Новый Мир (№ 2 2006)

Журнал Новый Мир

Но может, все было так, как написано? Как проверишь?! Да никак.

(8) Еще одна обманка сюжета — любовь учителя музыки к матери Пьера. Учитель делает женщине осторожные намеки, аккуратно дарит цветы, она же тем временем влюбляется в очередного успешного хлыща с личным автомобилем.

Пьер боится, что учитель, подобно многим и многим, рассчитывает воспользоваться ее сговорчивостью. Пьер борется с назойливым учителем как умеет. Эта тема, подобно многим другим, экономно обозначена одним-единственным микроэпизодом: Пьер выливает на лысину учителю чернильницу.

Было

ли между учителем и матерью что-нибудь после? Ведь инженер вскоре сбежал, а учитель и мать прожили всю оставшуюся жизнь неподалеку друг от друга… Но нам не сообщают об этом ровным счетом ничего! То есть мы любопытствуем, задумываемся, но не получаем ни ответа, ни даже легкого намека. Значит, эта линия — тоже тупиковая, тоже не имеет никакого художественного значения.

Но тогда этот фильм о поисках Отца? Ну конечно, взрослеющие мальчики нуждались в заботливом Отце, и вот тогда-то трепетный учитель музыки стал для них высокодуховным примером!!

Нет и нет. Слишком банально. Внехудожественно. Эта трактовка полностью определяется исходной расстановкой персонажей, соответствует априорной статике .

А ведь подлинный смысл всякого хорошего фильма раскрывается лишь во времени его развития. Точнее, в процессе моего, зрительского соинтонирования этому процессу. Проблематику умного, тонкого, ювелирно выполненного французского фильма “Les Choristes” невозможно свести к клишированной формуле. Но это не значит, что генеральная линия картины — млечный путь, туман, отвлеченная поэзия. Кино — весьма грубая материя. Кино всегда про конкретных людей с конкретными проблемами.

(9) Фильм, в котором такое большое значение имеет темпоритм, а значит, категория времени, а значит, последовательность эпизодов, выдает свой заветный секрет тем зрителям, которые, подавив в себе склонность к клишированным конструктам литературного происхождения, отважатся всего-навсего внимательно смотреть. Доверятся свободному течению времени. Попытаются соинтонировать.

Меня крайне удивила следующая (смыслообразующая) мелочь. В самом начале картины пожилой Пипино показывает пожилому Моранжу фотографию: мальчики, педагоги, 1949 год. Я уже знаю примерное содержание картины, знаю про наличие в сюжете так называемого “любимого учителя музыки”, и я догадываюсь, что именно этот учитель поможет Моранжу осуществиться в качестве выдающегося музыканта современности. Однако реакция Моранжа на фотоизображение учителя совсем не в духе сладкого клише, отнюдь не в стиле “глубокая признательность”. Моранж опознает учителя музыки как-то нехотя, через силу, точно с обидой: “А вот здесь… посмотри… воспитатель… как же его звали… столько всего было с ним связано…”

Невнимательный зритель, не наученный смотреть в режиме реального времени и воспринимающий действие через призму литературных клише, попросту не заметит неадекватной реакции. Не удивится. Не станет культивировать гипервнимание, чтобы после замотивировать смысловую нестыковку. Для него полтора часа картины пройдут впустую. В результате он так и останется со своими прописными истинами.

Зато внимательный зритель все оставшееся время будет разбираться с этой вот странной психологической коллизией: Пьер Моранж обязан своей музыкальной карьерой

и своим выдающимся социальным успехом — единственно Клеману Матье, и все-таки у Пьера Моранжа есть к этому самому Клеману Матье серьезная претензия.

Загадка, как и положено, разрешится в самом финале. Словно бы между прочим, нехотя, знаменитый дирижер сообщит: “Все-таки Пипино не зря ждал Отца по субботам. Именно в субботу Клеман Матье был изгнан, уволен”.

И тут мы видим, как малолетний Пипино бросается вслед за рейсовым автобусом, на котором уезжает из интерната понурый, потерпевший очередное поражение Клеман Матье. “Возьмите меня с собой!” — умоляет Пипино. Поначалу учитель музыки не решается, требуя от мальчика возвращения в стены интерната, но потом все-таки останавливает автобус и решительно забирает ребенка с собою. Навсегда.

Вот оно что! Пьер Моранж обладал редким музыкальным талантом, и Клеман Матье помог этому таланту осуществиться в социальном измерении. Однако для бездарного Пипино Клеман Матье сделал нечто неизмеримо большее: учитель музыки стал для безголосого мальчика Отцом.

Внимательного зрителя поначалу удивляет то, что нам ни слова не говорят о счастливой провинциальной жизни Пипино рядом с Клеманом Матье — новоявленным Отцом. Впрочем, ничего удивительного: фильм этот — точка зрения обиженного на судьбу гения, Пьера Моранжа, сознание которого стремится элиминировать факты чужого успеха. В самом деле, в глазах Моранжа, прожившего свою жизнь в лучах славы и материальном довольстве, но без Отца, именно Пипино добился подлинного успеха.

Все вышеизложенное не придумано мною, нет. Описанная коллизия легко считывается при просмотре фильма “Les Choristes” наученным искусству зрения человеком.

А вот — поясняющая подобную стратегию повествования цитата из Трюффо: “Постоянные мотивы моих картин не бросаются в глаза: герой, например, никогда не говорит того, что он думает, я избегаю прямолинейности. Мне кажется, у меня никто ни разу не сказал: „Я вас люблю”. Для меня такое невозможно”.

Таковы французы.

Люблю.

(10) Итак, Клеман Матье един в двух лицах: социализирует одного персонажа, усыновляет другого. Он, некоторым образом, волшебник, своего рода бог. Отнюдь не недотепа, как может показаться потребителю клише.

Клеману Матье подвластны и общество, и приватная сфера, и мир чувств. Клеман Матье воздает каждому по его вере. В результате честолюбивому мальчику достается успех, а одинокому — любовь . Что называется, почувствуйте разницу.

Коротко говоря, это действительно картина про неудачника . Парадокс в том, что неудачником здесь оказывается не провинциальный лысоватый учитель, а “величайший музыкант современности”. Причем этот неутешительный вывод Пьер Моранж делает сам! Режиссер Кристоф Барратье предъявляет нам не дидактику, а диалектику (души).

(11) Полный восторг!