Новый Мир (№ 1 2005)
Шрифт:
Спрашивает его, кто преемник его и наследник),
Что какой-нибудь мальчик, родившись в буддийской семье,
Может стать Далай-Ламой, — все дело в любви и в уме.
Сам-то он появился на свет в 35-м, в Тибете,
И цветы собирал, и капризничал он, как все дети,
Только в 37-м (цвел жасмин и гудела пчела)
Поисковая группа его в деревушке нашла.
Скоро, скоро ему предстоит путешествие в скрытой
Форме,
Года два проведет он в посмертных блужданьях, пока
Не поселится в мальчике прочно и наверняка.
Обязательно в мальчике? — Нет, почему же? Программа
Отработана так, что и девочкой стать Далай-Лама
Может в новом своем воплощенье… Вьюнок, горицвет,
Голубой гиацинт… Захотелось увидеть Тибет.
Захотелось, чтоб мирно китайцы ушли из Тибета,
Чтобы смог Далай-Лама увидеть тибетское лето,
Умереть во дворце своем в легкий предутренний час.
Мир меняется к лучшему, но незаметно для нас.
Незаметно для нас. Незаметно для нас? Почему же?
Далай-Лама глядит — и становится ясно, что хуже
Было раньше, чем нынче, — еще бы, ему ли не знать!
А иначе зачем бы рождаться опять и опять…
* *
*
Во дворик внутренний сквозь храм монастыря
Пройду: во дворике, кустам благодаря
И клумбам с астрами и кроткому фонтану,
Мне Бог понятнее, чем в храме, несмотря
На то, что нет икон, что я не вижу рану
Его кровавую, во дворике взгляну
На небо синее — и сердцем глубину
Его почувствую — и ласточку замечу,
Простить готовую мне слабость и вину,
И всей душой своей тянусь к нему навстречу.
Скамьи во дворике, чтоб на нее присесть,
Нет — и не надо: взгляд от неба не отвесть,
И галереями он обнесен, и мнится,
В душе моей такой прямоугольник есть,
Который видит Бог, а кроме Бога, птица
Его небесная. Она промчалась — вжик! —
И скрылась. Можно и без богословских книг
Угодной быть ему: не сеет и не пашет.
Кусты, топорщитесь! Не увядай, цветник!
Не только горестный здесь опыт нами нажит.
Типичный Петров
Новиков Владимир Иванович родился в 1948 году в Омске. Автор книг “Диалог” (1986), “В. Каверин. Критический очерк” (1986; в
По данным многочисленных опросов и исследований, в современном мире на одного мужчину, способного испытывать стойкую душевную привязанность (любовь), приходится в среднем четыре женщины, нуждающиеся в мужской любви.
“Всемирный антропологический ежегодник”, 2004.
СЛУШАЙ…
А может быть, “любовница” — это просто определенная степень родства? Из того же ряда понятие, что мать, сестра, жена, дочь, бабушка, тетушка, невестка, свояченица — кто там еще?
Вроде бы уже тысячу лет мы с тобой не виделись. Несколько междугородных телефонных разговоров не в счет, на почтовую переписку у обоих нет ни сил, ни времени — такой беспощадной разлуки, такого реального разрыва не выдержат ни страсть, ни дружба, ни деловое сотрудничество. Только родственные узы могут уцелеть. Что-то типа этого нас связывает.
Иногда думаю: как было бы чудесно, если бы мы с тобой на самом деле оказались родственниками, не слишком близкими, но и не слишком далекими. Представляешь, живем в одном городе, встречаемся по семейным датам и новогодним праздникам. Ты, допустим, супруга двоюродного племянника или какая-нибудь сестра жены шурина.
Уже за день до встречи с тобой у меня поднимается настроение. В прихожей с легким трепетом снимаю с тебя длинное зеленое пальто, тянусь, чтобы по-родственному чмокнуть в щечку, а твои большие теплые губы поворачиваются — как бы случайно — не в ту сторону и встречаются с моими. Я всякий раз норовлю усесться рядом с тобой за столом и в меру скромных своих способностей блещу остроумием, постепенно переходя к задушевным признаниям и жалобам. Ты сначала щедро хохочешь в ответ на незамысловатые шуточки, а потом твои серые в крапинку глаза наполняются влажным сочувствием, и, положив свою руку на мою, ты отводишь от меня все печали отчетного периода. Муж твой время от времени поглядывает на меня раздраженно, а вот моя Беатриса, уверен, ничего плохого не думает и даже рада, что нашел я родственную душу.
Так вот неспешно и ровно развиваются наши отношения. Лет через десять, на даче летом, изображая в темноте медленный танец или просто уединившись на террасе, мы наконец позволяем себе обняться как женщина и мужчина, моя рука гладит прохладную спину под легкой белой кофточкой, а потом осмелевает настолько, что впивается в уже отяжелевшую с годами нежную круглизну. “Юрочка, мы совсем с ума сошли”, — негрубо урезонишь ты и меня, и себя. Тут кто-нибудь нарушит наш тет-а-тет, никаких глупостей не приключится, и со следующей встречи все опять начнется с нуля, но разговоры наши станут еще интимнее и доверительнее. Так наша близость ровным слоем размазывалась бы по жизни — твоей и моей, смягчая жесткую обыденность, делая ее добрее и вкуснее.