Новый Мир (№ 1 2000)
Шрифт:
— Нет, не буду я вас вербовать. Лучше, пожалуй, уволю.
Седой не услышал, повернулся и затрусил к машине. Охранники замерли в нерешительности. Илья расправил плечи и спокойно, не торопясь, направился к «зебре» перехода. Седой смотрел сквозь стекло в его спину и кричал в трубку телефона:
— Иваныч, он откуда — то знает про Гелю. Все знает: имя, фамилию, отчество.
Печенкин долго молчал.
— Он уходит, Иваныч! — напомнил Седой.
Владимир Иванович нервно хохотнул:
— Знаешь поговорку: жена узнаёт последней…
— Так она последняя и осталась!
— Черт с ним, пусть уходит, — поставил точку Печенкин.
Бодро, весело вышагивал Илья по привокзальному рыночку; не обращая внимания на возмущенные крики баб, подхватил на ходу из отверстого мешка жменю семечек и, лузгая их, остановился у прилавка, за которым одиноко пребывал продавец корейской моркови. Полноватый, с глазами — щелочками, похоже, очень смешливый юноша — продавец не стоял на месте, а все время двигался: руки, ноги, туловище, голова, и с губ при этом слетали звуки яростных каратистских ударов:
— Бум! Джи! Кия!
Они смотрели друг на друга так, будто были знакомы сто лет, потом сто лет не виделись и вот теперь снова встретились.
— Ты Ким, — сказал Илья.
Кореец сдвинул у переносицы брови и проговорил несогласно и гордо:
— Я — Брюс!
— Нет, ты Ким! — настаивал Илья.
— Нет, я Брюс! Бум! Джи!
— Ну какой же ты Брюс, ты Ким! — Илья добродушно улыбался, но кореец увидел в этом насмешку. Он выскочил из — за прилавка, встал в боевую позу, однако Илья поднял вверх руку, показывая свою забинтованную ладонь. Кореец склонил голову набок, вопрошая.
— Бандитская пуля, — объяснил Илья.
Кореец понимающе кивнул и стал смотреть по сторонам в поисках подходящего соперника, чтобы доказать, что он — Брюс. Пьющие чай кавказцы, пьющие водку алкаши, омоновцы с автоматами и казаки с нагайками — все они были не соперники. Тогда кореец молча подхватил с прилавка ведро с морковью и направился в сторону станции. Илья взялся за дужку ведра с другой стороны, и они пошли вместе — дружно, весело, в ногу.
Переступая через переплетение рельсов и пролезая под вагонами, молодые люди вышли на другую сторону станции, где было пустынно и грязно. На высоком бетонном заборе, за которым возвышались корпуса железнодорожных складов, висел большой черно — красный плакат, на котором был нарисован, и довольно умело, штурмовик в черной рубахе, галифе и сапогах, поднявший руку в фашистском приветствии. Как солнце с расходящимися лучами, над ним сияла слегка закамуфлированная фашистская свастика. Грозная надпись внизу свидетельствовала и предупреждала: «Охраняет „Русский порядок“».
Перед закрытыми железными воротами прохаживался человек, который, быть может, позировал для этого плаката, — белобрысый верзила в черной форме с повязкой — свастикой на рукаве. На боку его болталась резиновая дубинка.
Еще больше прищурив прищуренный глаз, кореец оценивающе посмотрел на противника. Этот ему подходил.
— Я — Брюс, — громко шепнул кореец Илье и, поставив ведро на землю, отправился на бой.
Фашист смотрел на инородца как на диковинку. Его белесые, словно обсыпанные мукой
— Эй, ты, дай закурить! — провокационно воскликнул кореец и встал в боевую позу.
— Что? Да я… — Фашист от возмущения задохнулся и кинулся вперед, отстегивая на ходу дубинку. — Да я тебя!
— Ки — я!! — пронзительно выкрикнул кореец и довольно высоко подпрыгнул с вытянутой вперед ударной ногой. Удара, однако, не вышло, потому что до противника было еще довольно далеко. Неудавшийся каратист шлепнулся об землю, но тут же бодро вскочил и резво понесся назад. Илья уже был в стартовой позиции. Подхватив на ходу ведро, они рванули к станции. Верзила настигал. Он занес дубинку над головой и наверняка достал бы кого — нибудь, если бы не корейская морковь — ведро вылетело вдруг из дужки, опрокинулось на асфальт, фашист ступил в оранжевую склизкую кучу, получая ускорение, проехал на пятках, и ноги его взлетели чуть не выше головы…
Илья и кореец не успели подумать, что спасены, как увидели бегущих навстречу двух других фашистов. Не сговариваясь, ребята свернули резко в сторону и нырнули под стоящие вагоны. Они пересекли несколько составов и спрятались под товарняком, прижавшись спинами к колесу и пытаясь сдержать дыхание.
— А здорово я ему чуть не попал! — громким шепотом похвастался кореец.
— Сколько ударов ты знаешь? — спросил вдруг Илья.
— Шесть.
— Я научу тебя десяти ударам, — пообещал Илья и прибавил: — И ты будешь непобедим.
Кореец посмотрел на Илью как восторженный и благодарный ученик на своего сэнсея.
Три пары ног в начищенных до блеска сапогах и черных эсэсовских галифе остановились напротив, и казалось, что сейчас, как в советском кино, зазвучит громкая и нахальная немецкая речь.
Но речь зазвучала наша, русская:
— Обнаглела нерусь вконец!
— Да запомнил я их обоих. Найдем.
Третий молча мочился.
Илья осторожно вытащил из — за пазухи револьвер и плавно, бесшумно взвел курок. Чтобы не закричать от восторга, кореец зажал ладонью рот.
Словно почувствовав для себя опасность, фашисты ушли.
Глава четырнадцатая
КОЛЛЕКТИВНЫЙ ПОРТРЕТ СОВРЕМЕННОЙ МОЛОДЕЖИ
— Ну знакомьтесь! — громко и радостно предложил Илья и отступил на шаг.
Мулатка еще раз глянула на корейца, криво улыбнулась и, неохотно протягивая ладонь, назвалась:
— Анджела Дэвис.
Взволнованный кореец чиркнул ладонью по штанине, излишне крепко пожал девушке руку и назвал свое полное имя:
— Ким Ир Сен.
Илья смотрел на них как родитель на своих удавшихся детей — счастливо и удовлетворенно.
Анджела Дэвис повернула голову в его сторону, скривилась еще больше и, не скрывая раздражения, поинтересовалась:
— Ты специально нас таких подбираешь?
— Каких — таких? — не понял улыбающийся Илья.
— Я черножопая, он узкопленочный…
— Как? Узкопленочный? — повторил Илья и заливисто засмеялся.
— Специально таких подбираешь?! — нервно крикнула Анджела Дэвис.