"Новый Михаил-Империя Единства". Компиляцияя. Книги 1-17
Шрифт:
— А виселицу надо было повыше сделать и веревки подлиннее. Они ж не сразу задохнутся, а так шею бы сломали и все.
Анатолий пожал плечами, глядя на два еще дергающихся и хрипящих тела.
— Ну, не перевешивать же их, право.
Подойдя к виселице крикнул:
— Милосердие!
И два выстрела из маузера оборвали мучения казнимых.
Вернувшись к Прокудину-Горскому, он проговорил хмуро, явно досадуя на себя:
— Надеюсь, что последнее военная цензура не пропустит.
Тот согласился:
— Да, либеральная общественность не
— В гробу я видел всю либеральную общественность скопом. А кадры действительно надо изъять. Выстрел в затылок повешенному выглядит не очень эстетично. Особенно если это подать под нужным углом зрения и соответствующим образом сопроводить описанием очередного зверства русской армии.
— Согласен. Не дай Бог попадет в прессу. Тот же Проппер-Ньюс будет мазать нас дерьмом жирными мазками. Если дать эту фотографию, да еще и сопроводить описанием, что пришедшие русские солдаты устроили чудовищные еврейские погромы и массовые казни…
Вместо ответа Анатолий вновь поднялся на помост.
— Жители Туккума! Виновные в грабежах и бандитизме получили заслуженное наказание. Справедливость восстановлена!
Народ зашумел. Было трудно сказать, согласны ли они с этим утверждением, но вид висящих в ряд казненных, да еще и простреленными головами, заставлял отнестись к сказанному со всей серьезностью.
Емец сделал знак и на площадь вынесли несколько столов, на которые тут же разместили священные книги разных религий, взятые солдатами в местных храмах и прочих синагогах.
— Жители Туккума! Верные подданные русской короны! Находясь в оккупации, вы были лишены возможности принести присягу верности новому русскому Императору Михаилу Второму. Но русский флаг вновь реет на Туккумом. Пришла пора всенародной присяги. Первым для принесения присяги верности Его Императорскому Величеству Михаилу Александровичу я приглашаю раввина Менахема Берлина!
Тут хмурясь подошел и с сомнением спросил:
— Так-то оно, конечно, так, но, а вдруг завтра немцы придут?
Анатолий ответил бодро:
— А что это меняет? Согласно Гаагской конвенции нельзя принуждать чужих подданных к принесению присяги другому монарху во время оккупации. Вы же русские подданные и, как и всякие верные подданные, обязаны принести присягу верности своему Императору. К тому же, ребе Менахем, даже если германцы вдруг временно вернутся, то ваш статус никак не изменится, ведь вы уже и так были под оккупацией в качестве русских подданных, не так ли?
Видя, что тот продолжает колебаться, Емец уточнил:
— Вы же не хотите сказать, ребе Менахем, что в Туккуме найдутся изменники, которые откажутся от присяги?
Берлин покосился на повешенных и протянул руку к листу с текстом:
— Я, Менахем Берлин, обещаю и клянусь Адонай, Богом Израилевым, с чистым сердцем и не по иному скрытому во мне смыслу, а по смыслу и ведению приводящих меня к Присяге, в том, что хочу и должен Его Императорскому Величеству, своему истинному и природному Всемилостивейшему Великому Государю Императору Михаилу Александровичу, всея Единства
Глава 10. Сверкающие небеса
ИМПЕРИЯ ЕДИНСТВА. РОССИЯ. КУРЛЯНДИЯ. СТАНЦИЯ ТУККУМ-2. 26 сентября (9 октября) 1917 года. Рассвет.
— Здравия желаю, господин полковник.
— Приветствую вас, господа.
Приехавший и встречающие откозыряли друг другу и пожали руки.
На станции полным ходом начинали разгрузку из первого прибывшего эшелона подразделения 116-го Малоярославского пехотного полка. Поднялись обычные в этих случаях суета и шум, спрыгивали из вагонов солдаты, щетинясь примкнутыми штыками, начиналась подготовка в выгрузке на платформу трехдюймовых орудий, а пулеметные команды уже катили свои «Максимы» и несли на плечах «Мадсены». В общем, происходило все то, что обычно и происходит при прибытии воинской части на новое место дислокации. При прибытии и срочном развертывании для занятия оборонительных позиций.
Полковник Голынец не стал терять времени на светские беседы с Емцем и Смирновым, а сразу перешел к сути:
— Итак, господа, я назначен новым военным комендантом Туккума и командующим обороной города и станции. По данным разведки, в сторону города движутся силы неприятеля, численностью до дивизии. Возможно, речь идет о частях 37-й германской пехотной дивизии, которая пытается выйти из возможного окружения. Ожидаемый выход к Туккуму — завтра на рассвете или в первой половине дня. Поэтому принято решение усилить оборону важного транспортного узла и нас прислали вам на смену.
Емец кивнул.
— Да, Александр Григорьевич, я получил шифрограмму от графа Слащева. Большая часть наших машин уже погружена на платформы и, как только мы передадим вам оборонительные позиции, догрузим остальное, и отбудем в Митаву.
— Что ж, отрадно слышать, Анатолий Юрьевич. В штабе мне было предписано обеспечить ваше скорейшее возвращение. Оперативная обстановка изменилась, и вы нужны в другом месте. А уж тут повоюем мы.
— Понимаю. Постараемся сократить время на погрузку.
Голынец начал деловито уточнять ситуацию.
— Как обстановка в городе? Какие настроения среди населения?
Емец, ничего не скрывая, обрисовал ситуацию и произошедшее за истекшие сутки. С одной стороны, не комильфо было выносить сор из ССО-шной избы, но, с другой, Шкуро и компания, вполне могут вернуться в город и Голынец должен быть готов к разного рода эксцессам, в том числе и с местным населением.
Полковник помрачнел.
— М-да, ситуация, господа. Некрасивая, прямо скажем, ситуация. Что ж, я вас услышал и приму меры. А теперь, господа, давайте пройдем куда-нибудь, где есть стол и лампа. Вы здесь ситуацию и конфигурацию обороны знаете лучше меня, и я хотел бы услышать ваши рекомендации.