Новый год со спецэффектами

Андреева Валентина Алексеевна

– Скажи прямо, ты тогда, давно, Катерину просто сама выгнала! – вмешался Карл Иванович.

– Нет! – Ответ у Василисы Михайловны прозвучал очень резко, в глазах женщины сверкнула злость. – И тем не менее Катерина действительно мой дневник украла. Вчера сама передо мной покаялась. Рассказывала, что когда уходила, дневник случайно с собой прихватила. Вроде бы, когда убиралась, не один раз на него натыкалась. Боялась, что и Карл наткнется. Ну и сунула в свою старую сумку с ненужными документами и старыми фотографиями. Туда-то уж никто не полезет. Разумеется, в отличие от нее, мы бы никогда не стали рыться в ее вещах. Катерина на дневник якобы только спустя годы у себя наткнулась. Выкинуть не решилась, мало ли что? Вдруг Машеньке когда понадобится, мол, всякое бывает – наследство там от настоящего отца… Вернуть дневник тоже

не могла, получается, вроде как действительно украла. А потом подумала и решила – пусть лежит, где лежит, надежнее для всех. Так что у Катерины было заготовлено очень хорошее объяснение. Но я ей сразу сказала, что денег за эту писанину не дам. Тем более что с ее помощью Ренат уже все знает. Ох, она и заюлила! И дневник-то у нее пропал, и Рената она в глаза ни разу не видела… Как же… не видела! Тут Карик таких страстей наговорил про мои нападки на зятя! Да послушал бы он, что я от этого зятя вынесла за последнее время! Уж так надо мной издевался… Впрочем, прав был. Вот только зря он тогда сказал, что немедленно пойдет и расскажет все Машеньке. Я долго этого боялась, пока окончательно не решила – этому не бывать. А позавчера, когда Ренат заявился с новогодним «подарком», подумала: в конце концов, Катерина много лет молчала бесплатно, за плату еще больше промолчит, а Рената… Словом, он тогда один в комнате находился, только-только его девка с ним поругалась и выскочила. Подсела я к Ренату за стол. Он все интересовался, какого черта нас с Карлом, Марией и Алькой сюда принесло, и пил… Очень много пил. Пока совсем не окосел. Тут я полотенцем взяла нож и… Сильного удара не получилось. А сделать еще один у меня просто не было сил. Надеялась, что Ренат сам захлебнется в салате. И тихонько ушла. Только потом про дневник вспомнила – я же этот подарочный мешок с ним к его спине ножом… Ох, Господи!

– Что же вы не воспользовались пистолетом, который хотели спрятать под диван, а в результате перепрятали в пижаму мужа? Или для себя приготовили?

– Для себя. Только это не пистолет – ракетница Карла. Не успела ею воспользоваться. Вернее сказать, боялась, что не смогу сразу умереть, придется долго мучиться. Значит, мне не зря тогда показалось, что за мной кто-то наблюдает. Пришлось ракетницу из-под дивана забрать и сунуть в первое попавшееся место, в карман пижамы Карла. Он ее все равно не носит, а куртку я иногда для тепла надевала. Но что об этом говорить, ты же унесла ракетницу с собой. Тогда я выпила пачку таблеток, но вы опять помешали мне спокойно уйти из жизни. Устала я…

– Не надо было тратить слабые физические силы на прыжки из окна в окно, – не выдержала Наташка.

– Василиса! Да ты в своем уме?!

У Карла Ивановича сильно тряслись руки, когда он ставил бутылку на стол. Жена ничего вразумительного по этому поводу сообщить не могла, поскольку, сграбастав ее за воротник халата, муж перекрыл ей доступ кислорода. Она мужественно задыхалась от недостатка воздуха, а он – от болезненного чувства любви к ней. Какое счастье, что Машуня не видела этой сцены. Хроническое недосыпание плюс пара таблеток феназепама удачно вышибли Машуню из состояния бодрствования.

– Батюшки, да это любовь до гроба! – пискнула я и принялась оттаскивать Карла Ивановича от жены. Он тоже хрипел, как она, и не поддавался, но я упорно тянула его за воротник дурацкой фланелевой рубашки в клеточку, напоминающую тюремные решетки.

Наша троица распалась на отдельные укомплектованные природой части в тот момент, когда Наташка, приложив максимум изобретательности, вылила за шиворот папе Карло все имевшееся в наличии содержимое бутылки.

– О, как! – восхитилась подруга. – Именно это и называется «заложить за воротник!», – и ловко зашвырнула обмякшего Карла Ивановича на другой конец дивана.

– Всю жизнь она собирается меня бросить! – слезливо пожаловался он, а я резонно заметила, что ему ускорять этот процесс не стоит. И вообще, мы устали от бесконечных попыток хозяев дома свести счеты с жизнью. Своей или чужой – не важно, главное, что не нашей.

