая на место поддон с зашитым покойником. — Вот только когда? Месяц? Два?»
В кафельном зале холодильника, наполненном гулом агрегатов, меня уже ждали разномастные пакеты с вещами наших постояльцев, которые должны были покинуть отделение завтра утром. Сосчитав их взглядом, я понял, что впереди еще ох как немало работы. Одеть двенадцать трупов,
Услышав громыхание поддона, доносящееся из холодильника, ко мне присоединились напарники.
— В секции все закончил? — уточнил Бумажкин.
— Да, все, — кивнул я, потирая ноющие кисти.
— Как бодрость духа? — спросил Старостин, ехидно улыбаясь.
— С духом-то все отлично. А вот организм еле на ногах стоит, — признался я, тяжело выдохнув.
— Это три вскрытия на тебя такое впечатление произвели? А ведь их надо было сделать намного быстрее. Чего ты там так долго копался? Уж думали — не дождемся тебя, — сказал Бумажкин, глядя на меня с внимательным прищуром.
— Честно сказать, не ожидал такой нагрузки.
— Да ты что, брось, это разве нагрузка? — усмехнулся Старостин. — Ничего особенного, — сказал он по своему обыкновению. — Сейчас оденем — и домой.
Тоскливо посмотрев на пакеты, постарался придать себе бодрое выражение лица. И мы начали одевать. Я хорошо помнил технологию процесса, но постоянно отставал от Бумажкина, который стал моим напарником в этом деле. Уставшие руки не слушались, и Вовка терпеливо ждал, пока я натяну чулок или застегну манжет рубашки неловкими пальцами. Работая вдвоем, мы даже немного отставали от Старостина, который одевал один. И в этом была только моя вина.
Но... финальная часть моего первого рабочего дня все же двигалась к завершению. Доставая из холодильника очередного бывшего гражданина страны, обезображенного старческими недугами и скованного смертью, мы задвигали его обратно, облагороженного костюмом, в котором он отправится в мир иной завтра утром. И хотя ничего принципиально нового в этом не было, одно ритуальное новшество удивило меня.
Одевая очередного старика, иссушенного раком, я взял в руки его брюки и пиджак. И стал недоуменно разглядывать, ведь они показались странными. Слишком тонкая, почти невесомая, одежда была совсем без подкладки. Вместо пуговиц на брюках обнаружил маленькую липучку. А в мешковатый бесформенный пиджак были небрежно вшиты поролоновые плечики. Со стороны костюм казался настоящим, но стоило присмотреться, как становилось очевидно — это фальшивка. В начале девяностых ничего подобного не было. Видя мое удивление, Бумажкин объяснил, что это ритуальный комплект одежды, созданный специально для похорон.
Стандартные размеры, одна цветовая гамма. Белая рубашка, черные носки, костюм, галстук с тонким узлом, который крепится к рубашке на резинках.
— Еще и женские есть такие. Там платье на липучках, — сказал он, когда мы натягивали на мертвеца ненастоящие брюки, оторвав его за ноги от поддона. — Очень удобно, и нам, и родне. Подкладка не мешает, никаких лишних пуговиц.
— Да, удобно, — согласился я.
А сам подумал: «А им каково?» Прожить жизнь, полную разных надежд, свершений и разочарований. Завести семью, родить детей, долгие годы заботиться о них,
Когда первый похоронный день новой жизни сжалился надо мною и подошел к концу, я рухнул на стул в «двенашке», комнате отдыха санитаров. Казалось, сил нет даже переодеться. «Как же все это будет болеть завтра, я себе не представляю», — вдруг подумалось мне. А хотелось подумать о чем-то значимом, возвышенном.
— Ну что, круто быть дневным санитаром, а? — ехидно спросил меня Бумажкин, прикуривая сигарету. — Я смотрю, тебе последний дед понравился.
— Последний? Да вскрытие как вскрытие.
— Не, просто ты так его мыл, как будто спать с ним собираешься, — коротко усмехнулся Вовка.
— Да ну вас на хрен, дядя Володя. — вяло отозвался я и, тяжело встав, поплелся в раздевалку. С трудом справившись со своим гардеробом, вернулся в «двенашку» уже одетый. Младший Вовка взялся довезти меня до метро. Мы уселись в его подержанный «Мерседес». Аид расположился на заднем сиденье, как и положено вип-персоне. Оставив позади ворота Царства мертвых и сотни полторы метров унылого больничного забора, мы выехали на блестящую под солнцем апрельскую улицу.
— Спинка-то, наверное, бо-бо? — участливо спросил Старостин.
— Ножки, главным образом. Я, кажется, кисть потянул, — ответил я, потирая болевшее запястье.
— Это офисная пыль выходит. Вредная, кстати, штука. И на потенцию плохо влияет. Слышал про синдром менеджера? А у нас все по пять раз на дню моют. Говном воняет, это да. Но пыли нет, — улыбнулся он.
— А синдром санитара какой?
— Да сущая ерунда, — отмахнулся Вовка. — Артрит, проблемы с позвоночником, с дыхательными путями, варикоз, гипермолочность.
— Гипермолочность? Интересный диагноз.
— Это когда молока халявного в организме так до хрена, что готовым творогом гадишь, — пояснил напарник.
— И всего-то?
— Ну, если не считать социальной окраски. Мы ж в этой пирамиде — ремесленники с низкой квалификацией. И с очень дурным и совершенно неправильным имиджем. Обратная сторона социалки. Да и потом. У меня в трудовой книжке одна запись, понимаешь?
— И что с того? У тебя два высших, ты полмира объездил, трое детей! К черту запись эту.
— Да я тоже так считаю. Пишешь сейчас? — резко перевел он тему.
— Писал пару дней назад. Да что-то решил небольшой отпуск взять.
— А что так? С работы уходишь рано, самое оно для творчества.
— Знаешь, Вова, я вот тут недавно стишок крохотный написал.
Мы остановились на светофоре, и я прочитал:
Книги пламенем горят особым,
Даже слышно, как кричат персонажи.
Если был бы я на то способен,
Памятник поставил бы для каждой.
Сотни книг живут в моей квартире.
Оглядев их, я себе признался:
Написав из них всего четыре,
Я уже порядком задолбался.