Новый Мир (№ 2 2007)
Шрифт:
Он, однако, даже головы не склонил, а просто выпил, занюхал куском хлеба и, мимо ничего не понимавшей Натальи, направился к выходу. Уже в сенях нагнулся к Данилову:
— Ты девчонкам по паре кусков брось, а то они у меня хуже пенсионеров — зарплаты-то никакие…
Они с Сашкой загрузили мясо в уазик-буханку, и Сашка поехал в администрацию. Данилов не поехал. Хотел по-людски сделать, а тут… черт-те что… Домой пошел.
Дома он отдал деньги жене, умылся и молча сел есть. Хотел рассказать про мясо, но не знал, с чего начать. То ли про стариков, то ли про главу
Он встал, оделся и пошел на базу. Уазик почему-то стоял возле. Данилов вошел в избу. Наталья сидела в кухне и плакала. Из горницы доносился пьяный Сашкин голос. В Данилове кровь заиграла, он нахмурился и вошел. Сашка поднял голову. Его небритая, пьяная морда тоже была в слезах. Такого Данилов еще не видывал.
— Чего случилось-то?
— Не могу я! — Сашка пьяно и, видно, больно куснул себя за кулак. — Ты сам иди, там, — он взмахнул руками, — ты, понимашь… — Он опять как-то глупо, ни к селу ни к городу мотнул головой.
— Да что такое-то, вашу мать! — обернулся Данилов к Наталье.
— Да мясо же он возил!
— Ну!
— Дак стариков-то жалко! — И Наталья противно, тонко залилась, так что Данилов только хрустнул зубами от злости.
— А бабы из администрации?
— Да, вот они тебе поехали. — Сашка секанул руку по локоть. — Себе мяса набрали, и… — Он по-бабьи развел руками и скривил губы.
— А адреса дали?
— Дали! — Он вскинул голову и уставился на Андреича. — Только там их цела куча! Я объехал-то ничего, а у меня мяса, считай, нет. — Сашка попытался зачем-то встать, но ноги его плохо держали, как будто даже тряслись, и он снова рухнул на стул.
— А ты как же так нажрался? — брезгливо сморщился Данилов.
— Как?! Они же люди, к ним же гость пришел, наливают. Я и не хотел, да нельзя никак. Ты вон сам иди! Увидишь!
В голосе Сашки была даже какая-то угроза, будто он хотел сказать Данилову еще что-то, совсем уж страшное, да держался. И Данилов почему-то терпел.
— Он и деньги им все отдал, что ему вчера охотники подали. — Наталья тяжело вздохнула. — Но все равно теперь запьет. Поедем, Василь Андреевич, остальное-то отдадим. Да вон колбаса еще осталась от охотников.
И так эта колбаса резанула, что Данилова захлестнуло слепой яростью, он чуть не повернулся и не заорал, чтобы она замолчала. Заткнулась чтоб, дура, со своей бабьей гадостью. Но он сдержался, набычившись, пошел мимо Натальи на улицу.
— Одевайся, поедем, — процедил хмуро.
Ничего нельзя доверить. Простого дела не сделают, думал Данилов, усевшись за руль. Но не только
Список был большой — на четыре страницы. Сашка не отмечал, где был, и Данилов решил начать с середины. С третьей страницы.
Первый дед — “Васюков Иван Тимофеевич. Инвалид ВОВ. 1921 г. р.” — жил за пилорамой у оврага. Данилов остановился у покосившейся калитки. Наталья, пока ехали, раскладывала мясо и теперь вышла из машины с белым пакетом в руках. На нем по низу было написано синей краской — “Администрация Никольского района”. В правом углу — силуэт их разваливающегося собора, даже кресты нарисовали, которых никто и не помнил, а слева наискосок красным — “С праздником 1 Мая”. В пакете было не больше килограмма.
— Чего так мало?
— Так не хватит ведь всем…
— Давай, добавь немного. Да… — Данилов нахмурился, — убери этот пакет гребаный. В руки возьми.
Они взошли по ступенькам на небольшую веранду, выкрашенную изнутри салатовой краской, потом в сенях со скрипучими половыми досками он искал в темноте ручку двери, а Наталья налетела мясом в спину, несколько кусков упало, и Данилов нашарил их на полу. Наконец они вошли в теплую избу. Никого не было.
— Есть кто, хозяева?! — неожиданно для Данилова проговорила Наталья громко и почти весело.
— Тут я, заходите, — раздался негромкий старушечий голос из-за печки.
Старуха, расплывшаяся от старости, сидела, опершись одной рукой на край кухонного стола, другой на бадичек, как будто собиралась встать, и смотрела на незваных гостей.
— Здрасти, бабушка, Иван Тимофеич дома?
— Здрасти, здрасти, ково вам? — Бабка, может, и была чуть растерянна, но говорила спокойно и внимательно их рассматривала. Белое лицо ее с коричневатыми старческими пятнами на лбу и на щеке вызывало брезгливость, но глаза были с синевой и такие ясные, что Данилов даже подумал, что так не бывает.
— Иван Тимофеича. — Наталья подошла ближе и нагнулась к бабке.
— Ваня-то? Ваня-то дома, девонька. — Она говорила так просто, как будто пришли звать молодого парня на гулянку. — Вон он, Ваня! — Она приподняла маленькую пухлую ладошку и показала на круглый стол в середине горницы. На нем на небольшой белой вышивке стояла фотография с похорон. В гробу лежал ее старик, вокруг — человек шесть-семь. Женщины в черных платках. — Скоро годовщину справим… а я вот все тут.
— Ой, бабушка, а что же… — Наталья качнула списком и растерянно глянула на Данилова.
А он уже узнал эту бабку. И так, и по фотографиям на стене. И дядь Ваню ее вспомнил. Они работали вместе с его отцом в рыболовецкой артели. Дядя Ваня был здоровый, с большим носом-картошкой. Израненный весь — у него были изуродованы обе руки и кривой сиреневый шрам на правой лопатке. Он шутил все время какие-то глупые шутки над маленьким Васькой и не очень ему нравился. А она, наоборот, хорошая была, молчаливая, варила рыбакам на костре, одежду и сети чинила и невод таскала с мужиками, когда рук не хватало. Все это было перед глазами, но Данилов никак не мог вспомнить, как ее зовут.