Сгорбившаяся Василиса Михайловна очень нехорошо молчала. Я хлопала глазами и думала: стоит ли дальше мучить ее и Карла Ивановича? И решила, что не стоит. Что я о себе возомнила? Неужели сведения, которые я от них еще рассчитывала получить, стоят мучений этих двух пожилых людей? Приняв решение, я открыла рот, чтобы сделать серьезное заявление, и в этот момент

Василиса Михайловна прошептала:

– Выхода нет…

Мое выступление было смазано. Я пару раз охнула, возмущенно жестикулируя и забыв фразу, с которой решила начать. В результате заработала от Наташки предложение не мельтешить перед глазами, изображая из себя покалеченную временем ветряную мельницу.

– Почему покалеченную? – озадачилась я.

– Потому что охаешь! Ситуация и так серьезная. Что ты хотела сказать?

– Я? Я хотела сказать… Словом, завтра утром приедет Ренат забрать в Москву родную и законную жену. Может быть, в сопровождении свиты и даже с цветами.

Реакция на мои слова у всех была разная. Супруги Гусевы меня вообще не поняли. Василиса, растеряв всю свою премудрость, пробубнила что-то про очередной венок. Только от Рената и целевым назначением на ее будущую могилу. Наташка, скорчив недоверчивую мину, заявила:

– Так Ренат же, это… резаный… Неоднократно… В смысле, недорезанный… Да, что же это такое с моей речью. Я хотела сказать, что он раненый, но не до смерти, и прооперированный. Мало ему, что ли?

– Василиса Михайловна столько лет терзалась замужеством дочери и даже не поинтересовалась датой рождения Рената, – укоризненно заметила я.

– Зачем мне знать год его рождения?

Терпеть не могу дурацкие вопросы с еще более дурацкими последствиями! Я смерила расстояние до лестницы и решила, что убежать успею.

– А вот меня этот факт заинтересовал. Машуня рассказывала, что Ренат старше ее на два года. Значит, ему сорок два года и он родился в шестьдесят четвертом году. В конце ноября. Но летом этого же года, в июле, погибла Рената. Получается, что Ренат не мог быть сыном Алексея, учитывая, что тот очень любил свою жену. Я предположила, что Алексей женился на женщине, которая ждала ребенка от человека, погибшего вместе с Ренатой. Василиса Михайловна, вы же сами говорили, что это был брак по расчету. Два одиночества помогли выжить друг другу…

На всякий случай я начала отступление к лестнице и тихо продолжала говорить, что связалась с Ренатом и выдала ему свои соображения, а заодно попросила позвонить матери и постараться осторожно выяснить обстоятельства его рождения. Уж не знаю, как там насчет осторожности, но я оказалась права. Короче, Мария никак не может быть сводной сестрой Рената. И пусть супруги Гусевы тоже скажут мне спасибо. В том числе и за то, что зять согласился повременить со своим приездом до утра.

Заметив, что Карл Иванович сорвался с места со словами благодарности в мой адрес, я тихонько взвизгнула и мигом взлетела на второй этаж. Видели, знаем! Придушит от счастья, как с расстройства свою женушку, и не задумается о последствиях. На фига ж мне такая радость? Брал бы пример с жены. Сползла с диванчика и валяется себе спокойно в ногах у собаки.

– Карл Иванович, разбудите СВОЮ дочь! – Наташка вовремя пришла на помощь, вспомнив успокоительное действие этой моей фразы на папу Карло. – Вы ее не для того с пеленок воспитывали, чтобы в одночасье заставить рехнуться от ваших семейных недоразумений!

Папа Карло счастливо тряхнул головой и отказался от намерения поймать меня наверху. Зато в бешеном темпе лезгинки понесся вокруг стола. Сам себе музыкант, сам себе танцор. Наташка метнулась к выходу и прикинулась второй неодушевленной вешалкой. Во всяком случае, мою, упавшую ей на голову куртку даже не поправила. Бармалей, ранее опрометчиво вернувшийся на прохладный подоконник, выгнул спину дугой и прижался боком к стеклу, демонстрируя решимость вылететь с ним на мороз. Василиса и Денька вжались в диван и испуганно следили оттуда за выкрутасами хозяина. Не прерывая свою безумную пляску, Карл Иванович сделал неожиданный выпад, схватил котяру с подоконника и стал его нацеловывать в лохматую морду. Кот по-дурному завопил, вырвался из добрых рук хозяина и лохматым клубком покатился по протоптанной, но невидимой глазу звериной тропе, естественно – вверх по лестнице. Не выдержавшая этого зрелища Денька коротко рявкнула и рванула за котом. Разумеется, в этой гонке лидировала я. Вот только скрыться мне так и не удалось. Дверь мансарды легко открылась, но за ней бетонной стеной стоял Дмитрий Николаевич. Ну что я ему могла объяснить на лету? Да ничего. Именно поэтому попыталась проскользнуть с одного его бока, со второго… Даже между ног. Там и застряла с мыслями о том, что не мешало бы сбросить как минимум еще пять килограмм.