"Новый Михаил-Империя Единства". Компиляцияя. Книги 1-17
Шрифт:
— Марш отсюда со своим чаем и со своим чертовым понедельником!!!
— Виноват!!!
Тот пулей вылетел из кабинета, умудрившись при этом ничего не уронить с подноса и чего не разбить.
Раскрасневшийся Слащев играл желваками, глядя на текст расшифрованного донесения.
— Идиоты!!! Господи, вот за что мне такое наказание? Где я так нагрешил?
Доклад подполковника Емца вывел графа из себя. Как такое могло случиться? Как дело, которое должно было стать еще одним благоприятным эпизодом в блестящей биографии подающего надежды офицера, вдруг превращается в катастрофу? И это именно
Глава 9. Аз ох-н-вей!
ИМПЕРИЯ ЕДИНСТВА. РОССИЯ. КУРЛЯНДИЯ. ТУККУМ. 25 сентября (8 октября) 1917 года. Вечер.
— Скажите, а погромы еще будут?
Емец поднял голову и с удивлением посмотрел на вошедшего в кабинет колоритного еврея. Тот поспешил представиться:
— Я, весьма извиняюсь за беспокойство, господин офицер, но я здешний раввин. Меня зовут Менахем Берлин.
Пригласив присесть, подполковник с интересом переспросил:
— Берлин?
Тот печально вздохнул, усаживаясь на венский стул:
— Аз ох-н-вей, господин офицер. В наше непростое время таки очень опасно иметь такую фамилию.
— Отчего же? Думаю, ребе Менахем, что во время германской оккупации жить с такой фамилией было вполне комфортно.
Раввин еще более печально возразил:
— Ох, не с нашим счастьем, господин офицер… Однажды средневековый раввин-философ Авраам бен Меир ибн Эзра сказал про таких как я — «Если кто-то начинает заниматься изготовлением гробов, то люди перестают умирать, если он станет изготавливать свечки, то солнце будет сиять, не уходя с небосклона». Вот и сегодня, сначала мы прятались от погрома, и благо эти, с волчьими хвостами вместо шапок, нас не заметили. Много что взяли, но я не жалуюсь. Ибо гласит еврейская мудрость, если у вас украли или пропали деньги, скажите: «Спасибо, Господи, что взял деньгами». И только ушли погромщики, не успели мы перевести дух, как ко мне во двор въехала ваша машины с той страшной пушкой. Каждый ее выстрел у нас тряслись стены и звенели стекла в окнах, мы думали, что завалится дом и погребет нас заживо в подвале. Кто бы нас оттуда доставал?
Емец внутренне усмехнулся, отметив про себя, что если бы раввин знал о том, что ему могли вообще дом завалить, чтобы стрелять по станции, то он бы так не жаловался на свое счастье. Но тот продолжал свою горестную повесть.
— Только-только прекратили стрелять из пушки, как устроили у дома стрельбу из пулемета. И каков результат? Пять трупов лежат у меня перед домом, а зачем мне такой лежалый товар, скажите на милость? А вы говорите. Где мы, а где счастье! Аз ох-н-вей, господин офицер…
Но затем, видимо спохватившись, переспросил:
— И снова извиняюсь, господин офицер, так будут ли опять погромы? Те ваши ушли, вы пришли, люди в городе волнуются, спрашивают, чего им ждать.
Анатолий понимал, что наступает критический момент и от того, какую версию он сейчас выдвинет на первый план, будет много чего зависеть.
— А были погромы, ребе Менахем?
— Аз ох-н-вей, господин офицер! Если на свете бывают погромы, то это таки были они!
— Я, как русский офицер, сожалею, что до прихода в город российской армии, в Туккуме произошли акты бандитизма и мародерства и пострадали подданные Его Императорского Величества Императора Всероссийского. Но порядок в городе восстановлен. Лица, пойманные с поличным, ждут трибунала. Те, кто оказывал сопротивление, были расстреляны на месте. Но допрос показал, что никаких антисемитских взглядов и убеждений у бандитов не было, а было банальное желание грабить и им было безразлично кого грабить. Мы это пресекли, русская армия вошла в город, так что никаких грабежей и убийств больше не будет.
Раввин хмуро буркнул:
— Издали все люди выглядят хорошими, господин офицер. На этих погромщиках тоже была русская военная форма.
Емец пожал плечами.
— Форма — это еще не аргумент. Мало ли на ком какая форма. Вы же сами говорите, что издали все люди выглядят хорошими. Они вот пришли в город со русским Знаменем Богородицы?
Вопрос был рискованный, но Анатолий понадеялся на то, что Шкуро не стал морочить голову с вывешиванием флага.
— Нет, никакого знамени у них не было, господин офицер. Но…
— Вот видите, ребе Менахем! — Емец сказал это с таким оптимизмом, как будто привел просто убийственный аргумент в свою правоту. — А мы входили в город и у нас на каждой бронемашине был установлен русский флаг и мы в рупор всем объявляли, что входит регулярная русская армия. Знамя Богородицы сейчас реет над этим зданием, и, как вы можете увидеть в окно, на бронетранспортере у входа точно так же реет наш красный флаг.
— Да, господин офицер, я видел это, когда шел к вам. Я потому и пришел, что увидел, что кое-что поменялось.
Подполковник закивал, излучая оптимизм. Но раввин тут же возразил:
— Но, господин офицер, те тоже говорили по-русски и на них тоже была русская форма, а как говорил мой покойный отец, если что-то выглядит как лошадь и на ней можно ездить, то это-таки лошадь.
— Это просто были сбившиеся в банду дезертиры, которые, к сожалению, встречаются в каждой армии.
— Так-то оно может и так, но люди боятся. Многие говорят, что опять вернулись русские и нас опять стали бить, снова начались погромы и куда теперь деваться бедным евреям…
Но Емец гнул свою линию:
— Русская армия не устраивала погромов в Туккуме. Более того, я, подполковник Емец, военный комендант Туккума, приглашаю сегодня в пять часов вечера всех жителей города на главную площадь, где состоится заседание военно-полевого трибунала над виновными в убийствах русских подданных и грабежах.
ВЕЛИКОБРИТАНИЯ. СОЛСБЕРИ. СОБОР ДЕВЫ МАРИИ. 8 октября 1917 года.
Скамью рядом с Оскаром опустился человек, обратив лицо свое в сторону алтаря, где шла церковная служба. Что ж, по крайней мере сегодня О’Коннор дождался мистера Джонса или как там его зовут на самом деле. Если бы он не пришел и сегодня, то Оскару пришлось бы искать другие варианты, как выбраться на континент, поскольку он уже чувствовал дыхание бобби вокруг себя.