Новый Мир (№ 1 2009)
Шрифт:
Однако при всей наблюдательности Гришковца, при точности найденных образов и психологической достоверности героев его рассказы все-таки лишь изредка поднимаются до уровня обобщений, хотя сам автор, кажется, к таким обобщениям как раз склонен. Но масштаб не тот, точка обзора берется слишком низкая, а потому частный пример, который Гришковец пытается вывести на уровень общеобязательного закона, не всегда кажется убедительным.
Иное — Александр Иличевский. Частная бытовая история здесь вписывается в масштабную и логически обоснованную картину мира, в которой Иличевский отводит «маленькому человеку» место столь же важное, что и место героя-интеллектуала. Не более важное место, но и не
Мир «маленьких людей» подчас закрыт для героя. Его не пускают в это особое пространство, живущее по своим законам. Мир степных кочевников отторгает героя-путешественника, хотя сами кочевники как будто проявляют к нему интерес («Горло Ушулука»). Точно так же в рассказе «Дизель» Маришка, торговка из захолустного Котовска, и ее увечный брат, даже проявляя заботу о путешественнике, все-таки оставляют его перед закрытой дверью. Ему не дано войти в загадочный мир «честных контрабандистов» нашего времени. С этой задачей справится Королев из «Матисса», но метаморфоза будет ему дорого стоить.
Переход в другое состояние (не только имущественное, но и культурное, и даже интеллектуальное) оказывается все-таки возможным. Общественное положение, имущественный статус — вещи зыбкие, текучие, изменчивые, тем более в эпоху перемен: «…получишь сзади по темечку кастетом, очнешься в склизкой кислой темноте за мусорным контейнером, раскроенный, обобранный, без ботинок, в одной майке, — а через месяц на вокзале в Хабаровске будешь не против за стакан клопомора и пару беломорин рассказать для знакомства, для смеху новым корешам, какой ты был в Москве справный, как ездил в лифте и машине, какая была жена, работа и собака…» [15]
Тема зыбкости, неустойчивости социального бытия в современной России интересует Иличевского давно. Герой его ранней повести «Бутылка», математик, торгует на рынке, челночит, бедствует без работы, соучаствует в ограблении и так далее. Даже его речь, будто бы перенятая у малограмотной жены («от нее-то я и говор такой перенял придурочный — vox populi, не отделаюсь никак»), напоминает язык зощенковского героя.
В «Матиссе» переход из интеллектуальной элиты в менеджеры, а затем к жизни бомжа-путешественника — не только важная тема, но важнейшая несущая конструкция, каркас романа. В «Ай-Петри» образ Изольды связан с темой быстрого перехода из более высокого социального статуса к более низкому (гибель богатого покровителя), от обеспеченной жизни курортницы — к будущей нищете, переход, правда, лишь намеченный, прерванный гибелью Изольды.
Но этот переход не приводит к упрощению человеческой натуры. Не только бедность, бесприютность, но и отсутствие напряженной интеллектуальной жизни не делают человека ни менее ценным, ни менее сложным. Надя из рассказа «Облако» даже более таинственна, чем ее профессор-любовник. Бомжи Надя и Вадя не менее важны в структуре романа «Матисс», чем интеллектуал, мыслитель, математик Королев. Это не модная политкорректность, не жалость к «слабому» и «убогому», а возвращение к известной еще в позапрошлом столетии истине: «Человек есть тайна. Ее надо разгадать, и ежели будешь ее разгадывать всю жизнь, то не говори, что потерял время» (Ф. М. Достоевский).
«Странности» героев Маргариты Хемлин, Евгения Каминского, Евгения Гришковца, Александра Иличевского камня на камне не оставляют от лимоновской концепции «человека — прямой кишки», обывателя-конформиста, не способного оставить после себя след, отвоевать место в памяти потомков. Помните фразу о «тире между двумя датами» из старого советского фильма? После Иосифа останется «тире», и после Ионы, и после Михалыча, и после Геры. От бедной Лидии Петровны, не исключено, не останется и этого. Но что же, они зря прожили жизнь? «Иудейские древности» Иосифа,
Возвращение «маленького человека» в нашу литературу значительно расширяет возможности современного писателя, открывает пути, что давно уже считались заброшенными, непроходимыми, опасными. «Маленький человек» возвращает русскую литературу к действительности, к живой жизни, дает ей новые темы, новую образность, новую, точнее — давно позабытую, оставленную некогда реальность. Вернет ли «маленький человек» интерес к серьезной литературе, привлечет ли внимание читателя, давно забывшего о самом существовании литературных журналов? Не знаю, в нашем мире чаще сбываются дурные прогнозы. Но, может быть, искренний интерес к «маленькому человеку» поможет преодолеть холодность нашей качественной литературы, позволит разнообразить «скудную и низкокалорийную эмоциональную диету» (Сергей Чупринин), которой давно вынужден пробавляться ее читатель. Впрочем, призрак титулярного советника еще только-только соткался из сгустившегося воздуха. Что случится, когда он наконец материализуется, начнется ли новая эпоха, сбудутся ли наши литературные мечтания?
[1] Гудков Лев. Невозможность морали. Проблема ценностей в посттоталитарном социуме. — «Независимая газета», 2008, 9 апреля.
[2] Солженицын Александр. В круге первом. — Собр. соч. в 9-ти томах. Т.2.
М., 1999, стр. 420.
[3] Ерофеев Виктор. Хороший Сталин. М., 2004, стр. 22.
[4] Там же, стр. 245, 246.
[5] Хазанов Борис. Жанр этой книги определить невозможно. — В кн.: СарновБ. Случай Зощенко. Пришествие капитана Лебядкина. М., 2005, стр. 7.
[6] СарновБ. Случай Зощенко…, стр. 278.
[7] Чижова Елена. Нюточкин дом. — «Звезда», 2008, №1.
[8] Робски Оксана. Casual. М., 2005, стр. 48.
[9] Лимонов Э. Русское психо. М., «Ультра-Культура», 2003, стр. 124 — 125.
[10] Творчество Людмилы Улицкой далеко не во всем соответствует этой концепции, поэтому я позволю себе остановиться здесь лишь на «Казусе Кукоцкого», так как мысль о природном неравенстве людей выражена в нем достаточно последовательно.