Новый директор
Шрифт:
— Да, но у меня создается очень сложное положение. Если придется занимать под мастерские комнаты, то значит вторая смена… А это, в свою очередь, отразится на продленном дне…
— Не расстраивайся. Выведем на чистую воду, и думаю, что выселим. Как пробки выскочат! Давай адрес бывшего директора. Запросим Сочи. Там есть дельные работники. И оставь свой телефон… Я позвоню.
— По горячему следу…
— Не беспокойся! Откладывать не будем. Я прослежу.
Прежде чем покинуть Управление, Константин Семенович поднялся в уголовный розыск и зашел в свое отделение.
— О-о! Ты-то мне и нужен, — обрадовался следователь. — Подожди минутку. Я сейчас закончу.
Пока Глушков записывал показания женщины, Константин Семенович прошел в конец комнаты и остановился возле окна. Обстановка напомнила ему дело Гошки Блина и имеющего к нему какое-то отношение Уварова. Теперь уже не приходилось сомневаться, что и в школе Уваров имеет друзей и что все они связаны чем-то большим, чем обычная школьная дружба. Странно, что учителя отзываются об Уварове хорошо… Но разве много учителей, которые знают, чем живут их воспитанники вне школы?..
Глухой от слез голос женщины прервал размышления:
— Что же теперь будет, товарищ следователь?
— А это суд решит. Распишитесь вот здесь…
— Расстреляют его…
— Ну вот… Сразу же и расстреляют!
— Убийца ведь…
— Не отчаивайтесь. Разберутся. Вот вам пропуск. Придется вас еще не раз побеспокоить, а сейчас можете идти.
Константин Семенович оглянулся, но увидел только согнутую горем спину женщины.
— Мать? — спросил он, когда она вышла из комнаты.
— Мать, — подтвердил Глушков. — Кошмарное дело, Константин Семенович. Тринадцатилетний мальчишка убил десятилетнюю девочку… вот этой железякой.
На столе лежал обрезок водопроводной трубы сантиметров семидесяти длиной.
— За что?
— Тут путаная история. Я и сам еще до конца не разобрался. Вот послушай. Жила семья. Отец, мать и сын. Жили в общем ничего, нормально. Отец квалифицированный рабочий, зарабатывал прилично. Мать домохозяйка. Простая, малокультурная. Ты ее видел. Прожили пятнадцать лет, а в прошлом году он бросил семью и ушел к другой. К учительнице, между прочим.
— Бывает. Выросли духовные запросы, а жена отстала, — иронически заметил Константин Семенович.
— Вот, вот! У новой жены дочь…
— А мальчишка у матери остался?
— Ну ясно! Куда отцу такую обузу? Весной, в середине мая, этот мальчишка… Да, забыл! Получилось так, что и девочка и мальчик учились в одной школе. Она в третьем классе, а он в шестом. В мае мальчик побил эту, так сказать, сводную сестру. И здорово, говорят, побил. А за что, почему, я так еще и не выяснил. Полагают, что выместил на ней развал семьи. Вполне возможно… Представь себе сам. Жить стало хуже, мать постоянно плачет, ну вот и нашел виновницу. Мальчишку исключили из школы. Дочь учительницы всё-таки! Ну, а отец, когда узнал, как сын отличился, пришел в прежний свой дом и тоже поучил… Основательно приложил руку. Мать заступилась… Ну и той попало. Словом, большой семейный скандал…
Какая-то мысль пришла в голову Алексею Николаевичу, и это было видно по глазам.
— Ну, продолжай, — сказал Константин Семенович.
— Да вот, собственно, и весь пролог. Лето прошло без инцидентов. Девочка отдыхала в лагерях. На днях вернулась. Пришла к подруге во двор дома, где жил Костя…
— Кто такой Костя?
— Мальчишка… убийца. Встретились они во дворе… Он ее трубой по голове и стукнул. Да так стукнул, что через два часа она и душу богу отдала.
— Та-ак, — протянул Константин Семенович.
— За что он ее убил? Неужели действительно за развал семьи?
— А что он сам говорит?
— Ничего. Второй день с ним бьюсь. «Да»… «нет». Вот и всё. Больше молчит. Как только про отца или мать спросишь, насупится, голову опустит и онемеет.
— Парень хулиганистый?
— Похоже, что нет. Ничего такого раньше за ним не замечали. Хмурый немного, и замкнутый… Ну, а этому удивляться не приходится. Такая трагедия в семье!
— Ссора между ними была, прежде чем он ее ударил?
— Неизвестно. Дворничиха говорит, что две девочки поблизости находились, но не с этого двора. Щербаков ищет…
Помолчали. Константин Семенович взял обрезок трубы, взвесил на руке и осмотрел.
— Крови нет. Значит, с первого удара…
— Да. Кровоизлияние в мозг.
— Я бы на твоем месте выяснил подробности этой майской истории, — начал Константин Семенович. — За что он ее тогда побил? Почему и как его исключали? Надо поговорить с классным руководителем, с директором школы, с одноклассниками… А главное, выясни, что собой представляла девочка… Думаю, что причина озлобления мальчика в ней самой. С какой стати он стал бы вымещать на ней свое горе, горе своей матери…
— Ты полагаешь, что она сама виновата?
— Подлинного виновника мы с тобой всё равно не найдем, Алексей Николаевич, — грустно проговорил Константин Семенович. — Виноват мальчик. Он убил — он и виноват.
— Да, но ведь есть, вероятно, смягчающие вину обстоятельства…
— Наверно, есть… Но я о другом. Если бы школа в тот раз разобралась основательно, по-настоящему, и приняла бы меры, убийства бы не было. Я в этом совершенно убежден. Между ними что-то происходило… Представь себе, что у девочки несносный характер. Есть такие «вредные», как их называют. Задира, капризна, избалована. Привязалась к нему и дразнила. А повод очень болезненный: отец мальчика ушел к ней…
— Да, да, да, да, — кивая головой, говорил Глушков, листая папку. — Что-то такое мать вспоминала… Неужели не записал? Ты прав! Нужно поискать в школе. Если учителя не знают, то ребята — наверно скажут…
— Я должен уходить, Алексей Николаевич, — сказал Константин Семенович, подсаживаясь к столу. — Что с Уваровым слышно?
— Пока ничего. Арнольд познакомился, работает.
— Не будем торопиться. Хочется верить, что всё дело в ложной романтике. Ну, а Волохов?
— Это стреляный воробей! — безнадежно махнул рукой следователь. — Все жилы из меня вытянул. Про тебя спрашивал.