Новый день

Любимова Лада Александровна

Да не о чём. Ему было настолько скверно, что ни тяжёлые риффы со сцены ни бессчётные стаканы с виски эту скверность не устраняли. Пока он слонялся по клубу, поклонницы так и льнули к нему гроздьями сочного винограда. И тут бац - его понесло! Его - приличного семьянина, преданного мужа и скромного парня.

Джеймс на брутального мачо похож не был. Высокий, широкий в плечах, голубоглазый и русоволосый - ничем особенным во внешности не отличался. Разве что задумчивым выразительным взглядом, живой мимикой высокого лба и разными бровями, разными - из-за шрама, полученного во времена лихой юности. Он был крепкий от природы и тягал гантели только для того, чтобы быть в форме. Потому выглядел спортивным, подтянутым молодым человеком с таким вот простым лицом.

Шрам

он заработал в уличной потасовке лет в семнадцать. Они с Дейном шли ночью по улице, точнее, едва тащились с очередной попойки после концерта в полуподпольном клубе, когда трое молодчиков в тёмном переулке прижимали к стене отчаянно сопротивляющуюся девушку.

С девушками Джейм в ту пору был не в ладах: он их стеснялся, боялся, хотя желал страстно. Он не знал, о чём с ними говорить: в его голове роились аккорды, ритмы и яркая мечта о большой сцене. Но он испытывал рыцарскую потребность защищать того, кого боялся. Женщины казались ему опасными и уязвимыми. И кричащая, терпящая бедствие дева сразу получила защиту Джеймса, который раскидал обидчиков в один миг. Дейн богатырской силой в юности не славился, и делал, что мог - стоял в стороне, выхватив пострадавшую из кучи дерущихся парней.

Девушка оказалась странной: от Дейна вырвалась, наградив его нелицеприятными именами, и помогла попинать Джеймса, который, не смотря на врождённую силу, совладать со сворой бешеных парней не смог. Избили его тогда страшно, досталось и Дейну. Джеймс неделю провалялся в койке. Обошлось без серьёзных последствий, но шрам, рассекающий левую бровь пополам, напоминал ему всю жизнь о доблестном рыцарстве. Вот и пойми этих женщин после такого.

А их карьера внезапно и круто набрала обороты.

Молодость. Любимое занятие. Разные города. Интересные встречи. Успех. Воплощение мечты. Это было не просто: бесконечные переезды, концерты, многочасовые репетиции. Сумасшедший драйв. А счётчик пофигизма буквально зашкаливал! Девчонки сами бросались на шею. Тогда не приходилось сидеть за тринадцатью кругами охраны в пустыне собственной славы, а можно было затеряться в толпе и упиваться всеми привилегиями смелых, талантливых и амбициозных. Тогда он и перестал девчонок бояться. Но рыцарское к ним отношение сохранил, ещё не раз получая по заслугам от ревнивцев, покинутых ради сильных и страстных объятий застенчивого гитариста с низким бархатным голосом.

Это было весело. Легко и безответственно. Они были молоды, переполнены жизнью и чужды любым условностям. Грешили они тогда все, даже Ен, мужественно преодолевая смущение. Прекратить образ жизни во грехе, разгуле и бесшабашности - значило умереть.

Творческий дух не отпускал. Музыка и тексты рождались сами собой. Они были группой, которая играла забористую смесь рока, металла и лирики. Музыка их не громыхала - она была мощной, тяжёлой, слаженной, с захватывающими гитарными партиями, где ритм-секции великолепно дополнялись мелодичными линиями. Их обожали. Армия фанатов разрасталась день ото дня.

Тексты к песням писал Джеймс. Потому что получалось, потому что больше никто из ребят не проявлял рвения к этому, потому что всем нравилось то, что он делал. Иногда он играл риффы в одиночестве, искал особые линейки мелодий, делал звук чище, глубже и раз, сам того не замечая, писал текст. Он мог написать его на салфетке за обедом, или в гримёрке перед концертом, или в дневнике, который иногда вёл.

Внешне спокойный, внутри он кипел. Его возмущали ложь и нелепые условности. Он пытался разобраться в себе, в том, что происходит вокруг. По большому счёту, его богатый внутренний мир представлял собой крупномасштабную войну между его ценностями и требованиями окружающей действительности, и череду мелких стычек между многогранными сторонами его творческой натуры. Битвы эти порождали сначала неуверенность, затем раздражение и досаду, а дальше - гнев и ярость. Ярость, как способ избавится от неуверенности, как способ получить то, что хочешь: всё. Или ничего.

