Новый Мир (№ 2 2006)

Журнал Новый Мир

Основное значение вагриусовского тома в том, что здесь впервые печатается ряд мемуарных очерков Ивнева и его “роман-воспоминание” (определение Н. Леонтьева) “Богема” (кстати, напоминающий вовсе не “Петербургские зимы”, как поспешили объявить рецензенты, — Георгий Иванов все же был прозаиком другого уровня, да и личностью совсем иного масштаба, — а скорее “Мужицкого сфинкса” Михаила Зенкевича). Перед публикатором стоит сложная задача: отграничить беллетристический слой романа от мемуарного, а в последнем — достоверные сведения от недостоверных. Ничем подобным Н. Леонтьев не озадачивается (хотя, казалось

бы, за столько лет занятий ивневским наследием можно было либо самому профессиональные навыки приобрести, либо специалистов в помощь пригласить). Вместо этого он жалуется на сотрудников РГАЛИ, которые, получив в постперестроечные годы полный текст “Богемы” из архивов бывшего КГБ (как он туда попал? обысков у Ивнева не было, в уголовном порядке поэт не преследовался), долго не хотели отдавать его законному наследнику, то бишь все тому же Н. Леонтьеву. По ознакомлении с результатом трудов последнего начинаешь думать, что в действиях архивистов был свой резон: хранился бы роман в общедоступном месте — глядишь, и заинтересовался бы им кто-нибудь из грамотных историков литературы, подготовил бы качественную публикацию.

ЗВУЧАЩАЯ ЛИТЕРАТУРА. CD-ОБОЗРЕНИЕ ПАВЛА КРЮЧКОВА

Звучащие альманахи, собрания и приложения к книгам

(I. Мария Петровых)

Кто сегодня в сознании просвещенного читателя Мария Петровых? Думаю, чтов первую очередь — поэт, во вторую — переводчик (одна из “четверки”, где Штейнберг, Тарковский, Липкин), в третью — редактор. Добавлю еще, что она — так и не допроявившийся (что видно по ее изданным посмертно записям “Из письменного стола”) тонкий литературовед…

Теперь тот же вопрос о Лидии Чуковской.

В первую очередь она, конечно, автор трехтомных “Записок об Анне Ахматовой”, затем — публицист (“Открытые письма”, “Гнев народа”), прозаик (“Софья Петровна”, “Спуск под воду”), мемуарист (“Памяти детства”, “Предсмертие”) и в последнюю очередь — поэт.

Кстати, насколько я знаю, Л. К. догадывалась о подобном положении вещей, к возможной публикации своих стихов, которые писала всю жизнь, относилась осторожно1, однако редким читательским вниманием к ним — дорожила. Ей были как-то особенно интересны те люди, которым нравилась ее поэзия.

Несмотря на эти условные “приоритеты”, поэтические судьбы Марии Петровых и Лидии Чуковской в чем-то оказались очень похожими. Это “что-то” — долгое забвение, затянувшаяся невстреча с читателем.

15 ноября 1964 года Лидия Корнеевна записывает слова Ахматовой: “…Мария Петровых — один из самых глубоких и сильных поэтов наших. Она читала вам свои стихи? Убедились?.. А ей всю жизнь твердили: вы — не поэт. Она поверила. У нее теперь психоз: нигде не читать свои стихи и никому не давать печатать их. Даже когда предлагают, просят.

(„Я могу только так, из души в душу”, — вспомнились мне слова Марии Сергеевны.)”

Эти “вспомнившиеся

слова” Мария Петровых сказала летом того же года Лидии Чуковской в Сокольниках, когда они вышли от Ахматовой, жившей в квартире Любови Большинцовой. Не единожды в своих “Записках…” Л. К. с горечью пишет, что Мария Сергеевна отказывается прочесть или показать ей стихи. И вот в июне 1964-го, по настоятельной просьбе Ахматовой, чтение состоялось. На улице, “из души в душу”.

В течение десяти лет Л. К. была читателем единственного стихотворения Петровых — “Назначь мне свиданье на этом свете…”, — которое Ахматова называла одним из шедевров русской любовной лирики XX века2. К слову, в январе 1957 года Лидия Корнеевна подробнейше показала Ахматовой (как это умели делать только Чуковские!) “организм воздействия” этого стихотворения на читателя: единство ритма, дыхания и, как утверждал Маршак, души.

Как видим, понадобилось десять лет, чтобы близкому к Ахматовой человеку, человеку, явно приязненному и самой Марии Сергеевне, — она, Петровых, смогла вслух прочитать свое.

А мы перечитаем отрывок из третьего тома “Записок…”, тем более что процитированные в нем стихи каким-то чудом оказались на представляемом нами диске.

Итак, Лидия Корнеевна и Мария Сергеевна сели на скамью. Петровых “ сама начала читать”. “…Теперь я уже без них, — пишет Чуковская, — без этих стихов — не могу, а наизусть утратила способность запоминать с маху. Только клочки, отрывочки. Тем более, что читала она и короткие и длинные.

Ты думаешь — правда проста?

Попробуй скажи.

И вдруг онемеют уста,

Тоскуя о лжи.

Какая во лжи простота…

И дальше, под конец, о правде:

Когда же настанет черед

Ей выйти на свет, —

Не выдержит сердце: умрет,

Тебя уже нет.

Но заживо слышал ты весть

Из тайной глуши,

И, значит, воистину есть

Бессмертье души.

В другом стихотворении — „Дальнее дерево”:

Там сходит дерево с ума,

Не знаю, почему.

Там сходит дерево с ума,

А что с ним — не пойму.

..........................

И кончается:

Там сходит дерево с ума

При полной тишине.

Не более, чем я сама,

Оно понятно мне.

И необходимейшая, необходимейшая (для меня) „Черта горизонта”.

Так много любимых покинуло свет,

Но с ними беседуешь ты, как бывало,

Совсем забывая, что их уже нет…

Черта горизонта в тумане пропала.

..........................................