Открытую агрессию в силу мирного характера он не проявлял, ну, за исключением случаев спасения попавших в беду дев. Но гнев свой выражал

в текстах и в музыке. Песни были осмысленными, искренними и часто наполненные протестом. Со временем юношеский нигилизм перерос в поиск смысла происходящего - от того тексты стали только поэтичней и убедительней.

Итак, он был предан делу, жаждал признания, славы и богатства. Ему удалось. Им удалось вместе.

Ближе к тридцати Джеймс женился. Семья для него всегда много значила, потому, что он не знал, что это такое на самом деле, но познать хотел. Отца он не помнил толком. Он его видел несколько раз, когда был маленьким. Отец приезжал на огромном грузовике, трепал его по волосам, привозил в подарок игрушечную машинку и уезжал наутро. Как к нему относиться, Джеймс не знал. Он его побаивался. Отец был большим: Джеймс рядом с ним казался себе ничтожным и незначительным. С мамой отец разговаривал грубо, бывало - кричал не неё, с ним особо ласковым не был, скорее равнодушным. Не брал его на руки, не спрашивал как дела. И когда он перестал приезжать совсем, то Джеймс забыл, как выглядит его лицо, забыл, как звучит его голос и ни разу не спросил у мамы, где он и почему больше не едет.

Мама у него была красивая. Красивая и добрая. И очень сильная. Нет, она была миниатюрной хрупкой женщиной, но заботится о себе и сыне ей приходилось самой, а она кроме красоты и доброты не имела особых талантов, знаний или связей. Они часто переезжали с квартиры на квартиру, питались кое-как, а мама всегда была на работе: продавала одежду в супермаркете днём, по ночам стирала в прачечной, но денег всё равно не хватало.

Она приходила с вечной работы, обнимала Джеймса, читала ему книжки, пела колыбельные нежным голосом и говорила, что у них скоро всё наладится - она никогда не унывала. Пока мама работала, Джеймс сидел дома. Один. Он сидел и, чтобы не было страшно, слушал радио - всякую разную музыку. Из-за частых переездов у него не было постоянных друзей. А случайных он не заводил. Он считал, что друг - он один и навсегда. А где его взять, если ты по пять раз в год меняешь место жительства и вынужден торчать в четырёх стенах: гулять одному в новом районе в шесть лет ещё страшней, чем сидеть дома, а присматривать за ним было не кому. Вот он сидел, слушал радио и разбирал немногочисленные игрушечные грузовики - отцовские подарки.

Когда ему исполнилось восемь, мама привезла его к своей старшей сестре. Та очень жалела маму. Джеймсу нужно было идти в школу, а переезды и недостаток денег этому не способствовали. Тогда мама ему объяснила, что он поживёт у тётки, а она уедет на время, чтобы заработать побольше денег. Сказала, что будет навещать его, просила слушать тётку и её мужа. Сказала, что они их очень любят и хотят помочь. И что их дети, сын, который был вдвое старше Джеймса и дочь - вдвое его младше, будут ему хорошими друзьями. И что у него будет много новых друзей и в школе, много интересных занятий, а ещё любые подарки, которые он захочет, потому что мама нашла работу на фабрике, где ей будут много платить. Фабрика находится далеко, и она сможет приезжать к нему пока раз в месяц. Она говорила это стоя перед ним на коленях и гладила его по лохматой голове. Говорила и вдруг расплакалась. Он впервые видел как его красивая неунывающая мама плачет. Чтобы скрыть слёзы, она обняла маленького Джеймса, но его было не обмануть. От её тихих всхлипов и слёз, которые текли такими потоками, что намочили его рубашку, он сам хотел разреветься. Но вместо этого он только крепко обнимал её и повторял:

– Мама, мамочка, мамулечка...

Это был последний раз, когда он её видел.

На следующий день мамы не стало: автобус, на котором она уехала на ту чёртову фабрику, слетел с трассы в пропасть.

Джеймс молчал три года. Когда он открывал рот, чтобы что-то сказать, оттуда вырывалось какое-то шипение и бульканье. И он прекратил попытки заговорить.

Тётка здорово переживала за него, как и её муж. К нему относились с трогательной заботой, словно к родному сыну - у них была нормальная семья. Повзрослев, Джеймс понял, что в его приёмной семье не то чтобы царила любовь, но обитал мир. Простой бытийный мир.